творческой продуктивности; они иногда могут быть лишь косвенными поводами, благоприятствующими изобретательности.
1. Болезненность, если она не поражает существенным образом
самое творческое дарование, может благоприятствовать самоуглубле
нию. Болезненный, но даровитый ребенок чаще проводит время в одино
честве, которое дает ему возможность сосредоточиться на своем внут
реннем мире. Подобное явление мы наблюдаем у Леопарди, Пристли,
Мэн-де-Бирана и у многих других философов, про которых можно
сказать то же, что поэт говорит про художников:
Zu erfinden, zu erschliessen,
Bleibe, Kunstler, oft allein!1
Лет за двадцать до того (1799) Мэн-де-Биран писал: «Чувство собственного существования, ввиду непрерывности, делается незаметным. Когда не страдаешь, то почти не думаешь о себе, нужно, чтобы болезнь или сила рефлексии заставила нас снизойти в самих себя. Лишь нездоровые натуры (gens malsains) чувствуют, что они существуют. Здоровые люди, даже философы, более стремятся пользоваться жизнью, чем заниматься изысканием, что она такое есть. Чувство собственного существования не удивляет их; здоровье влечет нас к внешним объектам, болезнь приводит к самим себе». Кабанис отмечает у Мэн-де-Бирана крайне утонченную чувствительность (см. Naville: «M.-de-Biran»).
2. Болезненное возбуждение может в не слишком сильной степени быть конечным стимулом, «химическим толчком», для широкого размаха творческой фантазии, для диссоциации привычных связей чувств и представлений, для порождения той *, для которой завершился подготовительный творческий процесс.
3. Наконец, возможен третий, совершенно исключительный случай, когда собственная душевная болезнь является для философа объектом научного психологического самонаблюдения. Такое явление мы наблюдаем в творчестве высокодаровитого и философски просвещенного русского психиатра Кандинского, который, страдая псевдогаллюцинациями, дал мастерское описание этого явления, совмещая в себе личность философа, врача и пациента. Равным образом Ламеттри, переживший горячку, и О. Конт, оправившийся от душевной болезни, воспользовались данными самонаблюдения для некоторых философских выводов. См. биографию Ламеттри, приложенную к русскому переводу «L’homme machine», и «Историю новейшей философии» Геффдинга (глава о Конте).
VII. Значение географических и экономических условий в философском изобретении
Гельвеций был прав, подчеркивая великое значение социальных условий в научном творчестве. Эти условия в своей совокупности могут оказывать благодетельное или обратное действие на комбинационное
1 «Чтобы изобретать, открывать, оставайся почаще, художник, один» (пер. с нем.).
19
поле творческой фантазии. Ввиду этого можно говорить о социологическом расширении этого поля. Здесь надо принять во внимание:
1. Географические условия. Глухие местности с однородным составом населения менее благоприятны для пробуждения творческой деятельности, чем, например, портовые города. Рейбмайр в вышеупомянутой книге дает карты Греции и Италии с указанием местностей, откуда преимущественно выходили даровитые люди. Эти карты красноречиво подтверждают высказанное положение. Можно прибавить, что Кант, Шопенгауэр, Ренувье и Конт выросли в портовых городах среди смеси «одежд и лиц, племен, наречий и состояний» (Кенигсберг, Данциг, Монпелье). Весьма часто такую же расширяющую духовный кругозор роль играли для философов путешествия. Их совершили многие греческие философы, Декарт, Локк, Юм, Шопенгауэр, Ницше и т. д.
2. Не менее важную роль играют экономические условия. Одэн говорит, что аристократический ребенок имеет 200 шансов против одного, чтобы выдвинуться в люди, по сравнению с пролетарием. Еще не существует работы, которая поставила бы своей задачей определить общественное и классовое происхождение философов. Можно, однако, думается мне, лишь отметить тот факт, что особенно часто до сих пор философы выходили из духовного сословия, затем часто встречаются дети юристов, врачей, ученых и учителей.
Весьма важный вопрос о роли экономического фактора в процессе образования философских систем совершенно не разработан, и попытки, делавшиеся в этом направлении историками философии, до сих пор, к сожалению, крайне поверхностны. Нельзя же, в самом деле, принимать всерьез заявления вроде следующего («Neue Zeit»), будто появление «Философии бессознательного» Гартманна свидетельствует о том, что буржуазия как класс начинает терять свое сознание, или уверение Штил-лиха, что появление атомистики Демокрита связано с развитием денежного хозяйства, ибо-де «атомы — те же деньги». Наиболее серьезные мысли в этом направлении можно найти в книгах Eleutheropulos’a «Wirthschaft und Philosophie» и Patten a «History of english thought». Ho и в этих сочинениях сказывается слишком плохое знание общеизвестных исторических фактов1. Так, например, Элейтеропулос сообщает, что к началу V в. резкое обострение контраста между роскошью и нищетою в ионийских колониях вызвало потребность в реформе социальных условий. Пифагор ощутил потребность в подобной реформе и для ее осуществления руководился спартанским идеалом. Однако ионийцы могли бы задаться вопросом, почему надо прежний образ жизни изменить на новый. Это-то и побудило пифагорейцев указывать на то, что в подобном понимании жизни кроется закон, каковой имеет как раз мировое значение, будучи мировой гармонией. Пифагор борется против половой и иной неумеренности ионийцев, против которой выдвигается учение о переселении душ и связанное с ним воззрение на очищение души. Элейтеропулос и не подозревает, что взгляд Бекка на дорическое мировоззрение пифагорейцев опровергнут Эдуардом Мейером и Wilamowitz-MoelendorfoM (см.: Маковельский. «Досократики», т. 1, стр. 62).
1 О Гартманне см.: проф. Т. Масарик. «Социологические и философские основы марксизма», 1898.
20
Соотношение между интеллигентностью и социальным положением должно быть всесторонне изучено экспериментально-психологическим путем в связи с основательным историческим освещением философского творчества. Психологическое исследование в этом направлении начато лишь в самое недавнее время. Последняя работа по этому вопросу, известная мне и заключающая в себе и историю вопроса, это исследование: «The relation of intelligence and social status», by James W. Bridges and Lillian E. Coler (Psychological Review, vol. XXIV. January, 1917). Исследование это, подобно работам Бине во Франции, Гоффмана в Германии и Yerkes’a в Соединенных Штатах, подтверждает факт весьма большой зависимости интеллигентности детей от социальных условий. Любопытна корреляция между интеллигентностью детей и характером профессии родителей. Если резюмировать обследование 165 детей в возрасте от 7 лет и 5 месяцев до 8 лет, то оно выразится в следующей таблице.
Число испытуемых Средний хронологический возраст Средний интеллектуальный возраст Коэффициент интеллектуальной подготовленности
Дети учителей, врачей, священников, юристов, издателей, архитекторов 32 7 лет 5 мес. 9 лет 8 мес. 1,42
Дети коммивояжеров 39 7 лет 6 мес. 9 лет 1 мес. 1,26
Дети владельцев торговыми предприятиями, офицеров 34 7 лет 10 мес. 9 лет 1 мес. 1,21
Дети рабочих со специальной подготовкой (механики, электротехники, сапожники и т. п.) 63 8 лет 7 лет 10 мес. 1,12
Дети рабочих без специальной подготовки 60 8 лет 7 лет 1 мес. 0,83
Здесь заслуживает внимания тот факт, что, несмотря на возрастание хронологического возраста от одной группы к другой, интеллектуальный возраст убывает. Превосходство детей более образованных классов сказывается особенно ярко в высших умственных операциях, каковы способность к анализу и абстракции; в сфере ощущений и двигательных функций оно сказывается в меньшей степени. Таковы наблюденные факты, но как представители «теории среды», так и сторонники «теории наследственности» могли бы истолковать эти факты каждый в свою пользу. Так, первые подчеркнули бы совершенно очевидную разницу в школьной и дошкольной обстановке, в преподавательском составе и т. д. более привилегированных и менее привилегированных групп, а вторые столь же энергично подчеркнули бы совершенно столь же очевидную разницу в характере и интеллигентности родителей. Классовое положение философов еще не было специально исследовано, но,
21
как я уже заметил, большинство из них, биографии коих мне известны,
— дети интеллигентных родителей. Сын угольщика — Виктор Кузен, сын
сапожника — Джэмс Милль, сын тесемочника — Фихте, сын солда
та — Джордано Бруно, сын кучера — Т. Масарик1 не составляют, строго
говоря, исключения, ибо счастливая случайность в ранней юности ввела
их в высококультурную интеллигентную среду.
VIII. Значение школы
3. Далее следует отметить влияние как школы вообще, так и философской школы: Сократ — Платон, Платон — Аристотель, Мартин Кнуцен
— Кант, С.-Симон — Конт и т. д. В некоторых случаях, как, например,
в лице Лейбница, мы встречаем самоучку в области философии. Под
единством философской школы я разумею общность взглядов на сущ
ность познания, на методы его обоснования, на технические навыки
в процессе исследования и на литературный стиль изложения. При этом
принадлежность к известной школе есть понятие весьма растяжимое.
Двух лиц — А и В — может объединять в сознательной принадлежности
к известной школе меньшее количество общих черт, чем двух лиц А и С,
которые называют себя представителями совершенно различных школ.
В истории всякой философской школы можно отметить то, что я назвал
бы процессом поляризации в предпосылках первоначальной системы.
Каждый крупный мыслитель, полагающий начало новому философскому
синтезу идей, объединяет в своем построении противоположные моменты
философской мысли. Эти противоположности, объединение коих нередко
достигается ценою некоторых неясностей или недоговоренностей в цент
ральном пункте системы, расщепляются у последователей школы, кото
рые дают неизменно правое, левое крыло и центр, стремящийся сохранить
прежний синтез, углубляя его путем частных поправок, комментаторства
и систематической экзегезы. Нередко в истории школы правое и левое
крыло посменно одерживают перевес, как, например, в платонизме (на
это указывает Т. Гомперц, см.: «Griechische Denker». Bd. III, 1).
Эти диалектические расщепления первоначальной системы могут быть в самых различных областях философской мысли и комбинироваться в истории идей с различными видами социальных противоположностей — религиозное свободомыслие и ортодоксия, политический радикализм и консерватизм, эстетический реализм и символизм и т. д. По смерти Платона его господство над Академией сменяется управлением племянника Спевзиппа, который подчеркивает в учении Платона натуралистическую классификаторскую тенденцию, анализируя роды и виды животных и растений в эмпирико-индуктивном духе, отбрасывая учение об идеях и идее бога, как творческой силы, но выдвигая идею становящегося бога, за что и вызвал упреки в атеизме. Наоборот, Ксенократ в своих воззрениях подчеркивает пифагорейские черты позднего платоновского умозрения, еще сгущая в них элементы супранатурализма.
1 См. брошюру проф. Пражского университета Э. Радля «Т. Масарик, его жизнь, научная и общественная деятельность». Прага, 1921.
22
Школа Декарта объемлет близкого к материализму Ламеттри Региуса и близкого к идеализму Беркли Малебранша. Философия Канта породила ряд писателей с наклоном к эмпиризму и материализму: Ланге, Риль, Либманн, Авенариус, и ряд наклонных к интеллектуализму: Коген, Наторп, Кассирер, Герланд. Критика чистого разума расщепилась на логику чистого познания и критику чистого опыта. Система Гегеля дала трещину в нескольких местах, например в религиозной проблеме, где мы имеем с левой стороны Фейербаха, провозглашающего полную несовместимость идеи личного бога с занятиями философией, и с правой стороны господ вроде Вейссе или Рейфа; последний вопиет: «Этот Бог (гегелевский сверхличный абсолют) есть чудовище, которое высасывает у нас мозг нашего существа, нашу личность, чтобы наполнить ею себя…» (см.: Каринский. «Критический обзор последнего периода германской философии», 1873, стр. 82) Школа Шопенгауэра породила Дон-Кихота, рыцаря печального образа — Майнлендера, принявшего и развившего до последних пределов идеализм и пессимизм учителя и честно кончившего жизнь самоубийством, и одаренного практической сметкою, здравым смыслом Санхо Панхо — Фрауэнштедта, который легко разделывается с мистическим идеализмом Шопенгауэра; его философия, по словам Гартманна, относится к философии его учителя, как пыльная берлинская аллея к роскошному девственному лесу далекой Индии. Иногда крупный гений выделяется из «планетной системы» известной школы и образует самостоятельное солнце — центр новой планетной системы. Такова была судьба Платона, Аристотеля, Канта.
IX. Круг чтения
