Да только воз и ныне там.
Осёл увидел Соловья
И говорит ему: «Послушай-ка, дружище!
Ты, сказывают, петь великий мастерище.
Хотел бы очень я
Сам посудить, твоё услышав пенье,
Велико ль подлинно твоё уменье?»
Тут Соловей являть своё искусство стал:
Защёлкал, засвистал
На тысячу ладов, тянул, переливался;
То нежно он ослабевал
И томной вдалеке свирелью отдавался,
То мелкой дробью вдруг по роще рассыпался.
Внимало всё тогда
Любимцу и певцу Авроры:
Затихли ветерки, замолкли птичек хоры,
И прилегли стада.
Чуть-чуть дыша, пастух им любовался
И только иногда,
Внимая Соловью, пастушке улыбался.
Скончал певец. Осёл, уставясь в землю лбом:
«Изрядно, – говорит, – сказать несложно,
А жаль, что незнаком
Ты с нашим петухом;
Ещё б ты боле навострился,
Когда бы у него немножко поучился».
Услыша суд такой, мой бедный Соловей
Вспорхнул и – полетел за тридевять полей.
Избави Бог и нас от этаких судей.
Константин Ушинский
Плутишка кот
I
Жили-были на одном дворе кот, козёл да баран. Жили они дружно: сена клок и тот пополам; а коли вилы в бок, так одному коту Ваське. Он такой вор и разбойник: где что плохо лежит, туда и глядит. Вот идёт раз котишка-мурлышка, серый лобишка; идёт да таково жалостно плачет. Спрашивают кота козёл да баран:
– Котик-коток, серенький лобок! О чём ты плачешь, на трёх ногах скачешь?
Отвечает им Вася:
– Как мне не плакать! Била меня баба, била; уши выдирала, ноги поломала, да ещё и удавку на меня припасала.
– А за что же на тебя такая беда пришла? – спрашивают козёл да баран.
– Эх-эх! За то, что нечаянно сметанку слизал.
– Поделом вору и мука, – говорит козёл, – не воруй сметаны!
Вот кот опять плачет:
– Била меня баба, била; била-приговаривала: «Придёт ко мне зять, где сметаны будет взять: поневоле придётся козла да барана резать».
– Ах ты, серый ты кот, бестолковый твой лоб! За что ты нас-то сгубил?
Стали они судить да рядить, как бы им беды великой избыть – и порешили тут же: всем троим убежать. Подстерегли, как хозяйка не затворила ворот, и ушли.
II
Долго бежали кот, козёл да баран по долам, по горам, по сыпучим пескам; пристали и порешили заночевать на скошенном лугу; а на том лугу стога, что города, стоят.
Ночь была тёмная, холодная; где огня добыть? А котишка-мурлышка уж достал берёсты, обернул козлу рога и велел ему с бараном лбами стукнуться. Стукнулись козёл с бараном, искры из глаз посыпались: берёсточка так и запылала.
– Ладно, – молвил серый кот, – теперь обогреемся! – да недолго думавши и зажёг целый стог сена.
Не успели они ещё порядком обогреться, как жалует к ним незваный гость – мужичок-серячок, Михайло Потапыч Топтыгин.
– Пустите, – говорит, – братцы, обогреться да отдохнуть; что-то мне неможется.
– Добро пожаловать, мужичок-серячок! – говорит котик. – Откуда идёшь?
– Ходил на пчёльник, – говорит медведь, – пчёлок проведать, да подрался с мужиками, оттого и хворость прикинулась.
Вот стали они все вместе ночку коротать: козёл да баран у огня, мурлышка на стог влез, а медведь под стог забился.
III
Заснул медведь; козёл да баран дремлют; один мурлышка не спит и всё видит. И видит он: идут семь волков серых, один белый – и прямо к огню.
– Фу-фу! Что за народ такой! – говорит белый волк козлу да барану. – Давай-ка силу пробовать.
Заблеяли тут со страху козёл да баран; а котишка, серый лобишка, повёл такую речь:
– Ах ты, белый волк, над волками князь! Не гневи ты нашего старшего: он, помилуй бог, сердит! Как расходится – никому несдобровать. Аль не видишь у него бороды: в ней-то и вся сила; бородой он всех зверей побивает, рогами только кожу сымает. Лучше подойдите да честью попросите: хотим-де поиграть с твоим меньшим братцем, что под стогом спит.
Волки на том козлу кланялись; обступили Мишу и ну заигрывать. Вот Миша крепился, крепился да как хватит на каждую лапу по волку, так запели они Лазаря[68]. Выбрались волки из-под стога еле живы и, поджав хвосты, – давай бог ноги!
Козёл же да баран, пока медведь с волками расправлялся, подхватили мурлышку на спину и поскорей домой.
– Полно, – говорят, – без пути таскаться, ещё не такую беду наживём!
Старик и старушка были рады-радёхоньки, что козёл с бараном домой воротились; а котишку-мурлышку ещё за плутни выдрали.
Иван Крылов
Попрыгунья Стрекоза
Лето красное пропела;
Оглянуться не успела,
Как зима кати́т в глаза.
Помертвело чисто поле;
Нет уж дней тех светлых боле,
Как под каждым ей листком
Был готов и стол, и дом.
Всё прошло: с зимой холодной
Ну́жда, голод настаёт;
Стрекоза уж не поёт:
И кому же в ум пойдёт
Злой тоской удручена,
К Муравью ползёт она:
«Не оставь меня, кум милый!
И до вешних только дней
Прокорми и обогрей!» —
«Кумушка, мне странно это:
Да работала ль ты в лето?» —
Говорит ей Муравей.
В мягких муравах у нас
Песни, резвость всякий час,
Так что голову вскружило». —
«А, так ты…» – «Я без души
Лето целое всё пела». —
«Ты всё пела? это дело:
Так поди же, попляши!»
Проказница Мартышка,
Осёл,
Затеяли сыграть Квартет.
Достали нот, баса, альта, две скрипки
И сели на лужок под липки, —
Пленять своим искусством свет.
Ударили в смычки, дерут, а толку нет.
«Стой, братцы, стой! – кричит Мартышка. – Погодите!
Как музыке идти? Ведь вы не так сидите.
Ты с басом, Мишенька, садись против альта,
Я, прима, сяду против вторы;
У нас запляшут лес и горы!»
Расселись, начали Квартет;
«Постойте ж, я сыскал секрет! —
Кричит Осёл, – мы, верно, уж поладим,
Коль рядом сядем».
Послушались Осла: уселись чинно в ряд;
А всё-таки Квартет нейдёт на лад.
Вот пуще прежнего пошли у них разборы
И споры,
Кому и как сидеть.
Случилось Соловью на шум их прилететь.
Тут с просьбой все к нему, чтоб их решить сомненье.
«Пожалуй, – говорят, – возьми на час терпенье,
Чтобы Квартет в порядок наш привесть:
И ноты есть у нас, и инструменты есть,
Скажи лишь, как нам сесть!» —
«Чтоб музыкантом быть, так надобно уменье
И уши ваших понежней, —
Им отвечает Соловей, —
А вы, друзья, как ни садитесь,
Всё в музыканты не годитесь».
«Приятель дорогой, здорóво! Где ты был?» —
«В Кунсткамере, мой друг! Часа там три ходил;
Всё видел, высмотрел; от удивленья,
Поверишь ли, не станет ни уменья
Пересказать тебе, ни сил.
Уж подлинно, что там чудес палата!
Куда на выдумки природа торовата!
Каких зверей, каких там птиц я не видал!
Какие бабочки, букашки,
Козявки, мушки, таракашки!
Одни, как изумруд, другие, как коралл!
Какие крохотны коровки!
Есть, право, менее булавочной головки!» —
«А видел ли слона? Каков собой на взгляд!
Я чай, подумал ты, что гору встретил?» —
«Да разве там он?» – «Там». – «Ну, братец, виноват:
Слона-то я и не приметил».
Лев Толстой
Сказки и притчи
Летучая мышь
В давнишние