славит,

Дает художествам покой;

Под сень ее текут народы

Вкушать Астреи кроткой годы,

Астрею видя в ней самой.

Она неправедной войною

Не унижает царский сан,

И крови подданных ценою

Себе не ищет новых стран.

Врагов жалея поражает.

Когда суд правый обнажает

Разящий злобу меч ее,

Во гневе молниями блещет,

Ее десница громы мещет,

Но в сердце милость у нее.

О ты, что свыше круга звездна

Седишь, царей суды внемля,

Трон коего есть твердь небесна,

А ног подножие — земля,

Молитву чад России верных,

Блаженству общества усердных,

Внемли во слабой песни сей:

Чтоб россов продолжить блаженство

И зреть их счастья совершенство,

Давай подобных им царей!

Но что в восторге дух дерзает?

Куда стремлюся я в сей час?..

Кто свод лазурный отверзает,

И чей я слышу с неба глас?..

Вещает бог Екатерине:

«Владей, как ты владеешь ныне;

Народам правый суд твори,

В лице твоем ко мне языки

Воздвигнут песни хвал велики,

В пример тебя возьмут цари.

Предел россиян громка слава:

К тому тебе я дал их трон;

Угодна мне твоя держава,

Угоден правый твой закон.

Тобой взнесется росс высоко;

Над ним мое не дремлет око;

Я росский сам храню престол».

Он рек… и воздух всколебался,

Он рек… и в громах повторялся

Его божественный глагол.

<А. И. Клушину>

Залогом дружества прими Фонтена ты,

И пусть оно в сердцах тогда у нас увянет,

Когда бог ясных дней светить наш мир престанет

Или Фонтеновы затмит кто красоты.

Утешение Анюте

Ты грустна, мой друг, Анюта;

Взор твой томен, вид уныл,

Белый свет тебе постыл,

Веком кажется минута.

Грудь твоя, как легка тень

При рассвете, исчезает,

Иль, как в знойный летний день

Белый воск от жару, тает.

Ты скучаешь, — и с тобой

Пошутить никто не смеет:

Чуть зефир косынку взвеет,

Иль стан легкий, стройный твой

Он украдкой поцелует,

От него ты прочь бежишь.

Без улыбки уж глядишь,

Как любезную милует

Резвый, громкий соловей;

Не по мысли всё твоей;

Всё иль скучно, иль досадно,

Всё не так, и всё не ладно.

Если тонкий ветерок

Розовый один листок

На твою грудь белу бросит,

Иль твой друг, Фидель[26] твоя,

Увиваясь вкруг тебя,

Поцелуя лишь попросит,

Ты досадуешь на них.

Как ручей, иссохший в поле,

Не журчит по травке боле,

Так твой резвый нрав утих.

Что ж, мой друг, тому виною?

Ты прекрасна, молода:

Раз лишь встретиться с тобою —

И без сердца навсегда;

Раз вдохнуть лишь вздох твой страстный,

Раз тебя поцеловать,

Только раз — и труд напрасный

Будет вольности искать.

Взглянешь ты — в нас сердце тает;

Улыбнешься — кровь кипит;

И душа уж там летает,

Где любовь нам рай сулит.

Я не льщу — спроси — и то же

Всякий скажет за себя:

Пять минут с тобой дороже,

Нежель веки без тебя.

Отчего ж сей вид унылый?

Льзя ль скучать, столь бывши милой?

Ты молчишь — твой томный взгляд

Устремился на наряд.

Как в нечаянны морозы

Вышед на поблекший луг,

Нежна Клоя, Флоры друг,

Воздыхая — и сквозь слезы,

Видит побледневши розы,

Так тебе, Анюта, жаль,

Что французски тонки флёры,

Щегольские их уборы,

Легки шляпки, ленты, шаль,

Как цветы от стужи, вянут —

Скоро уж они не станут

Веять вкруг твоих красот:

Время счастья их пройдет.

Скоро я пенять не стану,

Что французский тонкий флёр,

Равный легкому туману,

Мой заманивая взор,

Все утехи обещает

И, рассеявши его,

Не открывши ничего,

Только сердце обольщает.

И в цветы французских флор,

В сей любимый твой убор,

Тихое твое дыханье

Перестанет жизнь вливать;

Их волшебных роз сиянье

Ты не станешь затмевать;

Перед их лином[27] гордиться

Ты не будешь белизной;

Украшая пояс твой,

Во сапфир не претворится

Васильковая эмаль;

Чиста лондонская сталь

В нем зарями не заблещет.

Чувствам сладких аромат

На прелестный твой наряд

Флора сенска[28] не восплещет.

Шаль не будет развевать,

Около тебя взвиваясь;

И зефир, под ней скрываясь,

Перестанет уж трепать

Белу грудь твою высоку.

Чем снабжал парижский свет

Щегольской твой туалет,

Терпит ссылку то жестоку,

И всего того уж нет.

Вот вина всей грусти, скуки:

Этой горькой снесть разлуки

Сил в тебе недостает.

Так малиновка тосклива,

Слыша хлады зимних дней,

Так грустна, летя с полей,

Где была дружком счастлива.

Так печален соловей,

Зря, что хлад долины косит,

Видя, что Борей разносит

Нежный лист с младых древес,

Под которым он зарею

Громкой песнию своею

Оживлял тенистый лес.

Но тебе ль, мой друг, опасна

Трата всех пустых прикрас?

Ими ль ты была прекрасна?

Ими ль ты пленяла нас?

Ими ль пламенные взоры

Сладкий лили в сердце яд?

И твои ль виной уборы,

Что волнует кровь твой взгляд?

Ах Анюта! как же мало

Знаешь ты ценить себя!

Или зеркало скрывало,

Иль то тайна для тебя,

Что ты столь, мой друг, прелестна?

Не убором ты любезна,

Не нарядом хороша:

Всем нарядам ты — душа.

Нужны ль розанам румяны,

Чтобы цвет иметь багряный;

Иль белилы для лилей,

Чтоб казаться им белей?

Труд не будет ли напрасный

Свечку засветил, и день ясный,

Чтобы солнышку помочь

Прогонять угрюму ночь?

Так уборы, пышность, мода,

Слабы все перед тобой:

Быв прекрасна, как природа,

Ты мила сама собой.

Мое оправдание

К Анюте

Защищая пол прелестный,

Аннушка, мой друг любезный!

Часто ты пеняла мне,

Что лишь слабости одне

В женщинах ценю я строго

И что нежных тех зараз,

Чем они пленяют нас,

Нахожу я в них немного.

Удивляло то тебя,

Что писать про них я смею;

Ты пеняла, что умею

В них пороки видеть я.

Ты пеняла — я смеялся.

Ты грозила — я шутил.

И тебя я не боялся!

И тебе самой не льстил!

Для меня казалось стыдно,

И досадно, и обидно

Девочке в пятнадцать лет,

Как судье, давать ответ.

Но судьба здесь всем играет,

Вид всему дает иной:

Часто роза там блистает,

Иней где мертвел седой.

Где лежал бел снег пушистый,

Облака крутил Борей,

Флора утренней зарей

Стелет там ковры душисты

Для любовных алтарей.

Все природе уступают.

Превратяся воды в лед

Пусть Бореев презирают.

Придет час — они растают,

Вся их твердость пропадет,

Их теперь и вихри люты

Не возмогут всколебать;

Но настанут те минуты,

Как резвясь их волновать

Станут ветерки восточны.

Сердце наше таково:

Твердо, холодно, как камень;

Но наступит час его,

Вспыхнет вдруг, как лютый пламень.

Все в нем страсти закипят,

И тогда один уж взгляд

Волновать его удобен

И, вливая в душу яд,

Душу связывать способен.

Но когда здесь всё не впрок,

Может быть, закон природы

И моей уже свободы

Назначает близкий срок.

Скоро, скоро, может статься,

Заплачу большой ценой

За вину, что воружаться

Смел на пол я нежный твой;

Но теперь лишь оправдаться

Я желаю пред тобой.

Зла тоскою не избудешь,

Грустью тучи не принудишь

Грозу мимо пронести.

Я еще вздохнуть успею,

Как совсем уж ослабею

От беды себя спасти

И погибну невозвратно.

Так тебе то не приятно,

Что на женщин я пишу,

Их причуды поношу,

Открываю их пороки,

Страсти пылки и жестоки,

Кои вредны иногда,

Странны и смешны всегда.

Но тебя ль я обижаю,

Коль порочных поражаю?

Нет — тебя тем обожаю.

Твой лишь тихий, кроткий нрав,

Не любя переговоров,

Колких шуток, ссор и споров,

То твердит, что я не прав.

И когда пером шутливым,

Не бранчивым, не брюзгливым,

Глупость я колю одну,

Ты в поступке видишь этом,

Будто с целым женским светом

Злую я веду войну.

Так пастух в лесу тенистом,

Голосом пленяясь чистым

Милой пеночки своей,

Чтоб дать боле места ей,

Прочь от дерева гоняет

Глупых каркливых ворон,

Но тем пеночку пугает —

Робка пеночка слетает —

И ее теряет он,

Как приятный, сладкий сон.

Но тебе ль, мой друг любезный,

Страх пристал сей бесполезный?

Пусть Венера во сто лет,

Колотя в поддельны зубы

И надув увядши губы,

Мне проклятие дает

За вину, что слишком строго

Заглянул к ней в туалет

И ценил его я много;

Но тебе в том нужды нет.

Ты красот не покупаешь

В баночках большой ценой,

И природе лишь одной

Тем должна, чем ты пленяешь.

Пусть пеняет на меня

Скромна, хитра щеголиха,

Пусть ворчит мне исподтиха,

Мниму злость мою кленя.

Перед ней, сказать неложно,

Не совсем я чист и прав,

И не слишком осторожно

Я открыл лукавый нрав,

Хитры замыслы, уловки,

Кои чаще у нее,

Нежель у мужа ее

Модны головны обновки.

Не совсем я прав и тем,

Что сказал за тайну всем,

Как она над ним играет;

Знает кстати похвалить;

Знает кстати слезы лить,

Кстати часто обмирает;

И, воскреснув без него,

Мужа скромного сего

Лоб счастливый убирает.

Пусть она бранит меня;

Перед ней я очень грешен;

Но я тем, мой друг, утешен,

Что я прав перед тобой:

С описаньем сим несходен

Нрав невинный, скромный твой:

Он приятен, благороден —

Как тиха заря весной.

Ты притворства ненавидишь —

Нужды в нем себе не видишь —

И к чему тебе оно?

Всё судьбой тебе дано,

Чтоб тобою восхищаться?

Для чего же притворяться?

Разве только для того,

Чтоб любезной не казаться?

Пусть, как хочет, так бранит

Резвая меня Ветрана;

Пусть везде она твердит,

Что я схож на грубияна,

Что во мне искусства нет

Тешить нежно модный свет.

Гнев ее ничуть не дивен:

Кто портрет ее писал

И, писав его, не лгал,

Тот, конечно, ей противен.

Если б я не рассказал,

Как сердца она меняет;

Как нередко в сутки раз

Верностью своей линяет,

Не храня своих зараз;

И как бабочка летает

С василька на василек,

И с кусточка на кусток;

Если б я был скромен боле,

Если б я смолчать умел;

Может быть, с другими в доле

Сердцем бы ее владел;

Но в блаженстве без препятства

Мало есть, мой друг, приятства —

Мил сокол нам в высоке —

Скучит скоро на руке.

Пусть она кричит, как хочет;

Пусть язык, как бритву, точит:

Мне не страшен гнев ея.

Но, писав портрет Ветраны,

Хитрость, плутовство, обманы,

Чем тебе досаден я?

Ты ловить сердца не ищешь;.

За победами не рыщешь

На гуляньи, в маскарад,

В сосьете[29], в спектакли, в сад.

И хотя ты всех пленяешь

И умом и красотой,

Но, сколь взгляд опасен твой,

Всех ты мене это знаешь.

Перед зеркалом, друг мой,

Ты не учишь улыбаться,

Ни вздыхать, ни ужиматься,

Кстати бросить томный взгляд,

Иль лукавы сделать глазки;

Щеголих подборны краски,

Весь ученый их снаряд,

Расставлять сердцам тенета,

Быть влюбленной не любя —

Вся наука хитра эта

Не понятна для тебя.

У тебя, мой друг, не в моде

С сердцем быть глазам в разводе.

Ты открыта — твой язык

К хитрой лести не привык.

Плачешь ты или хохочешь

Не тогда, когда захочешь,

Но как сердце то велит.

С ним одним всегда согласны

Голос твой, глаза и вид:

Оттого они прекрасны.

Ах! когда бы весь твой пол

Сходен был во всем с тобою;

Кто б, мой друг, был столько зол

И с душою столь слепою,

Чтобы не пленяться им?

Слабым я пером моим

Лишь ему платил бы дани

И оставил бы все брани

Злым порокам и смешным.

С лирой томной и согласной,

Пел бы пол я сей прекрасной:

И учился б лишь тому,

Чтоб уметь его прославить;

Кстати — в шутках позабавить —

И приятным быть ему.

К другу моему А. И. К.<лушину>

Скажи, любезный друг ты мой,

Что сделалось со мной такое?

Не сердце ль мне дано другое?

Не разум ли мне дан иной?—

Как будто сладко сновиденье,

Моя исчезла тишина;

Как море в лютое волненье,

Душа моя возмущена.

Едва одно желанье вспыхнет,

Спешит за ним другое вслед;

Едва одна мечта утихнет,

Уже другая сердце рвет.

Не столько ветры в поле чистом

Колеблют гибкий, белый лен.

Когда, бунтуя с ревом, свистом,

Деревья рвут из корня вон;

Не столько годы рек суровы,

Когда ко ужасу лугов

Весной алмазны рвут оковы

И ищут новых берегов;

Не столько и они ужасны,

Как страсти люты и опасны,

Которые в груди моей

Мое спокойство отравляют,

И, раздирая сердце в ней,

Смущенный разум подавляют.

Так вот, мой друг любезный, плод,

Который нам сулят науки!

Теперь ученый весь народ

Мои лишь множит только скуки.

Платон, Сенека, Эпиктет,

Все их ученые соборы,

Все их угрюмы заговоры,

Чтоб в школу превратить весь свет,

Прекрасных девушек в Катонов

И в Гераклитов всех Ветронов;

Всё это только шум пустой.

Пусть верит им народ простой,

А я, мой друг, держусь той веры,

Что это лишь одни химеры.

Не так легко поправить мир!

Скорей воскреснув новый Кир

Иль Александр, без меры смелый,

Чтоб расширить свои пределы,

Объявят всем звездам войну

И приступом возьмут луну;

Скорее Сен-Жермень восстанет

И целый свет опять обманет;

Скорей Вралин переродится,

Стихи картавить устыдится

И будет всеми так любим,

Как ныне мил одним глухим;

Скорей всё это здесь случится;—

Но свет — останется, поверь,

Таким, каков он есть теперь;

А книги будут всё плодиться.

К чему ж прочел я столько книг,

Из них ограду сердцу строя,

Когда один лишь только миг —

И я навек лишен покоя?—

Когда лишь пара хитрых глаз,

Улыбка скромная, лукава,—

И филозофии