смерть Зенона, Сократа, Боэция, Джордано Бруно общеизвестна. Вот еще несколько иллюстраций из биографий Эпикура, С.-Симона, Конта, Ренувье. Эпикур в предсмертной записке другу сообщает, что, несмотря на невыносимые муки от болей в желудке и мочевом пузыре, он испытывает радостное чувство при мысли о философских беседах, которые они вели между собой. Письмо заканчивается припиской: «Позаботься о Метродоре». О. Конт на смертном одре был всецело поглощен обсуждением дальнейших судеб позитивизма, его признательный взор был обращен на иссохший букет Клотильды де Во.
«Смерть есть собственно вдохновитель-гений, муза философа» (Шопенгауэр: «О смерти и неразрушимости нашей истинной сущности». «Афоризмы и максимы», пер. Черниговца, стр. 103-107).
Последние слова С.-Симона, обращенные к ученикам, были следующие: «Уже в продолжение 12 дней я занимаюсь тем, чтобы указать вам средства сделать ваши усилия в этом предприятии (издание журнала «Le producteur») наиболее полезными, и вот уже три часа как я стараюсь изложить вам вкратце мысли об этом предмете. Теперь я могу сказать вам: вы являетесь в такое время, в которое согласные усилия должны иметь большой успех, — груша поспела, вы можете ее сорвать. Последняя часть моих трудов «Новое христианство» не будет тотчас понята. Некоторые думали, что всякая религиозная система должна исчезнуть, потому что показана дряхлость католицизма. Но это большая ошибка: религия не может покинуть мир: она только переменяет вид. Родриг, не забывайте этого и помните, что надо действовать с увлечением, чтобы делать великие дела. Вся моя жизнь резюмируется в одну мысль: обеспечить людям свободное развитие их способностей». Произошло минутное молчание, после которого умирающий сказал: «Через двое суток после второй нашей публикации участь рабочих будет устроена: будущее принадлежит нам». Сказавши это, он положил руку на голову и умер (Щеглов. «История соц. систем», т. I, изд. 2-е, 1891, стр. 317).
Очень хорошо оттенены личный и сверхличный моменты в отношении к смерти 82-летним Ренувье, который за несколько дней до смерти писал следующее: «Я нимало не заблуждаюсь относительно моего состояния. Я знаю, что я скоро умру, через неделю или через две. А между тем мне еще так много хотелось бы сказать относительно моего учения. В моем возрасте непозволительно надеяться, дни уже сочтены, быть может, даже часы. Нужно примириться с этим. Я умираю не без сожаления. Мне жаль, что я никаким образом не могу предвидеть судьбы моих воззрений. Я умираю, не сказав последнего слова. Все умирают, не успев выполнить своей цели. Это самая печальная из печалей нашей жизни. Это еще не все. Когда человек стар и привык к жизни, то умирать очень тяжело. Мне кажется, что молодые люди легче мирятся со смертью, чем старики. Перейдя за 80 лет, человек становится трусом и не хочет более умереть. И когда становится несомненным, что смерть приближается, то душа наполняется большою горечью. Я изучил этот вопрос со всех сторон, вот уже несколько дней как я пережевываю все ту же мысль: я знаю, что я умру, но я не могу убедить себя в том, что я умру. Во мне
286
возмущается не философ: философ не верит в смерть, но против нее возмущается старик. У старика нет сил для примирения со смертью. Тем не менее нужно примириться с неизбежностью» («Revue de Metaphysique et de Morale», 1904. Цитата взята из книги И. Мечникова «Этюды оптимизма», 1909, стр. 111-112).
XXXII. Самозащита
2. Самозащита. Под самозащитой я разумею наклонность к самосохранению, проявляющуюся в агрессивной, активной форме гнева, стремление к борьбе за обладание пищей или самкой, причем эмоции страха и гнева могут быть связаны между собою. «Инстинкт нападения, — пишет Гаше-Супле (Genese des instinctes», p. 108), — может быть производным от страха, хотя наиболее часто он является производным от голода». «Безумство храбрых» может быть иногда иллюзией, так как мнимая храбрость может оказаться преждевременными и безрассудными движениями нападения на врага, но движениями роковыми под влиянием импульса страха. Тургеневский воробей, грудью «защищавший» птенцов, упавших на землю из гнезда, перед охотничьей собакой, может быть поэтическим символом морального героизма, но не в глазах зоопсихолога. Подобная же быстрая метаморфоза страха в гнев наблюдается и в высших духовных сферах человеческой деятельности, в частности и в философском творчестве. В исследовании «О трусости в мышлении» я подробно показал, как страх перед состоятельностью собственной системы вызывает в философе по отношению к противнику стремительную и логически необоснованную реакцию гнева, выражающуюся в употреблении самых резких выражений.
У человека самозащита проявляется во всевозможных наклонностях; производными чувствами от самоутверждения и самозащиты собственной личности являются эгоальтруистические чувства: жажда славы, самолюбие, гордость и властолюбие. В различных родах человеческого творчества можно проследить преображение подобных эмоций, или зарождение под их влиянием творческих стремлений. Ювенал говорит: «Facit indignatio versum»*; комедия, сатира вообще имеют в основе весьма часто чувство превосходства над низким, глупым, пошлым и отвратительным и чувства иронии и злорадства по отношению к подобным проявлениям. Бетховен замечает, что гнев может быть импульсом для творчества. Игнатий Лойола, который в молодости был военным и вследствие раны должен был оставить военную службу, перенес свой воинский пыл на дело служения церкви. Хомяков, будучи храбрым офицером и страстным охотником, перенес свой боевой темперамент в полемику, в которой, по свидетельству Герцена, располагал изумительным диалектическим искусством. Мы уже видели, что социальное признание является важным стимулом для творчества (см. Введение, т. I). И в области философии диалектическая гибкость мысли, яркость и выразительность стиля часто бывают связаны с исключительным полемическим талантом. Диалоги Платона, посвященные борьбе с софистами, «Полемика» Декарта по поводу «Meditationes»**, нападения Канта на Эбергарда, Милля на Гамильтона, Ницше на Штрауса, Паскаля на
287
иезуитов и т. д. могут служить тому иллюстрацией. В подобной полемике все то, что имеет мелочный, личный характер, проистекает большею частью из указанной выше стремительной метаморфозы безрассудного страха в бессильный гнев и является лишь помехой для продуктивного развития мысли. «Святая злоба» есть глупое изобретение плохих поэтов. Есть на свете такие люди, которые, чувствуя наклонность к грубым ругательствам, радуются, когда находят таковые в сочинениях великих людей. Могу доставить им несколько минут приятного развлечения. Вольтер называет Лейбница шарлатаном, а Шопенгауэр — блюдолизом. Бутервек называет систему Фихте трансцендентальным онанизмом, Дюринг называет Тренделенбурга схоластическим импотентом, иссохшим аристо-теликом, а философию Гартманна педерастической, Шопенгауэр философию Гегеля — проституткой, Ницше называет Канта идиотом, калекой в сфере понятий — Begriffskruppel, Карлейль называет философию эмпиризма свинской философией, pig-philosophy, Конт называет Кузена знаменитым шарлатаном. В сочинениях Платона, Аристотеля, Декарта, Спинозы, Лейбница, Канта, Юма, Спенсера и Гегеля я не встречал следов подобной копролалии, и если бы они нашлись, то в них нельзя было бы усмотреть проявления творческой силы. Тем не менее полемическая жилка составляет непременное условие диалектической гибкости мысли и представляет существенный момент в процессе выработки литературного стиля философской системы, другим моментом в выработке стиля является способность становиться на чужие точки зрения. Философский стиль есть равнодействующая искусства перевоплощаемости и искусства внушать другим свои идеи, искусства проявлять в своих творениях в яркой форме типически индивидуальные черты. Преувеличение одного из этих моментов неизбежно ведет или к половинчатости скептицизма и эклектизма, или к фанатизму догматиков. Благодушная всеядность Ренана и назойливый агитаторский азарт Фихте в его стремлении принудить читателя к пониманию в этом отношении образуют живописный контраст: «Лишь тогда имеешь шансы хоть раз в жизни постигнуть истину, когда много противоречишь самому себе», — говорит Ренан. С другой стороны, когда Рейнгольд выразил мысль о том, что и философ как индивидуум может ошибаться, и потому ему полезно поучиться кое-чему у других, Фихте сказал: «Любезный Рейнгольд, чье настроение вы тут описываете? Настроение человека, который во всю свою жизнь еще ни разу ни в чем не был убежден» (см.: Куно Фишер. «Geschichte der neuen Philosophie», В. VI, S. 125-134). Кант в «Критике способности суждения» осуждает искусство убеждать путем красноречия, т. е. внушения даже в том случае, если оратор защищает правое дело. Такой моральный ригоризм есть следствие интеллектуализма. Во всяком философском доказательстве есть момент объективной принудительности, проистекающий из достоверности или вероятности приводимых фактов, ясности понятий и строгости доказательств, и субъективный — чувство очевидности. Те приемы изложения, которые повышают последнее, являются важным добавочным условием для усвоения ясного достоверного знания, которое, таким образом, сверх того, что становится понятным, делается и убедительным. Ведь сам же Кант, как мы видели выше, отмечал это важное различие. Философская мысль должна быть внушительной.
288
ХХХШ. Половое влечение
Я перехожу к группе конструктивных аффективных наклонностей. I. Половое влечение. Его значение в качестве источника высших форм духовной деятельности неоднократно подчеркивалось в психологической литературе: 1) Гюйо и Литтре, следуя за Руссо, ставят с ним в тесную связь развитие симпатических чувств (против подобной идеи протестовал учитель Литтре — Конт), 2) Грент Аллен по примеру Берке выводит из него эстетические чувствования (что оспаривает Гроос), 3) Люба (Leuba), Монморан (Montmorant) и многие другие выводят из него религиозную мистику (что оспаривает Джэмс) и, 4) наконец, ученик Фрейда Ранк выводит из него типы философского творчества. То, что есть глубокого и верного в этих мыслях, с неподражаемой силой и глубиной выразил Платон в «Пире», в своем учении о творческом Эросе, но в целом эта мысль представляется крайне односторонней. В развитии симпатических чувств происходит значительное углубление и расширение после периода половой зрелости, но не половое влечение порождает чувство симпатии — оно может лишь обострять его. Симпатические чувства зарождаются гораздо раньше, как это указывают против Руссо многие современные психологи с Дарвином во главе (Прейер, Селли, Болдвин, Гротюйзен). Точно так же чувство красоты многими своими сторонами пробуждается в ребенке вне связи с половым влечением, и то же можно сказать о первых опытах эстетического творчества, на что указывает Гроос («Spiele der Menschen», глава об эротических играх). Попытка «дедуцировать» из полового влечения мистику и философское творчество заключает в себе неясность, которая особенно увеличилась со времени появления школы Фрейда и создания его двусмысленного термина «сублимирование». Это значит подавление. Но последнее выражение можно понимать двояко: 1) оно может означать отодвигание на задний план сознания. Так, во влечении к женщине чувственный элемент может быть заслонен (оставаясь в поле сознания) другими элементами, сочетаясь известным образом с последними, 2) он может означать отодвигание из сферы сознания в область бессознательной или подсознательной психики. Так, например, Штекель в книге «Что на дне души таится» рассказывает, как одна дама, богатая помещица, дабы отучить мужа от гомосексуализма, старалась держать его при себе в деревне, развивая в нем страсть к утонченному столу и
