наконец не оказалось, что это — яблочная кислота».

«В этом вся тайна, — заключает Оствальд, — все поле возможностей разделяется на части, которыми мы можем технически овладеть, и одна часть за другою преследуется в ее отношении к проблеме. Таким путем непременно будет найдена «та часть, в которой кроется разгадка».

XXIV. Общая схема творческой интуиции. Завершающая догадка и чувство целостной концепции

В то, что я называю чувством целостной концепции, входят самые разнообразные чувственные представления в виде классификационных схем, зрительных диаграмм, условных знаков и символов, имеющих или а) мнемоническое значение для удержания в памяти уже выделенных ранее активностью внимания важных и относящихся к делу фактов, мыслей и их отношений, или б) эвристическое значение в качестве смутных антиципаций, связанных с ними нечувственных смыслов. Все эти образы, схемы, символы складываются, организуются, и их группи-

258

ровка непрестанно меняется. Их комбинирование приводит к частичным догадкам, касающимся той или другой стороны конечной проблемы, но все они конвергируют к одному terminus ad quern, к тому, что можно назвать завершающей догадкой. Таковой для философа является его понятие о мире. Вся эта совокупность образов тесно связана с известной работой мышления низшего порядка, заключающейся в отожествлении, различении, сравнении и упорядочении этих чувственных коррелятов нечувственной мысли, которая совершает, в свою очередь, свои операции, но не непрерывно и одновременно с этими переживаниями. Я хочу этим сказать, что хотя сети умозаключений и бывают всегда связаны с чувственными символами, но переживания чувственных символов и чувств отношений между ними могут не сопровождаться актами логического вывода. Процесс организации чувственных образов, конвергирующих к единой конечной цели, входит в длительный процесс хронического вдохновения, который прерывно может тянуться годы, и в сравнительно скоропреходящий процесс вдохновения острого, которое может тянуться прерывно дни, недели и месяцы. Так, Кант, как было замечено нами, подготовлял, считая от указанного им момента смутной догадки (1769), 12 лет, а писал свою великую книгу 6 месяцев. Таким образом, динамический процесс объединения удачно подмеченных фактов и мыслей (Sagacitas) в счастливые частичные догадки и процесс объединения этих последних в завершающую догадку может быть представлен в свой заключительный момент в следующей синоптической схеме. Пусть а, к, 1, b, n, t, d, m будут обозначать выделенные чуткостью факты, мысли и отношения между ними; — счастливые частичные догадки, добытые проницатель-

ностью, и Z — завершающую догадку, тогда познавательная сторона чувства целостной концепции может быть выражена в следующей зрительной схеме, где имеется группа упорядоченных образов и символов.

259

Примерами таких символических образов и отрывочных мыслей могут служить у Семенова-Тянь-Шанского: единицы групп прохожих, пуговицы на отдельном прохожем, группы грибов, формула бензола и воспоминание о геометрической задаче.

У Лейбница: идеи Аристотеля, атомы и пустота, субстанциальные формы, воспоминание о зоопсихологических идеях Фомы Аквината, о метаморфозе и трансформации, о Сваммердамме, Мальпиги и Левенгёке, о Малебранше, Перье и Гартсенере, о воскрешении мух, погребенных в меловой пыли, об организме как машине с бесконечным множеством органов, об influxus physicus и окказионализме — и, наконец, о предустановленной гармонии.

Лишь в немногих из приведенных случаев перед нами имеется, так сказать, полное «развертывание сюжета». Пуанкаре сообщает нам о важнейших его этапах от зарождения догадки до ее окончательного завершения, равным образом Семенов-Тянь-Шанский, Гротефенд и То-мсен; у Шопенгауэра и Спенсера оттенено чувство целостной концепции. Его элементарнейшей формой является складывание детьми «египетских» фигур, т. е. ограниченных прямыми линиями плоских раскрашенных кусочков в сложную фигуру, показанную на рисунке, где однако обозначены лишь контуры сложных фигур.

В ораторском искусстве этому соответствует умение развивать стройную речь, импровизируя (об этом см. ниже гл. VI) в музыке то, что Римский-Корсаков называет архитектонической логикой.

XXV. Сомнительные случаи в вышеприведенных примерах

творческой интуиции. Творческая интуиция — чудесное ясновидение

в глазах простодушного обывателя

В научном и философском творчестве задаешься вопросом о достоверности каждого приводимого случая. Строгая проверка здесь, конечно, невозможна, ибо даже в тех случаях, где дает показание сам изобретатель, возможны обманы памяти, даже если и не предполагать вовсе умышленного обмана. Мне представляются несколько подозрительными три приведенных случая: 1) Jastrow в «La subconscience» пишет: «Я могу напомнить случай, может быть, фиктивный, приключившийся с одним математиком, который однажды во время прогулки, погруженный в размышления, стал писать на черной плоскости, находившейся перед ним, которая, к его изумлению, стала двигаться, — эта черная доска была спинкою кареты». Этот анекдот об Ампере сообщается у нас в России приуроченным к Остроградскому. Возможно, что мы имеем дело со странствующим сюжетом. Рассказ Фурье о трех яблоках смахивает на анекдот, особенно если вспомнить, что Байрон в Дон-Жуане, как указывает проф. Блох (в книге «Творчество в науке и технике», стр. 9), шутливо сопоставляет яблоко Ньютона и яблоко Адама. Наконец, Кекуле, рассказывая о зарождении структурной теории дважды, один раз упоминает о шести обезьянах, другой же раз (текст приведен у проф. Блоха в той же книге, стр. 13), снова упоминая о поездке на омнибусе, Кекуле ни слова не говорит об обезьянах. Не две ли различные интуиции пережил Кекуле, одну при благосклонном участии обезьян, а другую без их участия?

260

Весьма любопытно отметить умышленное стремление даровитых ученых, обладающих глубоким знанием своего предмета и наделенных чуткостью и проницательностью, выдавать перед profanum vulgus* свой дар за мистическую интуицию, дарованную небом свыше. Знаменитый врач древности Гален распространял о себе слухи, что Аполлон Пифий-ский передает устами его свои прорицания больным, за что врачи иронически прозвали его «чудодеем» В сочинении «De locis

affectis» (lib, V, caput VIII) он рекомендует врачам импонировать пациентам гениальностью своей интуиции при диагнозе. Он сам рассказывает, как он ошеломил одного больного своим диагностическим ясновидением. Входя вместе с философом Главконом (дело было в Риме) к некоему больному сицилийцу, он замечает в передней, что слуги выносят в сосуде выделения больного; беглый взгляд на жидкость, похожую цветом на комок говядины, слегка кровяной, убеждает его в том, что больной страдает печенью. Войдя в комнату и ощупавши пульс больного, Гален убеждается в остром и воспалительном, нехроническом характере болезни печени. Бегло взглянув на горшочек, стоящий на окне, Гален увидел в нем листья иссопа в растворе и решил про себя, что больной воображает, будто у него воспаление грудной плевы, и лечится от нее популярным в то время средством — медовым настоем иссопа. Собравши мысленно все эти данные, Гален решил ошеломить своей интуицией и больного, и философа Главкона. Подойдя к постели больного, он прямо приложил руку свою к его правому боку к ложным ребрам и сказал: «У вас болит здесь». Установив болезнь печени, он сказал: «Вас должен также по временам тревожить кашель сухой и без мокроты». С больным тотчас же сделался припадок сильнейшего кашля. «Когда вы делаете глубокий вздох, страдание печени как бы усиливается, и вы чувствуете тяжесть в левом подреберье». Больной с изумлением подтвердил и этот факт; «Не чувствуете ли некоторого дергания в плече», — продолжал Гален — и это подтвердилось. Самое поразительное Гален приберег к концу: «Я узнал, какая у вас болезнь, теперь я скажу вам, какую болезнь вы себе приписываете… Вы воображаете, что у вас воспаление грудной плевы» (см. Фигье: «Светила науки», 1869, стр. 340-351).

Профессор Илья Александрович Шляпкин рассказывал мне, как однажды при посещении одного монастыря он оказался в глазах монахов «ясновидцем». Поднимаясь с ними на старую монастырскую колокольню по темной и узкой лестнице, он остановился на одной из площадок и попросил монахов взломать в одном месте толстый слой штукатурки, утверждая, что под этим слоем они увидят дату основания монастыря. К изумлению монахов, предсказание Шляпкина оправдалось. Сломив штукатурку, монахи увидели дату основания монастыря. Дело в том, что И. А. Шляпкин имел случай неоднократно наблюдать в других монастырях, что даты обыкновенно вырезывались на стене против слухового окошечка, из которого на стену падал свет. В другом (женском) монастыре И. А. Шляпкин открыл наличность частицы мощей святого (имени его был придел монастырской церкви) в серебряном желуде, висевшем в виде украшения на иконе Божьей Матери. Это случилось в канун дня этого святого. Внезапная «интуиция» знатока церковных древностей так поразила настоятельницу монастыря, что она упала к ногам «ясновидца» и пыталась поцеловать его руку.

ГЛАВА ПЯТАЯ

ГЕНЕЗИС ТВОРЧЕСКОЙ ВОЛИ

XXVI. Фальшивая идеализация инстинктов. Психическое замещение,

перенос чувствований и их преображение.

Классификация аффективных наклонностей

Взгляд на строение органов и их функции в животном мире и у человека, как на нечто безусловно целесообразное, приводит нередко к идеализации инстинктов, к признанию за ними божественной непогрешимости (instinctus divinus). Подобный взгляд мы находим у Руссо, Толстого и Фурье. Руссо в «Reveries d’un promeneur solitaire» рассказывает, что однажды, гуляя, попробовал волчьих ягод, нашел их вкусными и съел 9 штук, несмотря на то что они считаются ядовитыми. Что вкусно, то не может быть ядовитым! Мечников оказал существенную услугу психологии подробным освещением того, что можно было бы назвать относительной, а не безусловной полезностью органов и инстинктов. Так, среди органов человека имеются прогрессирующие (например, мозг), регрессирующие (слепая кишка) и множество недеятельных рудиментов. То же касается и функций — движений и «психических рудиментов». Инстинкты пластичны, поддаваться слепо их непогрешимым импульсам, вместо того чтобы облагораживать и преображать их в целях человеческого идеала, — это значит впадать в сентиментальный религиозный натурализм Толстого. Мечников очень остроумно показывает в превосходной статье о Толстом («Закон жизни»), как Толстой, рекомендуя заниматься сапожным мастерством, впадает в противоречие со своим преклонением перед непогрешимостью Природы. Шить сапоги — это значит заниматься противодействием развитию хватательного рефлекса стопы, который атрофировался у человека по мере его перехода из состояния животного в состояние культурного существа. Весьма курьезно, что Фурье рекомендует в своей фаланстере государственным кормилицам упражнять у новорожденных эти движения стопы, ссылаясь на случаи, когда безрукие выучивались играть на музыкальных инструментах. В своем преклонении перед естественными инстинктами Фурье рекомендует у дурных детей не искоренять дурных наклонностей, но лишь утилизировать их на пользу общества. Так, неопрятные дети не должны приучаться быть опрятными, но их нужно пристроить к вывозу за черту города нечистот. Детей, склонных ломать и портить вещи, не нужно отучать от подобных наклонностей, но направлять их в такие места, где нужно производить какую-нибудь разрушительную работу, напр., ломать дома (см.: Compayre: «Histoire des doctrines de I’education

262

en France depuis le XVI-e siecle», v. II, глава о Фурье). Философы и художники нередко даже выдумывают несуществующие, дурные, с человеческой точки зрения, инстинкты для возвеличения своих собственных пороков, стремясь оправдать тенденции совершенно личного или классового характера, какие им угодно. Особенно у немцев их империалистические наклонности нашли себе бессознательное отражение в