что это значит: «Царь царей». Когда он стал разбирать две надписи, списанные Нибуром, то получилась такая схема: 1) Ксеркс, царь царей, сын Дария Царя. 2) Дарий, царь царей, сын Г. За Г. нет прибавки «царя», значит, Г. не был царем. Кто это? Не Кир, ибо дед его был тоже Кир, и имя повторялось бы, и притом этот Кир был царем. Значит, Ксеркс сын царя, отец которого Гистасп не был царем. Греки искажали персидские имена иногда до неузнаваемости, поэтому греческий язык мало способствовал дешифрированию имен. Тем не менее Гротефенд прочел 4 имени приблизительно верно и отгадал 8 букв.
Томсен таким путем дешифрировал орхонские надписи, открытые Ядринцевым в 1889 г. Расположение надписей вертикальное, каков порядок расположения строк по отношению друг к другу? Читать ли их справа налево по-китайски, или слева направо — по-монгольски? Порядок расположения строк оказался такой:
1) Имеются данные, которые мы находим в самих надписях, — условия, в которых мы находим отдельные знаки и слова, орфографические варианты и т. п. 2) Показания китайских надписей: число знаков 38, короткие слова (местоимения, числительные) сливаются с предыдущими или последующими. Первый вопрос: имеются ли знаки
для гласных? Строится гипотеза: Если дана комбинация букв
т. е. один знак между двумя, то вероятнее предположить: 1) или что и в середине гласный, а крайние — согласные, 2) или что крайние — гласные, а в середине согласный. Оказалось, что три знака, по-видимому, гласные. Это подтвердилось тем, что они то пишутся, то пропускаются; затем было обращено внимание на ханский титул (небесный), потом на имя принца, и язык определился как принадлежащий к тюркской группе.
XX. Творческая интуиция философов
Платон. При рассмотрении генезиса системы Платона, по словам Когена, «нельзя брать только историческую точку зрения: Платон-де соединил гераклитизм с элеатизмом и таким-де образом сфабриковано учение об Идеях» (см. Zeitschrift fur Volkerpsychologie und Sprachwissenschaft, IV, 1866, S. 405). «Дело гения, хотя оно и связано тысячью нитей с его временем, его тенденциями и страстями, все же есть автономное создание, внезапная интуиция, молниеносный синтез, она возникает перед нами, по словам Гёте, как живое чадо Божие». Эту интуицию Платон в поэтической форме описал в речи Диотимы в «Пире».
Аристотель. Аристотель отдает себе полный отчет в оригинальности своего логического изобретения силлогизма, в том, что это изобретение не есть незначительное усовершенствование работы предшественников,
236
но вносит нечто качественно новое. Он в заключительной главе «Органона» отмечает прерывный характер своего изобретения — силлогизма. В то время как в других искусствах изобретения осуществлялись путем непрерывных, чуть заметных усовершенствований изобретений предшественников, теория силлогизма есть всецело порождение аристотелева духа — это основоположное изобретение.
Такую непрерывность в усовершенствовании изобретений мы замечаем в риторике и почти во всех искусствах. В риторике Тизий усовершенствовал первые опыты в этом искусстве, Фразимах — Тизия, и Фе-одор — труды Фразимаха. В том же, что касается теории силлогизма, дело не обстояло так, что одна часть была разработана, другая — нет, но не было ровно ничего сделано. В заключение «Органона» Аристотель предлагает читателям усовершенствовать его труд и поблагодарить его за совершенные изобретения.
В главе о творческом воображении мы указывали, что Аристотель обратил внимание на творческие догадки во сне (см. т. I, гл. V).
Авиценна пишет о себе: «Всякий раз, когда меня затруднял какой-нибудь вопрос и я не находил среднего термина силлогизма, я отправлялся в мечеть, молился и просил Создателя раскрыть мне смысл темных и непонятных мест. Ночью я возвращался домой, зажигал перед собою факел и принимался читать и писать. Когда я замечал, что сон одолевает меня и что я слабею, я выпивал стакан вина, возвращавший мне силы, и снова принимался читать. Снова засыпая, я грезил о тех вопросах, которые мучили меня накануне, так что для многих из них мне удалось найти решение во сне». Плохо понимая первоначально Аристотеля, он стал разбираться в нем, когда ему попались в руки комментарии Эль-Фараби к Аристотелю. После знакомства с ним, «все, что было темного в этой книге, стало мне ясным. Я испытал великую радость и на другой день раздал в благодарность Богу обильную милостыню» (см. в серии великих философов: Саrrа de Vaux: «Avicenne», p. 133-136).
Лукреций.
Какому делу себя с усердием кто посвящает,
То дело мысли его и ночью сон заполняет.
Юристы процессы, законы видят, солдаты сраженья.
Купцам снятся бури, плеск волн и кораблекрушенья.
Я в тайны природы проникнуть стремлюсь,
Мой ум озадачен загадкой глубокой,
И даже во сне я мечтою несусь
К решенью загадки и тайны высокой.
О Раймунде Луллии, изобретателе логической машины в «Ars Magna», Вл. Соловьев сообщает, что идея этой машины (вращающихся кругов с логическими терминами, вступающими между собою во всевозможные комбинации), по словам Раймунда, возникла в его сознании интуитивно, внезапно, как откровение свыше. Что она исторически связана, быть может, с каббалой и Проклом — об этом речь будет ниже.
Яков Бёме. Хотя Яков Бёме, подобно Григорию Сковороде, при большой природной одаренности, был более самоучкой-богословом, чем философом, но все же в нем никак нельзя отрицать значительного философского дарования, и хотя его философская «интуиция» не дала
237
миру новой истины, но все же она выражает известный взгляд на природу и Бога, яркий и интересный, как образчик кустарно-примитивного философского творчества. Лейбниц говорит о нем: «Знаменитый сапожник из Лузации Яков Бёме (сочинения коего переведены с немецкого языка на другие языки под именем тевтонского философа и представляют собою, действительно, нечто величественное и прекрасное для человека его положения) заслуживал бы больше доверия, если бы он, как уверяют некоторые, мог действительно делать золото, подобно евангелисту Иоанну, если верить словам одного гимна, написанного в честь него:
Inexaustum fert thesaurum, Qui de virgis fecit aurum, Gemmas de lapidibus»*
(CM. «Nouveaux Essais», кн. IV, гл. 19).
Гегель, учуявший в Якове Бёме одаренную натуру, сравнивает его с «прекрасным духом Ариелем (из «Бури» Шекспира), но ущемленным, согласно угрозам Просперо, в трещине узловатого дуба», «так и великий дух Бёме застрял в узловатом дубе чувственного мира, в крепком узловатом сростке представлений и не может прийти к свободному выражению идей». Крестьянин по происхождению, пастух, потом сапожник по профессии, Яков Бёме с детства обнаружил наклонность к самоуглублению. Духовный переворот, которым определялся ход его философского развития, имел место дважды, когда ему было 25 лет и 35 лет. В 1606 г. он раз, сидя у себя в комнате, увидел внезапно яркое отражение солнца на оловянном (темном) сосуде. Это красивое зрелище не только поразило его, но сыграло известную символическую роль в его последующей философии. Что темный сосуд является условием для светлого отражения солнца, это, по аналогии, можно было перенести и в область теодицеи, которая так занимала Бёме. Примирить Бога с мировым злом возможно, если предположить, что в самом Боге есть темное начало, как бы фон для светового отражения (см. мою статью «Я. Беме» в словаре Брокгауза и Ефрона).
Ян Амос Коменский, гениальный чешский педагог, задумал свою философскую поэму «Лабиринт света и рай сердца» в г. Брандисе. Граф Лютцов в своем введении к английскому переводу этой поэмы высказывает блестящую догадку, предполагая, что «творческая интуиция» той картины мира, которую дает в «Лабиринте» Коменский, имела для себя опорным пунктом вид на город Брандис, расположенный перед домом Коменского (см. «The Labyrinth of the World und the Paradise of the heart etc edited und translated by Count Lutzow», 1901, p. 37).
Декарт очень подробно описывает нам punctum saliens** в своем главном философском изобретении. Я приведу его рассказ, как он изложен в юбилейном издании его сочинений. В юности Декарта привлекала мистика (как и Лейбница), он слышал нечто о розенкрейцерах (necdum quidquam certi). К мистицизму, как теории, у него было мало влечения, но творческий энтузиазм у него в его глазах имел почти мистическую окраску. По крайней мере, в это время он пережил душевный переворот, тесно связанный с главнейшим его открытием, переворот, после которого он дал обет совершить когда-нибудь паломничество
238
к храму Лоретской Божьей Матери, что, по словам Гюйгенса, «свидетельствовало о его великой слабости». Записные книжки Декарта состоят из трех частей: Experimenta, Parnassus и Olympica. В Olympica есть такая запись: «Quod vitae sectabor iter»* (Авзоний), — прочтено во сне 10 ноября 1619 г. В другом месте оно приведено ниже, текст, к сожалению, обрывается. Великое открытие заключается, вероятно, в ряде гениальных догадок из области математики и философии. Около этого времени Декарт сделал следующие открытия: 1) Он наметил идею Mathematique Universelle; как ученик [в] пропорциях вообще, — объединение арифметики, геометрии, оптики, музыки и механики. 2) Он кладет основание алгебре введением букв а, в, с для известных величин и А, В, С — для неизвестных (позднее х, у, z) и обозначение степеней цифрами. 3) Усматривает возможность обозначения величин линиями и линий — буквенными величинами. 4) Устанавливает 4 философских правила: а — расчленять сложные проблемы, b — идти от простого к сложному, с — делать постоянно периодический общий обзор ранее изученного, d — ничего не пропускать. В Olympica далее говорится: «XI Novembris 1620 coepi intelligere fundamentum inventi mirabilis. X Novembris cum plenus forem enthusiasmo et mirabilis scientiae fundamentum reperirem»**.
Биограф Декарта Baillet рассказывает, что, легши в постель вечером 10 ноября, преисполненный энтузиазма по поводу сделанного им открытия, он видел последовательно три сна:
Первый сон: Декарт «идет по улице, страшные фантомы проходят перед ним; не имея сил идти направо, поворачивает налево, потом опять пробует повернуть направо, сильный ветер три-четыре раза поворачивает его налево, ему становится все труднее идти, он видит на своем пути открытый коллеж, входит, чтобы найти убежище и помощь в болезненном состоянии; хочет войти в церковь коллежа, но, миновав при этом знакомого, которому он не поклонился, он хочет вернуться, чтобы приветствовать его, но ветер отталкивает его от церкви к середине двора коллежа. Декарт видит господина, который любезно сообщает ему, что его хочет видеть г. Н. и что-то передать ему. Декарт думает, что это привидение, — Декарта удивляет, что он согбен и шатается, в то время как другие твердо и прямо стоят на ногах. Ветер же уменьшился. Проснувшись, Декарт почувствовал действительно сильную боль и убедился, что виденное — не искушение злого духа. Он тотчас же по пробуждении повернулся на правый бок, ибо он видел сон, лежа на левом боку. Помолился Богу, чтобы он предотвратил дурное действие этого сна и предохранил его от бедствий, которыми этот сон мог угрожать, как наказание за грехи, которые могли быть достаточно значительны, чтобы навлечь громы неба на его голову, хотя
