времена была сильная война между зверями и птицами. Летучая мышь не пристала ни к тем, ни к другим и всё выжидала, чья возьмёт.
Сначала птицы стали побивать зверей, и тогда летучая мышь пристала к птицам, летала с ними и называла себя птицей, но потом, когда звери стали одолевать, летучая мышь передалась зверям. Она показала им свои зубы, и лапы, и соски и уверяла, что она зверь и зверей любит. Под конец всё-таки птицы победили, и тогда летучая мышь опять передалась птицам, но птицы прогнали её.
И к зверям ей уже пристать нельзя было, и с тех пор летучая мышь живёт по погребам, по дуплам, и летает только сумерками, и не пристаёт ни к зверям, ни к птицам.
Дуб и орешник
Старый дуб уронил с себя жёлудь под куст орешника. Орешник сказал дубу:
– Разве мало простора под твоими сучьями? Ты бы ронял свои жёлуди на чистое место. Здесь мне самому тесно для моих отростков, и я сам не бросаю наземь своих орехов, а отдаю их людям.
– Я живу двести лет, – сказал на это дуб, – и дубок из этого жёлудя проживёт столько же.
Тогда орешник рассердился и сказал:
– Так я заглушу твой дубок, и он не проживёт и трёх дней.
Дуб ничего не ответил, а велел расти своему сынку из жёлудя.
Жёлудь намок, лопнул и уцепился крючком ростка в землю, а другой росток пустил кверху.
Орешник глушил его и не давал солнца.
Но дубок тянулся кверху и стал сильнее в тени орешника.
Прошло сто лет. Орешник давно засох, а дуб из жёлудя поднялся до неба и раскинул шатёр на все стороны.
Поспорили заяц с черепахой, кто кого обгонит. Взялись они бежать на версту. Заяц сразу обогнал черепаху, так что её и не видно стало. Он и подумал: «Куда мне торопиться? Дай посижу». Сел отдохнуть и заснул. А черепаха всё шла да шла с ноги на ногу, и когда заяц проснулся, черепаха уже приползла к версте.
Поспорил журавль с павлином, кто из них важнее. Павлин говорит:
– Я красивее всех птица, у меня в хвосте все цвета переливаются, а ты серый, дурной.
Журавль и говорит:
– Зато я по поднебесью летаю, а ты по навозному двору ходишь.
Собака шла по дощечке через речку, а в зубах несла мясо. Увидала она себя в воде и подумала, что там другая собака мясо несёт, – она бросила своё мясо и кинулась отнимать у той собаки: того мяса вовсе не было, а своё волною унесло.
И осталась собака ни при чём.
Собралось много народа на свадьбу. Сосед позвал работника и говорит:
– Поди посмотри, сколько людей там на свадьбе.
Работник пошёл, положил у порога чурбан и сел на завалинку, стал дожидаться, пока народ будет выходить из избы.
Стали расходиться. Кто ни выйдет, спотыкнётся о чурбан, обругается и пойдёт дальше.
Только одна старуха вышла, спотыкнулась, вернулась и отвалила чурбан.
Работник вернулся к хозяину. Хозяин и говорит:
Работник говорит:
– Всего один человек был, и та старуха.
– Отчего так?
– А оттого, что я привалил чурбан к крыльцу, все на него падали, а не отвалили, так и овцы делают, а одна старуха отвалила, чтобы другие не падали. Так только люди делают.
Она одна человек.
При князе Владимире напали на Россию печенеги. Подошли они с большим войском под Киев. Князь Владимир вышел со своим войском навстречу. Сошлись они на реке Трубеже и остановились. Князь печенежский подъехал к реке, позвал князя Владимира и сказал: «Зачем нам много народа убивать? А сделаем вот как: ты выпустишь своего силача, а я своего выпущу, и пускай они поборются. Если твой будет сильнее моего, так я уйду, а если мой одолеет, то покорись ты со всей своей землёю». Князь Владимир вернулся к своему войску и сказал: «А есть ли в нашем войске такой силач, чтобы взялся бороться с печенегом?»
Один старик сказал: «Я пришёл сюда с сыновьями – самчетвёрт, а пятый, меньшой сын Иван, остался дома. Вели послать за ним. Ему бог дал силу большую». Владимир сказал: «Какая его сила?» Старик сказал: «Его сила вот какая: одново мял он воловью шкуру. Мне не показалось, как он это делает, я и побрани его. Он рассердись, да и разорви шкуру пополам». Князь Владимир послал за Иваном. Когда его привели, князь Владимир сказал ему: «Можешь ты бороться с печенегом?» Иван сказал ему: «Я не знаю своей силы. Надо испытать». Князь Владимир велел привести большого быка и сказал: «Ну покажи над ним свою силу». Иван велел раздразнить быка, и когда бык набежал на него, он схватил его рукой за бок, вырвал кусок кожи с мясом, а потом кулаком ударил его между рог и убил. Владимир послал сказать печенежскому князю, чтобы он вы сылал своего силача. На другой день сошлись оба войска.
В середине сделали чистое место. От русских вышел Иван. Он был невелик ростом и лицом бел. От печенегов вышел чёрный великан. Когда печенег увидал Ивана, он сказал: «Зачем малого привели, я раздавлю его». Когда силачи вышли на середину, на чистое место, они схватились за кушаки, укрепились ногами и начали сжимать и ворочать друг друга.
Печенежский силач хотел поднять Ивана и перекинуть через себя его. Но Иван так крепко сжал печенега, что он не мог дышать и захрипел. Тогда Иван приподнял его, шмякнул об землю и расшиб до смерти. Печенеги испугались и побежали, русские побили их.
Лежит на возу мужик, трубочку посасывает – продаёт чёрного козла. А народу на ярмарке – труба нетолчёная.
Подходит к мужику седой старец, кафтан на нём новый, а полы мокрёшеньки.
– Ишь угораздило тебя на сухом месте измочиться, – сказал мужик.
Поглядел старец из-под косматых бровей и спрашивает:
– А ты пустяки не говори; продажный козёл-то?
– Не для себя же я козла привёл; продажный.
Сторговались за три рубля, старик увёл козла, а мужик принялся в кисет деньги совать и видит – вместо трёшницы лягушиная шкурка.
– Держите его, православные! – закричал мужик. – Водяной по ярмарке ходит!
Собрался народ: стали шуметь, рукавицами махать, мужика в волостную избу повели; продержали весь день и выпустили, и пошёл он в сумерки домой, а дорога – лесом. Вдруг видит мужик: идёт его козёл, крутые рога опустил, топает ножками, а на нём верхом чучело сидит зелёное, рачьи усы растопыркой, глаза плошками.
Проехало чучело, ухватило лапой мужика, посадило с собой рядом; помчались к озеру да с кручи вместе – прыг в воду, очутились на зелёном дне.
– Ну, – говорит ему чучело, – народ мутить, меня ловить будешь али нет?
– Нет, уж теперь мне, батюшка водяной, не до смеху.
– А чем ты себя можешь оправдать, чтобы я тебя сейчас не съел?
– Мы народ рабочий, – отвечает мужик, – поработаю на тебя.
– А что делать умеешь?
– Не учёные мы, батюшка водяной, только баклуши и бьём.
– Хорошо, – говорит Водяной, – бей баклуши… – и ушёл.
Стал мужик из осиновых чурбанов баклуши бить, сам плачет, рыдает. Много набил, целую кучу.
Пришёл водяной и удивился:
– Ты что это вытворяешь?
– Баклуши бью, как вы приказали.
– А на что мне баклуши?
Почесал мужик спину:
– Ложки из них делать.
– А на что мне ложки?
– Горячее хлебать.
– Ах ты, дурень, ведь я одну сырую рыбу ем. Ни к чему ты, мужик, не годишься. Держись.
Щёлкнул водяной мужика по маковке и обернул его в ерша.
Потом усы раздвинул, рот раскрыл и стал ерша заглатывать. А мужик, хоть и в ерша перевернулся, и тут угодить не мог, упёрся водяному поперёк горла щетиной. Закашлял водяной, задавился, вытащил ерша и выкинул его из воды на берег. Отдышался мужик, встал на ноги, в своём виде, почесался и сказал:
– Ну да, оно ведь это тоже нелегко, с крестьянством-то.
Иван Крылов
Тришкин кафтан
У Тришки на локтях кафтан продрался.
Что долго думать тут? Он за иглу принялся:
По четверти обрезал рукавов —
И локти заплатил. Кафтан опять готов;
Лишь нá четверть голее руки стали.
Да что до этого печали?
Однако же смеётся Тришке всяк,
А Тришка говорит: «Так я же не дурак
И ту беду поправлю:
Длиннее прежнего я рукава наставлю».
Обрезал фалды он и полы,
Наставил рукава, и весел Тришка мой,
Которого длиннее и камзолы.
Таким же образом, видал я, иногда
Иные господа,
Запутавши дела, их поправляют,
Посмотришь: в Тришкином кафтане щеголяют.
Прохожие и Cобаки
Шли два приятеля вечернею порой
И дельный разговор вели между собой,
Как вдруг из подворотни
Дворняжка тявкнула на них;
За ней другая, там ещё две-три, и вмиг
Со всех дворов Собак сбежалося с полсотни.
Один было уже Прохожий камень взял.
«И, полно, братец! – тут другой ему сказал, —
Собак ты не уймёшь от лаю,
Лишь пуще всю раздразнишь стаю;
Пойдём вперёд: я их натуру знаю».
И подлинно, прошли шагов десятков пять,
Собаки начали помалу затихать,
И стало, наконец, совсем их не слыхать.
Завистники, на что ни взглянут,
Подымут вечно лай;
А ты себе своей дорогою ступай:
Полают да отстанут.
Лягушка и Вол
Лягушка, на лугу увидевши Вола,
Затеяла сама в дородстве с ним сравняться:
Она завистлива была.
И ну топорщиться, пыхтеть и надуваться.
«Смотри-ка, квáкушка, что, буду ль я с него?» —
Подруге говорит. «Нет, кумушка, далёко!» —
«Гляди же, как теперь раздуюсь я широко.
Ну, каково?
Пополнилась ли я?» – «Почти что ничего». —
«Ну, как теперь?» – «Всё то ж». Пыхтела да пыхтела
И кончила моя затейница на том,
Что, не сравнявшися с Волом,
