импульс к действию, лежащий в сильном состоянии голода, ведущем к исканию пищи, переносится на весьма отдаленное звено в цепи ощущений самочувствия (см. «Genese des instinctes», 1912, стр. 296-298). Подобная коллекционерская наклонность затем, как полезная для вида, зафиксировалась естественным подбором (любопытно указание Гаше-Супле, что дрессировка животных, основанная всецело на принципе образования у животных возвратных ассоциаций, показала, что наклонности, приобретенные родителями, могут наследоваться потомством. Обезьян, которые боятся крыс, приучили ловить и есть крыс, и их потомство ловило и ело крыс без всякого обучения. Кошку приучили не ловить и не есть мышей, даже в обычное время кормления животных, и ее потомки не ловили и не ели мышей).
Профессор И. П. Павлов в замечательной статье «Рефлекс цели» поставил в связь с коллекционерской наклонностью животных наклонность к приобретению у людей. Она прежде всего выражается в стремлении к накоплению материальных благ. Психология скупого и психология приобретателя-капиталиста (см., например, книгу Пирпона Моргана «Как я нажил 500 000 000 долларов» и книгу де Нордена «Американские миллиардеры») точно так же может быть истолкована в свете закона возвратной ассоциации, причем возможны самые различные преображения и в дурную, и в хорошую сторону. Весьма часто сочетание страсти к наживе с тщеславием. Величайшая обсерватория в мире построена на средства миллиардера Ли: он лично имел в виду первоначально построить себе пирамиду выше Хеопсовой, но кто-то убедил его заменить идею пирамиды идеей обсерватории. Профессор Павлов совершенно справедливо указывает на огромное культурное значение коллекционерской наклонности. В процессе преображения она ведет к высшим формам человеческого творчества. Наклонность коллекционировать художественные предметы дала начало художественным музеям, которые сделались всенародным достоянием. Так, Третьяков пожертвовал свою коллекцию картин Москве, Тэт — Лондону, Шак — Мюнхену. Та же коллекционерская наклонность в связи с научной и философской любознательностью наблюдается нами у ученых и философов. По желанию Аристотеля Александром Македонским ему была предоставлена возможность воспользоваться военными экспедициями для собирания естественно-исторических коллекций. На этой почве развивается классификаторский дар Аристотеля, который положил начало естественному подразделению животного мира на наиболее характерные классы. Хотя Аристотель и имел здесь предшественников (см.: Gomperz. «Griechische Denker», В. III, гл. XIII), но все же он является здесь величайшим предшественником Линнея и в некоторых отношениях стоит впереди последнего, который, например, относил китов к рыбам, в то время как Аристотель уже причислял их к живородящим. Все
267
натуралисты, писавшие об Аристотеле как классификаторе, особенно Пуше, отмечают у него удивительный дар схватывать органическую корреляцию в строении животных при установке классификации. Подобная же коллекционерская наклонность сквозит в сочинениях Бэкона («Новая Атлантида»). Весьма знаменательно, что с философским творчеством связано и библиофильство, которое представляет иногда глубокую страсть. Disraeli в интересной книге, которую мне любезно указал академик Э. Л. Радлов, «Curiosities of literature» (v. I, p. 7-8*) сообщает, что один страстный библиофил Ранцау, обладатель огромной библиотеки в Копенгагене и ревностный любитель чтения, написал следующее стихотворение к своим книгам:
Salvete, aureoli mei libelli,
Meae deliciae, mei lepores!
Quam vos saepe oculis juvat videre,
Et trites manibus tenere nostris!
Tot vos eximii, tot eruditi,
Prisci lumina saeculi et recentis,
Confecere viri suasque vobis
Ausi credere lucubrationes:
Et sperare decus perenne scriptis,
Neque haec irrita spes fefellit illos**.
Если не считать древних ассиро-вавилонских книгохранилищ (XIV в. до Р. X.), то первым крупным книгохранилищем, служившим для научных целей, была Александрийская библиотека, в которую, по преданию, вошла и библиотека, составленная Аристотелем. Энциклопедизм есть опять же высшая интеллектуальная форма коллекционирования — это коллекционирование знаний в искусственном, но удобном для справок порядке. История крупных энциклопедий показывает нам, что инициатива в их образовании исходила от философов. Первая античная энциклопедия принадлежит ученику Платона Спевзиппу, первая английская энциклопедия Чемберса (XVIII в.) порождена идеями Бэкона, душою французской великой энциклопедии был Дидро. Эшенбург, положивший начало первым крупным научным энциклопедиям у немцев, был последователем Канта. Но коллекционерская наклонность, преображаясь в коллекционирование идей, является уже чистейшим выражением стремлений человеческого духа к наибольшему богатству и полноте знаний. Но ни стремление к научному энциклопедизму упорядоченных знаний, ни тем менее стремление к энциклопедизму фактических знаний еще не составляет духа философской энциклопедии наук в том смысле, например, какой придавал Гегель, дав такое название своей философской системе. Весьма часто составители энциклопедий относятся к философии или равнодушно, или враждебно, как, например, Варрон — римский энциклопедист II в. до Р. X. Люди, успешно прошедшие несколько различных факультетов университетов, иногда оказываются совершенно не способными к философскому творчеству. Это лишний раз доказывает отмеченную выше особливость философского угла зрения на действительность. Философская энциклопедия представляет систематику или классификацию наук на известных метафизических или гносеологических
268
основаниях, связанную с определенным понятием о мире как целостном объекте познающего духа. Только таким путем мы приходим к идее полноты философского знания.
С коллекционерской наклонностью, как ее производная, связана и наклонность к переселению, кочевная наклонность (migratory impulse), как называет ее Стэнли Голл, говоря о наклонности к путешествиям у детей в переходном возрасте (см. «Adolescence»). Эта наклонность к путешествиям в связи с любознательностью и жаждой накопления книг, объектов научного исследования и т. п. наблюдается весьма часто у философов. Знаменитейшие философы древности, Декарт, Лейбниц, Гегель, Бруно, Локк, Юм, Шопенгауэр, Ницше, Соловьев и другие, были любителями путешествий. Некоторым, как Канту, препятствовала к их совершению бедность, но зато они были любителями читать описания далеких стран. Для других непреодолимое препятствие представляли религиозные преследования (Спиноза).
XXIX. Общительность
Ни в одном из современных общих курсов психологии, известных мне (кроме Липпса), например ни у Вундта, ни у Джэмса, ни у Спенсера, ни у Эббингауса, ни у Геффдинга, ни у Введенского, ни у Серджи, не исследуется вопрос о «психогенезисе чужого я», или развитии наклонности общительности. Но в специальных трудах по психологии на него неоднократно обращали внимание, и все существующие взгляды могут быть сведены к четырем: интеллектуалистическому, эмпиристическому, интуитивному (или мистическому) и фидеистическому. Первые две точки зрения и последняя предполагают, что познание чужой душевной жизни опосредствовано, третья — что оно непосредственно. Историческое изложение этих теорий читатель найдет в моем исследовании «Проблема чужого я» и теоретическое обоснование реальности «чужого я» в статье «Опровержение солипсизма», напечатана по-чешски в философском журнале «Ruch filosoficky», 1923. I) Интеллектуалисты утверждают (Декарт, Малебранш), что познание чужой душевной жизни у человека (животные неодушевлены, согласно их теории) получается путем догадки (conjecture), т. е. логическим путем заключения по аналогии. II) Эмпиристическая точка зрения объясняет явление ассоциативным путем: известное движение другого существа вызывает во мне воспоминание о том, что я переживал сам, выполняя подобное действие, и я переношу соответственное представление о психическом переживании на другого субъекта по законам ассоциации. III) Интуитивную точку зрения развивают, кроме упомянутых мною в «Проблеме чужого я» психологов, Макс Шелер, Лосский, Селли и Тард. Вот как описывает этот процесс Селли. Наряду с внешним наблюдением и самонаблюдением есть третий род познания — прозрение, проникновение, или интуиция (insight, penetration or intuition), т. е. постижение «чужого я». Он считает бесспорной огромную роль опыта в этом последнем роде познания, но, однако, прибавляет: «По правде сказать, можно сомневаться, чтобы это было обязательно так в первое время жизни ребенка, ибо, по-видимому,
269
имеются веские основания приписывать душе ребенка до известной меры инстинктивную или непосредственную способность истолковывать взгляд и интонацию голоса другого человека». С годами значительная доля подобной интерпретации делается, по его словам, автоматической, т. е. бессознательной (см.: Sully. «Illusions», фр. пер., стр. 157-158). IV) С точки зрения фидеизма постижение чужой душевной жизни не есть акт познания, ни откровение мистического чувства, но акт веры, связанный с процессами ассоциативными и заключением по аналогии, но последние сами по себе недостаточны для установки реальности чужой душевной жизни (проф. А. И. Введенский).
Я полагаю, что каждая из этих точек зрения заключает в себе известную долю правды, но все они односторонни. Несомненно, что можно познавать содержание «чужого я» путем логического заключения по аналогии. Если кто-нибудь, изучая психологию и не зная, что люди нередко косят глаза, когда лгут, заподозрит кого-нибудь во лжи по скашиванию глаз, так как вычитал подобное наблюдение в «Антропологии» Канта, то это будет постижение чужой душевной жизни путем логического заключения по аналогии или, я сказал бы, путем индукции содержания (см. главу «Творческая мысль»). Равным образом возможно путем ассоциативным (что наблюдается у детей) воспроизвести на себе подражанием манеру другого человека щурить глаза при смехе, не представляя себе нисколько того своеобразного целостного человека, который индивидуально усвоил себе такую манеру, не подражая внутренне его Bewusstseinslage, а обезьяня его внешнюю мимику. При этом в обеих теориях остается необъясненным следующее: I. Логическое заключение по аналогии при познании чужой душевной жизни применяется нами крайне редко и дает нам знание о чужой душевной жизни, но не ее целостное постижение. II. Законы ассоциации суть законы, по которым я могу указать смену представлений в моем сознании, но они не распространяются на смену представлений в чужом сознании, пока они не сделались в известном смысле содержанием моего сознания. Применение законов ассоциации к пониманию чужой душевной жизни, если все дело ограничивается ими, заключает в себе вопиющее petitionem principii*. III. Далее, и с интеллектуалистической, и с эмпиристической точек зрения непостижимо, почему я представляю чужую душевную жизнь не как мою, но как данную мне, приуроченную к чужому телу? Посмотрим, что получится, если мы введем в качестве дополнительного принципа объяснения подражание. Опять-таки могут быть разные точки зрения на подражание: 1) Можно говорить о подражании в области идей — о влиянии систем, учений, мыслей, сообщаемых одним человеком другому, — влиянии интеллектуального происхождения, где нет никакого непосредственного соматического воспроизведения чужих движений. 2) Можно думать, что моторное подражание сводится к законам ассоциации. Гаше-Супле пишет: «Не существует никакого инстинкта подражания, оно легко объясняется тем, что существо, находящееся в присутствии другого существа того же вида, будет подражать соседу, потому что зрительное восприятие положений и движений в теле другого вызовет в нем переживания, связанные с подобными же положениями и движениями его собственного тела» («Genese des instinctes», 180).
270
3) Можно, наконец, считать подражание особым первичным инстинктом1, если иметь в виду человека и общительных животных.
По Тарду, инстинктивное постижение чужой душевной жизни путем подражания предшествует даже познанию внешнего мира и своего собственного «я». Он пишет: «Заражение хотениями и идеями одного духа другим» предшествует происхождению языка. Подражание идет ab interioribus ad exteriora, от ощущений высшего порядка — к низшим ощущениям: голод, жажда, половое чувство менее заразительны, чем движение рук и ног и мимика, и в особенности звуки голоса. Мозг в этом смысле есть organe
