настала тишина. Сизы, юные дельфины, Облелея табуном, На свои ее взяв спины, Мчали по пучине волн. Белы голуби станицей, Где откуда ни взялись, Под жемчужной колесницей С ней на воздух

Скачать:TXT PDF

Русская поэзия XVIII века. Иван Андреевич Крылов, Гаврила Романович Державин, Михаил Васильевич Ломоносов, Николай Михайлович Карамзин, Иван Иванович Дмитриев

настала тишина.

Сизы, юные дельфины,

Облелея табуном,

На свои ее взяв спины,

Мчали по пучине волн.

Белы голуби станицей,

Где откуда ни взялись,

Под жемчужной колесницей

С ней на воздух поднялись;

И, летя под облаками,

Вознесли на звездный холм;

Зевс объял ее лучами

С улыбнувшимся лицом.

Боги молча удивлялись,

На Красу разинув рот,

И согласно в том признались:

Мир и брани — от красот.

1797

Соловей во сне

Я на хо́лме спал высоком,

Слышал глас твой, соловей,

Даже в самом сне глубоком

Внятен был душе моей:

То звучал, то отдавался,

То стенал, то усмехался

В слухе издалече он;

И в объятиях Калисты

Песни, вздохи, клики, свисты

Услаждали сладкий сон.

Если по моей кончине,

В скучном, бесконечном сне,

Ах! не будут так, как ныне,

Эти песни слышны мне;

И веселья, и забавы,

Плясок, ликов, звуков славы

Не услышу больше я, —

Стану ж жизнью наслаждаться,

Чаще с милой целоваться,

Слушать песни соловья.

1797

О удовольствии[1087]

Прочь буйна чернь, непросвещенна

И презираемая мной!

Прострись вкруг тишина священна!

Пленил меня восторг святой!

Высоку песнь и дерзновенну,

Неслыханну и не внушенну,

Я слабым смертным днесь пою:

Всяк преклони главу свою.

Сидят на тронах возвышенны

Над всей вселенною цари,

Ужасной стражей окруженны,

Подъемля скиптры, судят при.

Но бог есть вышний и над ними;

Блистая молньями своими,

Он сверг Гигантов с горних мест

И перстом водит хоры звезд.

Пусть занял юными древами

Тот область целую под сад;

Тот горд породою, чинами;

Пред тем полки рабов стоят;

А сей звучит трубой военной.

Но в урне рока неизмерной

Кто мал и кто велик забвен:

Своим всяк жребьем наделен.

Когда меч острый, обнаженный,

Злодея над главой висит,

Обилием отягощенный

Его стол вкусный не прельстит;

Ни нежной цитры глас звенящий,

Ни птиц весенних хор гремящий

Уж чувств его не усладят

И крепка сна не возвратят.

Сон сладостный не презирает

Ни хижин бедных поселян,

Ниже́ дубрав не убегает,

Ни низменных, ни тихих стран,

На коих по колосьям нивы

Под тенью облаков игривый

Перебирается зефир,

Где царствует покой и мир.

Кто хочет только, что лишь нужно,

Тот не заботится никак,

Что море взволновалось бурно;

Что, огненный вращая зрак,

Медведица нисходит в бездны;

Что Лев[1088], на свод несяся звездный,

От гривы сыплет вкруг лучи;

Что блещет молния в ночи.

Не беспокоится, что градом

На холмах виноград побит;

Что проливных дождей упадом

Надежда, цвет полей, не льстит;

Что жрет и мраз и зной жестокий

Поля, леса; а там в глубоки

Моря отломки гор валят

И рыб в жилищах их теснят.

Здесь тонут зиждущих плотину

Работников и зодчих тьма,

Затем, что стали властелину

На суше скучны терема, —

Но и средь волн в чертоги входит

Страх; грусть и там вельмож находит;

Рой скук за кораблем жужжит

И вслед за всадником летит.

Когда ни мраморы прекрасны

Не утоляют скорби мне,

Ни пурпур, что, как облак ясный,

На светлой блещет вышине;

Ни грозды, соком наполненны,

Ни вина, вкусом драгоценны,

Ни благовонья аромат

Минуты жизни не продлят. —

Почто ж великолепьем пышным,

Удобным зависть возрождать,

По новым чертежам отличным

Огромны зданья созидать?

Почто спокойну жизнь, свободну,

Мне всем приятну, всем довольну,

И сельский домик мой — желать

На светлый блеск двора менять?

1798

К самому себе

Что мне, что мне суетиться,

Вьючить бремя должностей,

Если мир за то бранится,

Что иду прямой стезей?

Пусть другие работа́ют,

Много мудрых есть господ:

И себя не забывают,

И царям сулят доход.

Но я тем коль бесполезен,

Что горяч и в правде чёрт, —

Музам, женщинам любезен

Может пылкий быть Эрот.

Стану ныне с ним водиться,

Сладко есть и пить и спать;

Лучше, лучше мне лениться,

Чем злодеев наживать.

Полно быть в делах горячим,

Буду лишь у правды гость;

Тонким сделаюсь подьячим,

Растворю пошире горсть.

Утром раза три в неделю

С милой музой порезвлюсь;

Там опять пойду в постелю

И с женою обоймусь.

1798

Параше[1089]

Белокурая Параша,

Сребро-розова лицом,

Коей мало в свете краше

Взором, сердцем и умом!

Ты, которой повторяет

Звучну арфу нежный глас,

Как Палаша ударяет

В струны, утешая нас.

Встань, пойдем на луг широкой,

Мягкий, скатистый, к прудам;

Там под сенью древ далекой

Сядем, взглянем по струям:

Как, скользя по ним, сверкает

Луч от царских теремов,[1090]

Звезды, солнцы рассыпает

По теням между кустов.

Как за сребряной плотицей

Линь златой по дну бежит;

За прекрасною девицей,

За тобой, Амур летит.

1798

Стрелок

Я охотник был измлада

За дичиною гулять:

Меду сладкого не надо,

Лишь бы в поле пострелять.

На лету я птиц пернатых,

Где завидел, тут стрелял;

В нехохлатых и хохлатых,

Лишь прицелил, попадал.

Но вечор вдруг повстречалась

Лебедь белая со мной,

Вмиг крылами размахалась

И пошла ко мне на бой.

Хвать в колчан, ан стрел уж нету,

Лук опущен; стал я в пень.

Ах! беречь было монету

Белую на черный день.

1799

Русские девушки

Зрел ли ты, певец Тииский[1091]!

Как в лугу весной бычка[1092]

Пляшут девушки российски

Под свирелью пастушка?

Как, склонясь главами, ходят,

Башмаками в лад стучат,

Тихо руки, взор поводят

И плечами говорят?

Как их лентами златыми

Челы белые блестят,

Под жемчу́гами драгими

Груди нежные дыша́т?

Как сквозь жилки голубые

Льется розовая кровь,

На ланитах огневые

Ямки врезала любовь?

Как их брови соболины,

Полный искр соколий взгляд,

Их усмешка — души львины

И орлов сердца разят?

Коль бы видел дев сих красных,

Ты б гречанок позабыл

И на крыльях сладострастных

Твой Эрот прикован был.

1799

Снигирь[1093]

Что ты заводишь песню военну

Флейте подобно, милый снигирь?

С кем мы пойдем войной на Гиену[1094]?

Кто теперь вождь наш? Кто богатырь?

Сильный где, храбрый, быстрый Суворов?

Северны громы в гробе лежат.

Кто перед ратью будет, пылая,

Ездить на кляче, есть сухари;

В стуже и в зное меч закаляя,

Спать на соломе, бдеть до зари;

Тысячи воинств, стен и затворов

С горстью россиян всё побеждать?

Быть везде первым в мужестве строгом,

Шутками зависть, злобу штыком,

Рок низлагать молитвой и богом,

Скиптры давая[1095], зваться рабом,

Доблестей быв страдалец единых,

Жить для царей, себя изнурять?

Нет теперь мужа в свете столь славна:

Полно петь песню военну, снигирь!

Бранна музы́ка днесь не забавна,

Слышен отвсюду томный вой лир;

Львиного сердца, крыльев орлиных

Нет уже с нами! — что воевать?

1800

Тончию[1096]

Бессмертный Тончи! ты мое

Лице в том, слышу, пишешь виде,

В каком бы мастерство твое

В Омире древнем, Аристиде,

Сократе и Катоне ввек

Потомков поздных удивляло;

В сединах лысиной сияло,

И в нем бы зрелся человек.

Но лысина или парик,

Но тога иль мундир кургузый

Соделали, что ты велик?

Нет! философия и музы, —

Они нас славными творят.

О! если б осенял дух правый

И освещал меня луч славы, —

Пристал бы всякий мне наряд.

Так, живописец-филосо́ф!

Пиши меня в уборах чудных,

Как знаешь ты; но лишь любовь

Увековечь ко мне премудрых.

А если слабости самим

И величайшим людям сродны,

Не позабудь во мне подобны,

Чтоб зависть улыбалась им.

Иль нет, ты лучше напиши

Меня в натуре самой грубой:

В жестокий мраз с огнем души,

В косматой шапке, скутав шубой;

Чтоб шел, природой лишь водим,

Против погод, волн, гор кремнистых,

В знак, что рожден в страна́х я льдистых,

Что был прапращур мой Багрим.[1097]

Не испугай жены, друзей,

Придай мне нежности немного:

Чтоб был я ласков для детей,

Лишь в должности б судил всех строго;

Чтоб жар кипел в моей крови,

А очи мягкостью блистали;

Красотки бы по мне вздыхали

Хоть в платонической любви.

1801

Шуточное желание

Если б милые девицы

Так могли летать, как птицы,

И садились на сучках, —

Я желал бы быть сучочком,

Чтобы тысячам дево́чкам

На моих сидеть ветвях.

Пусть сидели бы и пели,

Вили гнезды и свистели,

Выводили и птенцов;

Никогда б я не сгибался, —

Вечно ими любовался,

Был счастливей всех сучков.

1802

Свобода[1098]

Теплой осени дыханье,

Помавание дубов,

Тихое листов шептанье,

Восклицанье голосов

Мне, лежащему в долине,

Наводили сладкий сон.

Видел я себя стоящим

На высоком вдруг холму,[1099]

На плоды вдали глядящим,

На шумящу близ волну;

И как будто в важном чине

Я носил на плечах холм.

Дальше: власти мне святые

Иго то велели несть,

Все венцы суля земные,

Титла, золото и честь.

«Нет! — восстав от сна глубока,

Я сказал им, — не хочу.

Не хочу моей свободы,

Совесть на мечты менять:

Гладки воды, коль погоды

Их не могут колебать.[1100]

Власть тогда моя высока,

Коль я власти не ищу».

1803

Зима

Поэт

Что ты, Муза, так печальна,

Пригорюнившись сидишь?

Сквозь окошечка хрустальна,

Склоча волосы, глядишь;

Цитры, флейты и скрыпицы

В белы руки не берешь;

Ни божественной Фелицы,

Ни Плениры не поешь?

Муза

Что мне петь? — Ах! где хариты[1101]?

И друзей моих уж нет!

Львов, Хемницер в гробе скрыты,

За Днепром Капнист живет.

Вельяминов[1102], лир любитель,

Богатырь, певец в кругу,

Беззаботный света житель,

Согнут скорбями в дугу.

Поэт

Да! Фелицы нет, Плениры,

Нет харит и нет друзей:

Звук торжественныя лиры

Посвятишь кому твоей?

Посвятишь ли в честь ты Хлору[1103],

Иль Добраде[1104] в славе ты?

Труб у них не слышно хору,

Дни их тихи, как листы.

Муза

Тот сидит всегда за делом,

Та покоит вдов, сирот;

В покрывале скромном, белом

Так Зима готовит плод.

Не видать ее работы,

Не слыхать ее машин;

Но по скуке — зрятся льготы,

И земля цветет, как крин.

Поэт

Между тем к нам, Вельяминов,

Ты приди хотя согбен,

Огнь разложим средь каминов,

Милых сердцу соберем;

И под арфой тихогласной,

Наливая алый сок[1105],

Воспоем наш хлад прекрасный:

Дай Зиме здоровье, бог[1106]!

Зима 1803–1804

Лебедь

Необычайным я пареньем

От тленна мира отделюсь,

С душой бессмертною и пеньем,

Как лебедь, в воздух поднимусь.

В двояком образе нетленный,

Не задержусь в вратах мытарств;

Над завистью превознесенный,

Оставлю под собой блеск царств.

Да, так! Хоть родом я не славен,

Но, будучи любимец муз,

Другим вельможам я не равен

И самой смертью предпочтусь.

Не заключит меня гробница,

Средь звезд не превращусь я в прах;

Но, будто некая цевница,

С небес раздамся в голосах.

И се уж кожа, зрю, перната

Вкруг стан обтягивает мой;

Пух на груди, спина крылата,

Лебяжьей лоснюсь белизной.

Лечу, парю — и под собою

Моря, леса, мир вижу весь;

Как холм, он высится главою,

Чтобы услышать богу песнь.

С Курильских островов до Буга,

От Белых до Каспийских вод,

Народы, света с полукруга,

Составившие россов род,

Со временем о мне узнают:

Славяне, гунны, скифы, чудь,

И все, что бранью днесь пылают,

Покажут перстом — и рекут:

«Вот тот летит, что, строя лиру,

Языком сердца говорил

И, проповедуя мир миру,

Себя всех счастьем веселил».

Прочь с пышным, славным погребеньем,

Друзья мои! Хор муз, не пой!

Супруга! облекись терпеньем!

Над мнимым мертвецом не вой.

1804

Цыганская пляска

Возьми, египтянка[1107], гитару,

Ударь по струнам, восклицай;

Исполнясь сладострастна жару,

Твоей всех пляской восхищай.