Я слышу с горня света

И то, и то… А там?.. известно: многи лета!

Брависсимо! и план и мысли, всё уж есть!

Да здравствует поэт! осталося присесть,

Да только написать, да и печатать смело!»

Бежит на свой чердак, чертит, и в шляпе дело!

И оду уж его тисненью предают

И в оде уж его нам ваксу продают!

Вот как пиндарил[846] он, и все ему подобны

Едва ли вывески надписывать способны!

Желал бы я, чтоб Феб хотя во сне им рек:

«Кто в громкий славою Екатеринин век

Хвалой ему сердец других не восхищает

И лиры сладкою слезой не орошает,

Тот брось ее, разбей, и знай: он не поэт!»

Да ведает же всяк по одам мой клеврет[847],

Как дерзостный язык бесславил нас, ничтожил,

Как лирикой ценил! Воспрянем! Марсий ожил!

Товарищи! к столу, за перья! отомстим,

Надуемся, напрем, ударим, поразим!

Напишем на него предлинную сатиру

И оправдаем тем российску громку лиру.

1794

Путешествие N. N. в Париж и Лондон,

писанное за три дни до путешествия[848]

Часть первая

Друзья! сестрицы! я в Париже!

Я начал жить, а не дышать!

Садитесь вы друг к другу ближе

Мой маленький журнал[849] читать:

Я был в Лицее[850], в Пантеоне,[851]

У Бонапарта[852] на поклоне;

Стоял близехонько к нему,

Не веря счастью моему.

Вчера меня князь Д<олгоруко>в

Представил милой Рекамье;[853]

Я видел корпус мамелюков[854],

Сиеса, Вестриса, Мерсье,[855]

Мадам Жанлис, Виже, Пикара,[856]

Фонтана, Герля, Легуве,[857]

Актрису Жорж и Фиеве;[858]

Все тропки знаю булевара,

Все магазины новых мод;

В театре всякий день, оттоле

В Тиволи и Фраскати, в поле.[859]

Как весело! какой народ!

Как счастлив я! — итак, простите!

Простите, милые! и ждите

Из области наук, искусств

Вы с первой почтой продолженья,

Истории без украшенья,

Идей моих и чувств.

Часть вторая

Против окна в шестом жилье,

Откуда вывески, кареты,

Всё, всё, и в лучшие лорнеты

С утра до вечера во мгле,

Ваш друг сидит еще не чесан,

И на столе, где кофь стоит,

«Меркюр»[860] и «Монитер»[861] разбросан,

Афишей целый пук лежит:

Ваш друг в свою отчизну пишет;

А Журавлев уж не услышит! [862]

Вздох сердца! долети к нему!

А вы, друзья, за то простите

Кое-что нраву моему;

Я сам готов, когда хотите,

Признаться в слабостях моих;

Я, например, люблю, конечно,

Читать мои куплеты вечно,

Хоть слушай, хоть не слушай их;

Люблю и странным я нарядом,

Лишь был бы в моде, щеголять;

Но словом, мыслью, даже взглядом

Хочу ль кого я оскорблять?

Я, право, добр! и всей душою

Готов обнять, любить весь свет!..

Я слышу стук!.. никак за мною?

Так точно, наш земляк зовет

На ужин к нашей же — прекрасно!

Сегюр[863] у ней почти всечасно:

Я буду с ним, как счастлив я!

Пришла минута и моя!

Простите! время одеваться.

Чрез месяц, два — я, может статься,

У мачты буду поверять

Виргилиеву грозну бурю;[864]

А если правду вам сказать,

Так я глаза мои защурю

И промыслу себя вручу.

Как весело! лечу! лечу!

Часть третья

Валы вздувалися горами,

Сливалось море с небесами,

Ревели ветры, гром гремел,

Зияла смерть, а N. N. цел!

В Вестминстере свернувшись в ком,[865]

Пред урной Попа[866] бьет челом;

В ладоши хлопает, на скачке,

Спокойно смотрит сквозь очков

На стычку Питта[867] с Шериданом[868],

На бой задорных петухов

Иль дога с яростным кабаном;

Я в Лондоне, друзья, и к вам

Уже объятья простираю —

Как всех увидеть вас желаю!

Сегодня на корабль отдам

Все, все мои приобретенья

В двух знаменитейших странах!

Я вне себя от восхищенья!

В каких явлюсь к вам сапогах!

Какие фраки! панталоны!

Всему новейшие фасоны!

Какой прекрасный выбор книг!

Считайте — я скажу вам вмиг:

Бюффон, Руссо, Мабли[869], Корнилий[870],

Гомер, Плутарх[871], Тацит, Виргилий,

Весь Шакеспир, весь Поп и Гюм[872];

Журналы Аддисона, Стиля[873]…

И всё Дидота, Баскервиля![874]

Европы целой собрал ум!

Ах, милые, с каким весельем

Все это будет разбирать!

А иногда я между дельем

Журнал мой стану вам читать:

Что видел, слышал за морями,

Как сладко жизнь моя текла,

И кончу тем, обнявшись с вами:

А родина… все нам мила!

1803

Ермак[875]

Какое зрелище пред очи

Представила ты, Древность, мне?

Под ризою угрюмой ночи,

При бледной в облаках луне

Я зрю Иртыш: крутит, сверкает,

Шумит и пеной подмывает

Высокий берег и крутой;

На нем два мужа изнуренны,

Как тени, в аде заключенны,

Сидят, склонясь на длань главой;

Единый млад, другой с брадой

Седою и до чресл висящей;

На каждом вижу я наряд,

Во ужас сердце приводящий!

С булатных шлемов их висят

Со всех сторон хвосты змеины,

И веют крылия совины;

Одежда из звериных кож;

Вся грудь обвешана ремнями,

Железом ржавым и кремнями;

На поясе широкий нож;

А при стопах их два тимпана

И два поверженны копья;

То два сибирские шамана,

И их словам внимаю я.

Старец

Шуми, Иртыш, реви ты с нами

И вторь плачевным голосам!

Навек отвержены богами!

О, горе нам!

Младый

О, горе нам!

О, страшная для нас невзгода!

Старец

О ты, которыя венец

Поддерживали три народа,[876]

Гремевши мира по конец,

О сильна, древняя держава!

О матерь нескольких племен!

Прошла твоя, исчезла слава!

Сибирь! и ты познала плен!

Младый

Твои народы расточенны,

Как вихрем возмятенный прах,

И сам Кучум,[877][878] гроза вселенны,

Твой царь, погиб в чужих песках!

Старец

Священные твои шаманы

Скитаются в глуши лесов.

На то ль судили вы, шайтаны,[879]

Достигнуть белых мне власов,

Чтоб я, столетний ваш служитель,

Стенал и в прахе, бывши зритель

Паденья тысяч ваших чад?

Младый

И от кого ж, о боги! пали?

Старец

От горсти русских!.. Мор и глад!

Почто Сибирь вы не пожрали?

Ах, лучше б трус, потоп иль гром

Всемощны на нее послали,

Чем быть попранной Ермаком!

Младый

Бичом и ужасом природы!..

Кляните вы его всяк час,

Сибирски горы, холмы, воды:

Он вечный мрак простер на вас!

Старец

Он шел, как столп, огнем палящий,

Как лютый мраз, все вкруг мертвящий!

Куда стрелу ни посылал —

Повсюду жизнь пред ней бледнела

И страшна смерть вослед летела.

Младый

И царский брат пред ним упал.

Старец

Я зрел с ним бой Мегмета-Кула,[880]

Сибирских стран богатыря:

Рассыпав стрелы все из тула

И вящим жаром возгоря,

Извлек он саблю смертоносну.

«Дай лучше смерть, чем жизнь поносну

Влачить мне в плене!» — он сказал

И вмиг на Ермака напал.

Ужасный вид! они сразились!

Их сабли молнией блестят,

Удары тяжкие творят,

И обе разом сокрушились.

Они в ручной вступили бой:

Грудь с грудью и рука с рукой;

От вопля их дубравы воют;

Они стопами землю роют;

Уже с них сыплет пот, как град;

Уже в них сердце страшно бьется,

И ребра обоих трещат:

То сей, то оный на бок гнется;

Крутятся, и — Ермак сломил!

«Ты мой теперь! — он возопил, —

И все отныне мне подвластно!»

Младый

Сбылось пророчество ужасно!

Пленил, попрал Сибирь Ермак!..

Но что? ужели стон сердечный

Гонимых будет…

Старец

Вечный! вечный!

Внемли, мой сын: вчера во мрак

Глухих лесов я углубился

И тамо с пламенной душой

Над жертвою богам молился.

Вдруг ветр восстал и поднял вой;

С деревьев листья полетели;

Столетни кедры заскрыпели,

И вихрь закланных серн унес!

Я пал и слышу глас с небес:

«Неукротим, ужасен Рача,[881]

Когда казнит вселенну он.

Сибирь, отвергша мой закон!

Пребудь вовек, стоная, плача,

Рабыней белого царя!

Да светлая тебя заря

И черна ночь в цепях застанет;

А слава грозна Ермака

И чад его вовек не вянет

И будет под луной громка!» —

Умолкнул глас, и гром трикратно

Протек по бурным небесам…

Увы! погибли невозвратно!

О, горе нам!

Младый

О, горе нам!

Потом, с глубоким сердца вздохом,

Восстав с камней, обросших мохом,

И сняв орудия с земли,

Они вдоль брега потекли

И вскоре скрылися в тумане.

Мир праху твоему, Ермак!

Да увенчают россияне

Из злата вылитый твой зрак,

Из ребр Сибири источенна

Твоим булатным копием!

Но что я рек, о тень забвенна!

Что рек в усердии моем?

Где обелиск твой? Мы не знаем,

Где даже прах твой был зарыт.

Увы! он вепрем попираем

Или остяк по нем бежит

За ланью быстрой и рогатой,

Прицелясь к ней стрелой пернатой.

Но будь утешен ты, герой!

Парящий стихотворства гений

Всяк день с Авророю златой,

В часы божественных явлений,

Над прахом плавает твоим

И сладку песнь гласит над ним:

«Великий! Где б ты ни родился,

Хотя бы в варварских веках

Твой подвиг жизни совершился;

Хотя б исчез твой самый прах;

Хотя б сыны твои, потомки,

Забыв деянья предка громки.

Скитались в дебрях и лесах

И жили с алчными вояками, —

Но ты, великий человек,

Пойдешь в ряду с полубогами

Из рода в род, из века в век;

И славы луч твоей затмится,

Когда померкнет солнца свет,

Со треском небо развалится

И время на косу падет!»

1794

ПОСЛАНИЯ

К Г. Р. Державину[882]

Бард безымянный! тебя ль не узнаю?

Орлий издавна знаком мне полет.

Я не в отчизне, в Москве обитаю,

В жилище сует.

Тщетно поэту искать вдохновений

Тамо, где враны глушат соловьев;

Тщетно в дубравах здесь бродит мой гений

Близ светлых ручьев.

Тамо встречает на каждом он шаге

Рдяных сатиров и вакховых жриц,[883]

Скачущих с воплем и плеском в отваге

Вкруг древних гробниц.

Гул их эвое[884] несется вдоль рощи,

Гонит пернатых скрываться в кустах;

Даже далече наводит средь нощи

На путника страх.

О песнопевец! один ты способен

Петь и под шумом сердитых валов,

Как и при ниве, — себе лишь подобен —

Языком богов!

1805

ПЕСНИ

«Стонет сизый голубочек…»

Стонет сизый голубочек,

Стонет он и день и ночь;

Миленький его дружочек

Отлетел надолго прочь.

Он уж боле не воркует

И пшенички не клюет;

Все тоскует, все тоскует

И тихонько слезы льет.

С нежной ветки на другую

Перепархивает он

И подружку дорогую

Ждет к себе со всех сторон.

Ждет ее… увы! но тщетно,

Знать, судил ему так рок!

Сохнет, сохнет неприметно

Страстный, верный голубок.

Он ко травке прилегает,

Носик в перья завернул;

Уж не стонет, не вздыхает;

Голубок… навек уснул!

Вдруг голубка прилетела,

Приуныв, издалека,

Над своим любезным села,

Будит, будит голубка;

Плачет, стонет, сердцем ноя,

Ходит милого вокруг —

Но… увы! прелестна Хлоя!

Не проснется милый друг!

1792

«Видел славный я дворец…»

Видел славный я дворец

Нашей матушки царицы;

Видел я ее венец

И златые колесницы.

«Всё прекрасно!» — я сказал

И в шалаш мой путь направил:

Там меня мой ангел ждал,

Там я Лизоньку оставил.

Лиза, рай всех чувств моих!

Мы не знатны, не велики;

Но в объятиях твоих

Меньше ль счастлив я владыки?

Царь один веселий час

Миллионом покупает;

А природа их для нас

Вечно даром расточает.

Пусть певцы не будут плесть

Мне похвал кудрявым складом:

Ах! сравню ли я их лесть

Милой Лизы с нежным взглядом?

Эрмитаж мой — огород,

Скипетр — посох, а Лизета —

Моя слава, мой народ

И всего блаженство света!

1794

«Пой, скачи, кружись, Параша!..»

Пой, скачи, кружись, Параша!

Руки в боки подпирай!

Мчись в веселии, жизнь наша!

Ай, ай, ай, жги![885] припевай.

Мил, любезен василечек —

Рви, доколе он цветет;

Солнце зайдет, и цветочек…

Ах! увянет, опадет!

Пой, скачи, кружись, Параша!

Руки в боки подпирай!

Мчись в веселии, жизнь наша!

Ай, ай, ай, жги! припевай.

Соловей не умолкает,

Свищет с утра до утра;

Другу милому, он знает,

Петь одна в году пора.

Пой, скачи, кружись, Параша!

Руки в боки подпирай!

Мчись в веселии, жизнь наша!

Ай, ай, ай, жги! припевай.

Кто, быв молод, не смеялся,

Не плясал и не певал,

Тот ничем не наслаждался;

В жизни не жил, а дышал.

Пой, скачи, кружись, Параша!

Руки в боки подпирай!

Мчись в веселии, жизнь наша!

Ай, ай, ай, жги! припевай.

1795

«Други! время скоротечно…»

Други! время скоротечно,

И не видишь, как летит!

Молодыми быть не вечно;

Старость вмиг нас посетит.

Что же делать? Так и быть,

В ожиданьи будем пить.

Пусть арак ума убавит

Между нас у остряков!

Он сердца зато заставит

Говорить без колких слов.

Лучший способ дружно жить —

Меньше врать, а больше пить.

Посмотрите, как уныла

Вся природа на земли;

Осень рощи обнажила;

Ах! и розы отцвели.

Как же грусть нам усладить?

Чаще пунш с араком пить.

О арак, арак чудесный!

Ты весну нам возвратил;

Ты согрел, как май прелестный,

Щеки розами покрыл.

Чем же нам тебя почтить?

Вдвое, втрое больше пить.

1795

«Юность, юность! веселися…»

Юность, юность! веселися,

Веселись, пока цветешь;

Пой, пляши, люби, резвися!..

Ах, и ты как тень пройдешь!

Други, матери природы

Слышите ль приятный глас?

Составляйте ж хороводы,

Пойте, ваш доколе час.

В жизнь однажды срок утехам,

Пролетя, не придут вновь!

Дайте руку играм, смехам,

Призовите и любовь.

А певца, который с вами

Уж резвиться устарел,

Увенчайте хоть цветами,

Чтоб еще он вам пропел.

Юность, юность! веселися,

Веселись, пока цветешь;

Пой, пляши, люби, резвися!

Ах, и ты как тень пройдешь!

1795

СКАЗКИ

Модная жена

Ах, сколько я в мой век бумаги исписал!

Той песню, той сонет, той лестный мадригал;

А вы, о нежные мужья под сединою!

Ни строчкой не были порадованы мною.

Простите в