ты его по шорстке гладишь,

К честям ведешь и в славу рядишь.

Пускай трудится домовод

Честным трудом нажить именье

И истощает всё уменье

С приходом согласить расход;

Уметь ко времени засеять

И в добрый час с полей убрать;

Уметь минуты не терять

И деньги так, как сор, не веять;

Как будто бы из-под обуха

За труд ты платишь потовой,

Некстати у него засуха,

Некстати дождик проливной.

Прогнав град сильный полосою,

Ты им нередко, как косою,

Мертвишь на нивах нежный плод;

Трудов награду истребляешь

И в миг надежду погубляешь,

Которой он ласкался год.

А в городе твоим стараньем

Шестеркин с небольшим познаньем:

Науки легкой банк метать,

На рубль рубли стадами тянет,

Пред ним руте — богатства мать

Едва загнется и увянет.

С рублем начавши торг такой,

Шестеркин мой почти в два года

Разбогател, как воевода,

И скачет хватской четверней.

Ему что день, то новы сроки

С понтеров собирать оброки.

С тех пор, как ладен он с тобой,

Своим уменьем и проворством,

А более твоим потворством,

Не сотню в мир пустил с сумой.

Пускай другой в трудах хлопочет;

На это мой герои хохочет,

Мораль такую в грязь он мнет,

Трудами жить ничуть не хочет,

Не сеет он, а только жнет,

И веселенько век живет.

Вот как ты, Счастье, куролесишь;

Вот как неправду с правдой весишь!

Ласкаешь тем, в ком чести нет,

Уму и правде досаждая,

Безумство, наглость награждая,

Ты портишь только здешний свет.

Я вижу, ты, мой друг, уж скучишь

И, может быть, меня проучишь

За то, что я немножко смел,

И правду высказать умел.

Послушай, я не кинусь в слезы:

Мне шутка все твои угрозы.

Что я стараюсь приобресть,

То не в твоих руках хранится;

А чем не можешь поделиться,

Того не можешь и унесть.

Мой отъезд

(Песня)

Уже близка минута

Разлуки моея;

Прости, прости, Анюта,

Уж скоро еду я.

Расставшися с тобою,

Расстанусь я с душою;

А ты, мой друг, кто знает,

Ты вспомнишь ли меня.

Позволь мне в утешенье

Хоть песенкою сей

Открыть мое мученье

И скорбь души моей.

Пусть за меня в разлуке

Она наполнит муки,—

А ты, мой друг, кто знает,

Ты вспомнишь ли меня.

Моря переплывая,

Меж камней, между гор,

Тебя лишь, дорогая,

Искать мой станет взор.

С кем встречусь, лишь одною

Займу его тобою;

А ты, мой друг, кто знает,

Ты вспомнишь ли меня.

Лесок, деревня, поле,

Всё вспомнит предо мной

Места, где в тихой доле

Был счастлив я с тобой.

Всё мне тебя представит;

Всё слезы лить заставит;

А ты, мой друг, кто знает,

Ты вспомнишь ли меня.

Вот лес, скажу, унылой,

Где вдруг ты стала зла,

Потом улыбкой милой

Знак к миру мне дала.

Там я с тобой встречался;

Здесь я тобой прельщался;

А ты, мой друг, кто знает,

Ты вспомнишь ли меня.

Предвижу, как в оковы

Сердца к тебе летят;

Сулят утехи новы,

Быть верными сулят.

Увы, зря их мученье,

Их ласки, обоженье,

Увы, мой друг, кто знает,

Ты вспомнишь ли меня.

Хоть вспомни, как тобою

Томится грудь моя,

И что, лишась покою,

Не льщусь надеждой я.

Ах, вспомни всё мученье,

И это разлученье,—

Мой друг! — Мой друг, кто знает,

Ты вспомнишь ли меня.

Стихи, назначенные послать к <Е.И. Бенкендорф> при портрете Екатерины II, писанном пером на образец гравировки

Махнув рукой, перекрестясь,

К тебе свой труд я посылаю,

И только лишь того желаю,

Чтоб это было в добрый час.

Не думай, чтоб мечтал я гордо,

Что с образцом мой схож портрет!—

Я очень это знаю твердо,

Что мастера на свете нет,

Кто б мог изобразить в картине

Всё то, чему дивится свет

В божественной Екатерине.

Поверит ли рассудок мой,

Чтоб был искусник где такой,

Кто б живо хитрою рукой

Представил солнце на холстине?

Не думай также, чтоб тебя

Я легким почитал судьею,

И, слабый вкус и глаз любя,

К тебе с работой шел моею.

Нет, нет, не столь я близорук!

Твои считая дарованья,

Браню себя я за желанье

Работу выпустить из рук.

Перед твоим умом и вкусом,

Скажи, кто может быть не трусом?

В тебе блестят дары ума,

Знакома с кистью ты сама;

Тобой, как утро солнцем красным.

Одушевлялось полотно,

И становилося оно

Природы зеркалом прекрасным;

Нередко, кажется, цветы

Брала из рук Ирисы[30] ты:

Всё это очень мне известно.

Но несмотря на всё, что есть,

Тебе свой слабый труд поднесть

Приятно мыслям, сердцу лестно.

Прими его почтенья в знак,

И, не ценя ни так, ни сяк,

Чего никак он не достоен.

Поставь смиренно в уголку,

И я счастливым нареку

Свой труд — и буду сам спокоен.

Пусть видят недостатки в нем;

Но, критику оставя строгу.

Пусть вспомнят то, что часто к богу

Мы с свечкой денежной идем[31].

Вечер

Не спеши так, солнце красно,

Скрыть за горы светлый взор!

Не тускней ты, небо ясно!

Не темней, высокий бор!

Дайте мне налюбоваться

На весенние цветы.

Ах! не-больно ль с тем расстаться,

В чем Анюты красоты,

В чем ее душа блистает!

Здесь ее со мною нет;

И мое так сердце тает,

Как в волнах весенний лед.

Нет ее, и здесь туманом

Расстилается тоска.

Блекнут кудри василька,

И на розане румяном

Виден туск издалека.

Тень одна ее зараз

В сих цветах мне здесь отрадна.

Ночь! не будь ты так досадна,

Не скрывай ее от глаз.

Здесь со мною милой нет,

Но взгляни, как расцветает

В розах сих ее портрет!

Тот же в них огонь алеет,

Та ж румяность в них видна:

Так, в полнехотя она

Давши поцелуй, краснеет.

Ах! но розы ли одни

С нею сходством поражают?

Все цветы — здесь все они

Мне ее изображают.

На который ни взгляну —

Погляжу ли на лилеи:

Нежной Аннушкиной шеи

Вижу в них я белизну.

Погляжу ли, как гордится

Ровным стебельком тюльпан:

И тотчас вообразится

Мне Анютин стройный стан.

Погляжу ль… Но солнце скрылось,

И свернулись все цветы;

Их сияние затмилось.

Ночь их скрыла красоты.

Аннушка, мой друг любезный!

Тускнет, тускнет свод небесный,

Тускнет, — но в груди моей,

Ангел мой! твой вид прелестный

Разгорается сильней.

Сердце вдвое крепче бьется,

И по жилам холод льется,—

Грудь стесненную мою

В ней замерший вздох подъемлет,—

Хладный пот с чела я лью.—

Пламень вдруг меня объемлет,—

Аннушка! — душа моя!

Умираю — гасну я!

Подражание псалму 17-му

Возлюблю тя, господи, крепосте моя

К тебе, мой бог великий, вечный,

Желанья все мои парят,

Сквозь тьму и бездну бесконечны,

Где миллионы звезд горят

И где, крутясь, миры в пучинах

Твое величество гласят:

Велик господь, велик и свят

Вещей в началах и кончинах!

Велик величества творец,

В бедах мне щит, в суде отец.

Болезни взор мой помрачали;

Земля разверзлась подо мной;

Как сонм стесненных туч печали

Носились над моей главой.

Переставало сердце биться,

Потек по жилам смерти хлад,

Уже ногой ступил я в ад,—

Но вспомнил к богу обратиться.—

Сквозь небеса проник мой вздох —

И мой меня услышал бог.

И двигнулась — и встрепетала

Земля, поверженная в страх.

От гнева бога тьма восстала,

Содрогнулись сердца в горах.

Взглянул он — море возмутилось,

И вихри пламенны взвились,

И страшны громы раздались;

Ступил — и небо преклонилось.

Сошел — и крепкою пятой

Сгустил он тучи под собой.

И се, воссед на вихри скоры,

Несется облеченный в тьму.

Пред ним кремнисты тают горы;

Курятся бездны вслед ему.

Как молния, его блистанье.

Он рек, — и, грозный глас внемля,

Расселась в трепете земля,

Вселенной вскрылись основанья;

И воды, в страхе, без препон,

Смутясь, из бездны рвутся вон.

Подвигнувшись толь страшной бранью,

Врагов моих карая злом,

Мой бог своею сильной дланью,

Как крепким медяным щитом,

Покрыл меня — и мне их стрелы,

Как ломкий и гнилой тростник;

Сколь бог мой страшен и велик,

Столь тесны вражьих сил пределы!

Едва я возопил стеня,

Он двигнул громы за меня.

Пари, мой дух, за круги звездны,

Любовью к богу вознесен;

Храни пути его небесны —

И будешь в гибелях спасен.

Беги мужей коварных, льстивых:

Беседа их для сердца яд:

С святым ты будешь купно свят;

Познаешь правду средь не лживых.

С правдивым будешь ты правдив;

И с нечестивым нечестив.

Смиренных щит! Смиритель гордых!

Блесни зарями в грудь мою;

И на столпах надежды твердых

Твою я славу воспою;

Чрез горы препинаний ада

Переступлю, как исполин;

Перелечу, как сын орлин,

Чрез бездны, страшные для взгляда,—

И, верой воспален к царю,

Как солнце юно возгорю.

С тобой кого мне устрашиться,

Кого бы я не превозмог?—

Кто славою с тобой сравнится?

И где тебя сильнейший бог?—

Где небо, где есть круги звездны,

Для сил и для богов иных?

И где для молний есть твоих

Недосягаемые бездны?—

Твоим лишь духом всё живет —

Ты всё — иного бога нет.

Не ты ль, вдохнув мне силы многи,

Дал крепость льва моим рукам,

Еленью скорость дал мне в ноги

И орлю быстроту глазам?

Не ты ль на брань меня наставил,

Дал мышцы мне, как медян лук?

Не ты ль различны силы вдруг,

Чем в тысящах себя прославил,

В одном во мне соединя,

Венчал царем земли меня?

Не силою ль твоей взлетает

Мой быстрый дух на небеса,

Где солнцев тысяча блистает,

Твои вещая чудеса?

Не силою ль твоей великой

Причину мира мерит он

И постигает тот закон,

Чем обуздал хаос ты дикой,

Пространства разделил мирам,

Дал стройный вид и бег телам?

Но где есть слово человека

Тебя обильно превознесть?—

В ком долгота найдется века

Твои все чудеса исчесть?—

Пади, мой дух, в смиренья многом

И свой не устремляй полет

В пучины, коим меры нет.—

Чтоб бога знать, быть должно богом;

Но чтоб любить и чтить его,

Довольно сердца одного.

Подражание 37-му псалму

Смягчи, о боже! гнев твой ярый,

Вины души моей забудь;

И молний уклони удары,

В мою направленные грудь!

Престани в тучах, в облистаньях

И в бурных пламенных дыханьях

Являть, колико суд твой строг;

Пролей надежду в грудь унылу,

Яви свою во благе силу

И буди в милостях мне бог!

Стрелами острыми твоими

Мне сердце всё изъязвлено

И, раздираемое ими,

Горит, как в пламени, оно;

Свои счисляя преступленьи,

В стыде, в болезни, в изумленьи,

Смыкаю я смущенный взор.

Нет предо мною света дневна —

На мне твоя десница гневна,

Хладнее льдов, тягчее гор.

Все скорби на меня зияют

И плоть мою себе делят.

Как воск, во мне так кости тают,

И кровь моя, как острый яд;

Как трость ломка во время зною,

Как ломок лед в реках весною,

Так ломки ноги подо мной.

Всё множит мне печалей бремя;

Остановилось само время,

Чтобы продлить мой жребий злой.

В сем зле, как в треволненном море,

Собрав остаток слабый сил,—

В отчаяньи, в надежде, в горе,

К творцу миров я возопил,

Воззвал и сердцем встрепетался;

То луч надежды мне являлся,

То, вспомянув мои вины,

Терял я из очей свет красный:

Меч видел мщения ужасный

И видел ада глубины.

Вкруг моего собравшись ложа,

С унылой жалостью друзья,

Моей кончины ужас множа,

Казалось, взорами меня

Во гроб холодный провождали;

Притворным плачем мне стужали[32]

Враги сокрыты дней моих;

А я, как мертв, среди смятенья

Лежал без слуха, без движенья

И уст не отверзал своих.

Но в страшную сию минуту,

В сей час, ужасный бытию,

Зря под ногами бездну люту,

А пред очами смерть мою,—

Надеждой на тебя отрадной,

Как в жар поля росой прохладной,

Мой слабый дух себя питал.

Хоть телом упадал я в бездны,

Но духом за пространства звездны

К тебе с молитвой возлетал.

Нет! — рек я в глубине сердечной,

Нет, не погибну я, стеня;

Исторгнет бог мой сильный, вечный

Из смертных челюстей меня

И дух мой не отдаст он аду

Неправедным врагам в отраду;

Их не свершится торжество;

Не посмеется мне их злоба,

Что у дверей ужасных гроба

Помочь бессильно божество.

Творец! Внемли мое моленье

И гласу сердца ты внемли:

Хотя ничтожное творенье,

Я прах, не видный на земли;

Но что есть мало, что презренно,

Тобою, боже, сотворенно?

Прекрасен звездный твой чертог;

Ты в солнцах, ты во громах чуден,—

Но где ты чудесами скуден?—

Ты и в пылинке тот же бог!

И я к тебе, надежды полный,

Свой простираю томный глас:

Смири страстей свирепых волны,

В которых духом я погряз!

Мои велики преступленья:

Их сердцу страшно исчисленье,—

Но в судие я зрю отца.

Мой страшен грех, но он конечен,—

А ты, мой бог, ты силен, вечен;

Твоим щедротам нет конца.

Ода, выбранная из псалма 71-го

Боже, суд твой цареви даждь

и правду твою сыну цареву

Подай царю твой, боже, суд,

И правду дай цареву сыну;

Да к пользе царства примет труд,

Да истину хранит едину —

И кротко, как зарей зефир,

Ко всем странам прольется мир.

Он не предаст сирот и вдов;

На трон в