наблюдать и у животных. При дрессировании собак, как показал Гаше-Супле, в Зоопедическом институте в Париже, можно было, постепенно ослабляя силу звука, служившего животному сигналом, по которому оно должно было выполнять определенное движение, до такой степени, что присутствующие люди уже не могли этого звука услышать. (На этом приеме построены те представления, на которых собаки и лошади якобы производят сложные математические операции. Так, например, лошадь научили стучать копытом неопределенное число раз, и если дрессировщику нужно было, чтобы лошадь выстукала семь ударов, то после седьмого ей давался незаметный знак, и она останавливалась.) Так и люди могут развить в себе аффективную восприимчивость к едва уловимой для других специфической черте изучаемого объекта. 4) Для повышения аффективной чуткости нередко существенную роль играет контраст. Бебель рассказывает в своей биографии Фурье, что нравственная чуткость и обостренное внимание к социальной несправедливости развились в нем с особенною силою потому, что в юности он имел случай близко познакомиться с теми гнусными приемами, которыми пользуются коммерсанты в современном обществе (см. Бебель: «Шарль Фурье», 1 глава). Утончение и спецификация аффективной восприимчивости могут, разумеется, иметь место в сфере и интеллектуальных, и моральных, и эстетических чувствований. Любопытно, что для этих тонких чувствований в европейских языках имеются термины, заимствованные из области ощущений, наиболее окрашенных чувственным тоном, каковы вкусовые и обонятельные. У индусов в эстетической области также употребляется слово вкус, «раса»; «Еr riecht die Wahrheit»**, — цитирует Тиндаль слова Кольрауша по поводу чуткости Фарадея. Способность учуять противоречие в логическом ходе рассуждения или фактическую невозможность известной данной, правильность или сложность известного научного приема, пригодность или непригодность известного художественного приема, нравственность или безнравственность известного по-

204

ступка антиципирует наше уразумение подобного чувства оценки, уразумение, уже выражающееся в суждении о ложности или истинности или вообще приемлемости или неприемлемости данного явления. Можно в этом смысле говорить о нравственном или интеллектуальном безвкусии, но, конечно, только смешение нередко обманчивых чувств оценки с обоснованным и проверенным суждением оценки могло побудить Рескина сказать следующее: «Вкус не только входит как часть и как показатель (index) в нравственность, но он есть сама нравственность» («The crown of wild olive»). Возможны случаи, когда мы безуспешно антиципируем воспоминания о каком-нибудь факте или мысли продолжительное время и не достигаем желаемого, или находим искомое, или на него случайно наводят нас внешние обстоятельства. Достоевский дает прекрасное описание этого ищущего припоминания в «Вечном муже». Вельчанинов, переживавший болезненное расстройство памяти, которое проявлялось в виде то амнезии, то гипермнезии, чувствует, что нечто ему припоминается (этим нечто была его связь с женой Трусоцкого, которого он не видел 9 лет). Поводом к состоянию ищущего припоминания была фигура Трусоцкого, которая неоднократно появлялась перед домом Вельчанинова, но последний не опознавал в ней своего давнишнего знакомого… «Что-то как будто начинало шевелиться в его воспоминаниях, как какое-нибудь известное, но почему-то забытое слово, которое изо всех сил стараешься припомнить, знаешь его очень хорошо, и знаешь про то, что знаешь его; знаешь, что именно оно означает, около него ходишь, но вот никак не хочет слово припомниться, как ни бейся над ним» (Сочинения, т. V, 1904, стр. 340). Эмоциональные подголоски могут иметь для нас различную степень значимости; чувства оценки образуют градуированный ряд, подобно интенсивности ощущений. Но так как значимость подголоска не определяется лишь силой чувственного тона, каковая не поддается количественному измерению, но также и глубиною отношений к коренным интересам нашей личности, то и тут, конечно, не может быть количественного измерения. Весьма любопытно, что попытка подобного измерения задолго до Фехнера была применена к эстетической ценности писателей. В книге «Curiosites litteraires» (1845) сообщается о попытке дать числовую оценку величайших поэтов: «appreciation numerique des plus grands poetes»; впервые в 1817 г. в «Annales Encyclopediques», t. VI, p. 40, а затем немного позднее англичанин Ackenside дал следующую таблицу (я привожу лишь часть ее), в которой дается числовая оценка различных сторон поэтического творчества.

Общая Патети- Драма- Удач- Вкус Коло- Верси- Мораль Общая

компо- ческая тические ность рит фика- оценка

зиция ситуация движения экспрессии ция

Гомер 18 17 18 15 16 16 18 17 18

Шекспир — 18 18 18 10 17 10 15 18

Эврипид 15 16 14 17 15 14 — 15 17

Данте 12 15 8 17 12 15 14 14 15

205

Не может быть речи о количественном измерении чувства ценности или значимости в области эстетических, моральных или интеллектуальных чувствований, но они как интенсивность ощущений и чувственного тона могут занимать определенное место в градуированном качественном ряду. Я могу антиципировать в эмоциональном подголоске припоминание факта или мысли весьма различного удельного веса в смысле значимости для моей научной работы, искомое может быть несущественной мелочью, интересной подробностью, данною, имеющею значение для разрешения частного вопроса, или такого рода идеею, которая имеет революционное значение, предвосхищает целый переворот в известной области знания. Получается ряд: А, А’, А», А»’… Глубоко верно замечание Урбана, что интенсивность чувственного тона здесь далеко не всегда показательна, так как он притупляется, как сказано, привычкой, а глубина, т. е. чувство значимости, может возрастать. Возможен случай, где интенсивность чувственного тона будет практически почти равна нулю, хотя в общее наше самочувствие (Bewusstseinslage) гедонические элементы и могут привходить в качестве побочных факторов, причем положительное чувство оценки может сосуществовать с неприятными переживаниями, и обратно. Подобную мысль выражает Лессинг в письме к Мендельсону: «Sind alle Leidenschaften, auch die allerungenehmsten, als Leidenschaften, angenehm»* (см. Wilburn Urban: «Valuation, its laws and nature»).

Прежде чем перейти от анализа чуткости в процессе усвоения знаний (sagacitas) к проницательности (perspicacitas), которая соответствует второму моменту волевого акта — изобретательности, я считаю нужным сделать два существенных замечания.

I. Как согласовать необходимость хорошей памяти с явными признаками ее патологических дефектов у великого изобретателя? Нечто подобное мы наблюдаем у Фарадея. Он возмещал отчасти недостаток памяти тщательным и методическим ведением дневников и записей. Но это само по себе было бы недостаточным, если бы подобная забывчивость была универсальной. На забывчивость, как мы видели (см. т. 1, гл. IV, стр. 87-90), жаловались многие ученые (Монтень, Руссо), но это была забывчивость по отношению к фактам обыденной жизни, а не к тому, что связано с научными интересами. Но даже в тех случаях, когда амнезия приобретает болезненный характер, она в некоторых случаях может быть связана с такой же болезненной гипермнезией. Подобное сочетание амнезии с гипермнезией прекрасно описано Достоевским в «Вечном муже». У Фарадея же было исключительно богатое, «огненное», как выражается Тиндаль, воображение. Течение мыслей приобретало у него часто столь стремительный характер, что, например, на лекции, когда он начинал слишком быстро излагать свои мысли, ассистент должен был класть перед ним на стол у кафедры доску с надписью «Медленно!». Другое замечание, которое я хочу сделать, касается влияния на память возбуждающих средств. Наперекор утверждению Бергсона, что творческая память не зависит от «материи», Мечников справедливо напоминает известный факт пользования тоническими средствами для пробуждения деятельности памяти и вдохновения; так, он указывает, что гениальным интуициям Пуанкаре предшествовал прием черного кофе (см. Мечников: «Сорок лет искания рационального мировоззрения», 1914, стр. 17). Вот что пишет Бирвлит о действии умеренной дозы

206

известного яда: Некоторые вещества вызывают гипермнезию, перевозбуждение не только памяти, но и всех умственных способностей, вот почему нередко люди, занятые умственным трудом, прибегают с успехом к алкоголю, табаку, даже морфию. Но после этой первой стадии действия яда, до известной степени благотворной, наступают отупение, ограничение умственных способностей, прогрессирующий упадок памяти, доходящий до полной амнезии» (Van Biervliet: «La memoire», 1902, p. 189). Этот общеизвестный факт побуждает Ломброзо отнести к форменным алкоголикам и Сократа, и Сенеку (см.: «The man of genius», 1891, p. 54).

II. Творческая догадка будет подробно описана и проанализирована нами в следующей главе о «Творческой интуиции». Ее интеллектуальная сторона в области наук и философии заключается в изобретательности, а эмоциональная — в проницательности. Новое понятие изобретается в синтетическом выводе, проницательность содействует изобретательности, как чуткость содействует наблюдательности и усвоению запаса знаний. Мы увидим, что счастливая догадка, требуя богатого и подвижного воображения, в то же время обусловлена всеми условиями вероятной ассоциации, а поскольку последняя зависит от мозговой деятельности, постольку зависит от них и «интуиция».

III. В процессе научного и философского изобретения мысль идет одновременно и от частей к целому, и от целого к частям. Теория и система зарождаются в смутной форме, намечается неясный план работы, но все это по мере разработки частных проблем, образующих детали намечающегося целого, проясняется, приобретает более отчетливые контуры, как постепенно развивающийся зародыш. Вот это-то постепенно дифференцирующееся единство замысла бывает связано с аффективным состоянием, которое можно было бы назвать чувством целостной концепции. Оно служит как бы венчиком первоначального, неясного ядра образов, связанных с основной идеей, в него привходят описанные нами стремления к единству в многообразии, ясности, последовательности, соответствию мыслей действительности, архитектоничности целого. Как в подготовительном подборе мыслей и фактов при соучастии аффективной памяти и деятельности обостренного внимания, так и в моменты частичных проявлений проницательности изобретателем руководит неясно намечающаяся концепция. Вот почему во время творческой работы нередко приходят в голову счастливые догадки и подходящие данные, пригодные не для того, что можно использовать для данного этапа сложной работы, но для какого-нибудь другого, весьма отдаленного момента. Иначе говоря, порядок зарождения счастливых догадок в работе не соответствует порядку логического процесса мысли, но определяется чувством сродства этих частных догадок с общим духом неясно антиципируемого целого. Иногда ученый чувствует, что данная мысль, данные догадки почему-то очень важны для его конечной цели, но почему именно, он не может дать себе отчета. Это замечательное явление, объяснимое только указанными соображениями, наблюдается одинаково и в художественном, и в научном, и в философском творчестве. «Работаешь, бывало, — говорит Римский-Корсаков, — над какой-нибудь сценой из оперы и вдруг замечаешь, что одновременно с сочинением этого номера в голову приходят какие-то на первый взгляд совершенно ненужные темы и гармонии, записываешь их, и, что удивительнее всего, это то, что

207

впоследствии именно эти самые темы и аккорды оказывались как нельзя более подходящими к последующим сценам, о которых, по-видимому, и не думал (сознательно, по крайней мере в эту минуту), когда набрасывал эти сцены и аккорды» (см. мою статью «О музыкальном творчестве». — «Музыкальный Современник», 1915, № 1). Моцарт рассказывает, что счастливые догадки приходили ему в голову, когда он в хорошем настроении духа путешествовал в экипаже, или во время прогулки после хорошего обеда, или ночью во время бессонницы. «Тогда ко мне приходят в изобилии (stromweis) мысли и притом особенно удачные. Понравившиеся мне я удерживаю в голове и мурлыкаю их про себя, о чем мне сообщали потом окружающие. К запомненному мною вскоре присоединяется и другое, как бы крохи, из которых можно состряпать паштет, то относящиеся к контрапункту, то к тембрам различных инструментов, etc., etc., etc. Все это разогревается в