знаю часовник,[76]

Псалтырь и послания[77] бегло честь умею,

180 В Златоусте не запнусь,[78] хоть не разумею».

Воин ропщет, что своим полком не владеет,

Когда уж имя свое подписать умеет.

Писец[79] тужит, за сукном что не сидит красным,

Смысля дело набело списать письмом ясным.[80]

185 Обидно себе быть, мнит, в незнати старети,

Кому в роде семь бояр[81] случилось имети

И две тысячи дворов за собой считает,

Хотя в прочем ни читать, ни писать не знает.

Таковы слыша слова и примеры видя,

190 Молчи, уме, не скучай, в незнатности сидя.

Бесстрашно того житье, хоть и тяжко мнится,

Кто в тихом своем углу молчалив таится;

Коли что дала ти знать мудрость всеблагая,[82]

Весели тайно себя, в себе рассуждая

195 Пользу наук; не ищи, изъясняя тую,

Вместо похвал, что ты ждешь, достать хулу злую.

1729

Сатира II

На зависть и гордость дворян злонравных

Филарет и Евгений[83]

Филарет

1 Что так смутен, дружок мой? Щеки внутрь опали,

Бледен, и глаза красны,[84] как бы ночь не спали?

Задумчив, как тот, что, чин патриарш достати[85][86]

Ища, конный свой завод раздарил некстати?

5 Цугом ли запрещено ездить,[87] иль богато

Платье носить, иль твоих слуг пеленать в злато?[88]

Карт ли не стало в рядах[89], вина ль дорогого?[90]

Матерь, знаю, и родня твоя вся здорова;

Обильство сыплет тебе дары полным рогом;[91]

10 Ничто тебе не претит[92] жить в покое многом.

Что ж молчишь? Ужли твои уста косны стали?[93]

Не знаешь ли, сколь нам друг полезен в печали?

Сколь много здравый совет полезен бывает,

Когда тому следовать страсть не запрещает?

15 А, а! дознаюсь я сам, что тому причина:

Дамон[94] на сих днях достал перемену чина,

Трифону лента дана,[95] Туллий деревнями

Награжден — ты с пышными презрен именами.

Забыта крови твоей и слава и древность,

20 Предков к общества добру многотрудна ревность

И преимуществ твоих толпа неоспорных, —

А зависти в тебе нет, как в попах соборных.[96]

Евгений

Часть ты прямо отгадал; хоть мне не завидно,

Чувствую, сколь знатным всем и стыд и обидно,

25 Что кто не все еще стер с грубых рук мозоли,

Кто недавно продавал в рядах мешок соли,

Кто глушил нас: «Сальные, крича, ясно свечи

Горят», кто с подовыми горшком истер плечи,[97] —

Тот, на высоку степень вспрыгнувши, блистает,

30 А благородство мое во мне унывает

И не сильно принести мне никакой польги.[98]

Знатны уж предки мои были в царство Ольги[99][100]

И с тех времен по сих пор в углу не сидели —

Государства лучшими чинами владели.

35 Рассмотри гербовники[101], грамот виды разны,

Книгу родословную,[102] записки приказны:

С прадедова прадеда, чтоб начать поближе,

Думного, наместника[103] никто не был ниже;

Искусны в миру, в войне рассудно и смело

40 Вершили ружьем, умом не одно те дело.

Взгляни на пространные стены нашей салы[104] —

Увидишь, как рвали строй, как ломали валы.[105]

В суде чисты руки их: помнит челобитчик

Милость их, и помнит злу остуду обидчик.

45 А батюшка уж всем верх; как его не стало,

Государства правое плечо с ним отпало.

Когда было выедет — всяк долой с дороги

И, шапочку сняв, ему головою — в ноги.

Всегда за ним выборна таскалася свита,[106]

50 Что ни день рано с утра крестова[107] набита

Теми, которых теперь народ почитает

И от которых наш брат милость ожидает.

Сколько раз, не смея те приступать к нам сами,

Дворецкому кланялись с полными руками.[108]

55 И когда батюшка к ним промолвит хоть слово —

Заторопев, онемев, слезы у иного

Потекли с глаз с радости; иной, не спокоен,

Всем наскучил, хвастая, что был он достоен

С временщиком говорить, и весь веселился

60 Дом его, как бы им клад богатый явился.[109]

Сам уж суди, как легко мне должно казаться,

Столь славны предки имев, забытым остаться,

Последним видеть себя, куды глаз ни вскину.

Филарет

Слышав я важну твоей печали причину,

65 Позволь уж мне мою мысль открыть и советы;

А ведай притом, что я лукавых приметы —

Лесть, похлебство[110] — не люблю, но сердце согласно

С языком: что мыслит то, сей вымолвит ясно.

Благородство, будучи заслуг мзда,[111] я знаю,

70 Сколь важно, и много в нем пользы признаваю.[112]

Почесть та к добрым делам многих ободряет,

Когда награду в себе вершенных[113] являет.

(Сыщешь в людях таковых, которым не дивны

Куча золота, ни дом огромный, ни льстивный

75 На пуху покой, ни жизнь, сколь бы ни прохладна, —

К титлам, к славе до одной всяка душа жадна.)

Но тщетно имя оно,[114] ничего собою

Не значит в том, кто себе своею рукою

Не присвоит почесть ту, добыту трудами

80 Предков своих. Грамота, плеснью и червями[115]

Изгрызена, знатных нас детьми есть свидетель —

Благородными явит одна добродетель.[116]

Презрев покой, снес ли ты[117] сам труды военны?

Разогнал ли пред собой враги устрашенны?

85 К безопаству общества расширил ли власти

Нашей рубеж? Суд судя, забыл ли ты страсти?[118]

Облегчил ли тяжкие подати народу?

Приложил ли к царскому что ни есть доходу?

Примером, словом твоим ободрены ль люди

90 Хоть мало очистить злых нравов темны груди?

Иль, буде случай, младость в то не допустила.

Есть ли показаться в том впредь воля и сила?[119]

Знаешь ли чисты хранить и совесть и руки?

Бедных жалки ли тебе слезы и докуки?

95 He завистлив, ласков, прав, не гневлив, беззлобен,

Веришь ли, что всяк тебе человек подобен?[120]

Изрядно можешь сказать, что ты благороден,

Можешь счесться Ектору или Ахиллу[121] сроден;

Иулий и Александр,[122] и все мужи славны

100 Могут быть предки твои, лишь бы тебе нравны.

Мало ж пользует тебя звать хоть сыном царским,

Буде в нравах с гнусным ты не разнишься псарским.[123]

Спросись хоть у Нейбуша,[124] таковы ли дрожжи

Любы, как пиво, ему, — отречется трожжи;

105 Знает он, что с пива те славные остатки,

Да плюет на то, когда не, как пиво, сладки.

Разнится — потомком быть[125] предков благородных

Или благородным быть. Та же и в свободных[126]

И в холопях течет кровь, та же плоть, те ж кости.

110 Буквы,[127] к нашим именам приданные, злости[128]

Наши не могут прикрыть; а худые нравы

Истребят вдруг древния в умных память славы,[129]

И, чужих обнажена красных перьев, галка[130]

Будет им,[131] с стыдом своим, и смешна и жалка.

115 Знаю, что неправедно забыта бывает[132]

Дедов служба, когда внук в нравах успевает,

Но бедно блудит наш ум, буде опираться

Станем мы на них одних. Столбы сокрушатся.[133]

Под лишним те бременем, если сами в силу

120 Нужную не приведем ту подпору хвилу

Светлой воды[134] их труды ключ тебе открыли,

И черпать вольно тебе, но нужно, чтоб были

И чаши чисты твои, и нужно сгорбиться

К ключу: сама вода в рот твой не станет литься.

125 Ты сам, праотцев твоих[135] исчисляя славу,

Признал, что пала она и делам и нраву[136]:

Иной в войнах претерпел нужду, страх и раны,

Иным в море недруги и валы попраны,

Иной правду весил тих, бегая обиды,[137] —

130 Всех были различные достоинства виды.

Если б ты им подражал, право б мог роптати,

Что за другими тебя и в пару не знати.

Потрись на оселку, друг,[138] покажи в чем славу

Крови собой — и твою жалобу быть праву.

135 Пел петух,[139] встала заря, лучи осветили

Солнца верхи гор — тогда войско выводили[140]

На поле предки твои, а ты под парчою,

Углублен мягко в пуху телом и душою,

Грозно соплешь, пока дня пробегут две доли;

140 Зевнул, растворил глаза, выспался до воли,

Тянешься уж час-другой, нежишься, сжидая

Пойло, что шлет Индия[141] иль везут с Китая[142];

Из постели к зеркалу одним спрыгнешь скоком,

Там уж в попечении и труде глубоком,

145 Женских достойную плеч[143] завеску на спину

Вскинув, волос с волосом прибираешь к чину[144]:

Часть над лоским лбом[145] торчать будут сановиты,

По румяным часть щекам, в колечки завиты,

Свободно станет играть, часть уйдет за темя

150 В мешок. Дивится тому строению племя

Тебе подобных[146]; ты сам, новый Нарцисс, жадно

Глотаешь очми себя.[147] Нога жмется складно

В тесном башмаке твоя, пот с слуги валится,[148]

В две мозоли и тебе[149] краса становится;

155 Избит пол, и под башмак[150] стерто много мелу.

Деревню взденешь[151] потом на себя ты целу.

Не столько стало народ[152] римлянов пристойно

Основать, как выбрать цвет и парчу и стройно

Сшить кафтан по правилам щегольства и моды[153]:

160 Пора, место и твои рассмотрены годы,

Чтоб летам сходен был цвет,[154] чтоб, тебе в образу,

Нежну зелень в городе не досажал глазу,

Чтоб бархат не отягчал в летню пору тело,

Чтоб тафта не хвастала среди зимы смело,

165 Но знал бы всяк свой предел, право и законы,

Как искусные попы всякою дни звоны.

Долголетнего пути в краях чужестранных,

Иждивений и трудов тяжких и пространных

Дивный плод ты произнес. Ущербя пожитки,[155]

170 Понял, что фалды должны тверды быть,[156] не жидки,

В пол-аршина глубоки[157] и ситой подшиты,

Согнув кафтан, не были б станом все покрыты;[158]

Каков рукав должен быть, где клинья уставить,

Где карман, и сколько грудь окружа прибавить;

175 В лето или осенью, в зиму и весною

Какую парчу подбить пристойно какою;

Что приличнее нашить: сребро или злато,

И Рексу[159] лучше тебя знать уж трудновато.

В обед и на ужине[160] частенько двоится

180 Свеча в глазах, часто пол под тобой вертится,

И обжирство тебе в рот куски управляет.

Гнусных тогда полк друзей тебя окружает,

И, глодая до костей самых, нрав веселый,

Тщиву душу и в тебе хвалит разум спелый.

185 Сладко щекотят тебе ухо красны речи,

Вздутым поднят пузырем,[161] чаешь, что под плечи

Не дойдет тебе людей все прочее племя.

Оглянись, наместников[162] царских чисто семя,

Тот же полк, лишь с глаз твоих — тебе уж смеется,

190 Скоро станет и в глаза: притворство минется,

Как скоро сойдут твоих пожитков остатки.

(Боюсь я уст, что в лицо точат слова сладки.)

Ты сам неотступно то время[163] ускоряешь:

Из рук ты пестрых пучки бумаг[164] не спускаешь

195 И мечешь горстью твоих мозольми и по́том

Предков скопленно добро. Деревня за ско́том[165]

Не первая уж пошла в бережную руку

Того, кто мало пред сим кормился от стуку

Молота по жаркому в кузнице железу.

200 Приложился сильный жар[166] к поно́сному резу,

Часто любишь опирать[167] щеки на грудь белу,

В том[168] проводишь прочий день и ночь почти целу.

Но те, что стенах твоей[169] на пространной салы

Видишь надписи, прочесть труд тебе немалый;

205 Чужой глаз нужен тебе и помощь чужая

Нужнее, чтоб знать[170] назвать черту, что, копая,[171]

Воин пред собой ведет, укрываясь, к валу;

Чтоб различить, где стены часть одна помалу[172]

Частым быстро-пагубных пуль ударом пала,

210 Где, грозно расседшися, земля вдруг пожрала;

К чему тут войска одна часть в четверобочник[173]

Строится; где более нужен уж спомочник[174]

Редким полкам[175] и где уж отмененны силы[176]

Оплошного недруга надежду прельстили.

215 Много вышних требует[177] свойств чин воеводы

И много разных искусств: и вход, и исходы,

И место,[178] годно к бою, видит одним взглядом;

Лишной безопасности[179] не опоен ядом,

Остр, проницает врагов тайные советы,

220 Временно предупреждать удобен наветы;

О обильности в своем таборе печется[180]

Недремительно; любовь ему предпочтется

Войска, чем[181] страшным им быть и вдруг ненавидим;

Отцом невинный народ[182] зовет, не обидим

225 Его жадностью, — врагам одним лишь ужасен;

Тихим нравом и умом и храбростью красен;

Не спешит дело начать; начав, производит

Смело и скоро — не столь бегло Перун[183] сходит,

Страшно гремя; в счастии умерен быть знает,

230 Терпелив в нужде, в бедстве тверд, не унывает.

Ты тех добродетелей, тех чуть имя знаний

Слыхал ли? Самых числу дивишься ты званий[184],

И в один все мозг вместить смертных столь мнишь трудно,

Сколь дворецкому не красть иль судье — жить скудно.

235 Как тебе вверить корабль?[185] ты лодкой не правил,

И хотя в пруду твоем лишь