нам эти свойства.
Но в таком случае, отвечает г-н епископ, у нас нет оснований жаловаться на недостоверность нашего знани о реальных сущностях («Оправд.», с. 256), мы можем даже сказать, что то, что нам известно о сущностях, реально, неколебимо и не укладывается в рамки номинального.
Свойства вещей образуют их природу, будем ли мы ее рассматривать применительно к разным индивидуумам или возьмем ее абстрактно, в самой себе («Оправд.», с. 253).
Понятие же личности (с. 259) происходит от разницы между индивидуумами, которая существует, хотя бы внешне они не отличались друг от друга. Индивидуальная,
==568
непередаваемая субстанция разумного существа — вот что составляет суть личности. Таким образом, личность есть разумная субстанция в полном смысле слова со своеобразным, свойственным только ей способом существования.
Причем эта разница между природой и личностью не вытекает для нас из простых идей, а постигается разумом, который убеждает нас, что хотя в божественной природе существует различие личностей, однако благодаря бесконечному совершенству божественной природы это различие отнюдь но противоречит единству божественной сущности.
Остальную часть этой главы г-н епископ Вустерский посвятил полемике с автором «Христианства без тайн» и некоторыми молодыми унитариями. Ниспровергатель таинств заявляет, что нет нужды называть тайной любую вещь, относительно которой мы не имеем адекватной идеи и отчетливого представления о всех ее свойствах сразу; в противном случае все окажется тайной. Таким образом, он как будто считает, что у нас никогда не бывает адекватных идей. На это г-н Вустерский отвечает («Оправд.», с. 267), что, если следовать подобным утверждениям, получится, что мы ничего не можем знать и ничего не вправе утверждать, поскольку автор настаивает, чтобы мы дали свое одобрение лишь тому, что мы понимаем, а понять что-либо мы не в состоянии, так как у нас нет адекватных идей. Г-н епископ добавляет, что никто еще так дерзко но покушался на тайны, как эти любители идей и прочих модных философских словечек, которые они употребляют, не понимая их смысла, взамен терминов, вышедших из моды — таких, как «род», «вид», «форма», «качество». Можно подумать, что новые слова способствуют усовершенствованию нашего ума, что плохой игрок станет играть лучше, если возьмет в руки новые карты! («Оправд.», с. 273). Тот же противник тайн утверждает, что атрибуты Бога, и в частности вечность, вполне доступны нашему пониманию, а сам требует, чтобы оно свелось к пониманию того, что предмет сей непостижим, и этого, дескать, достаточно, чтобы сказать, что предмет не превышает возможностей разума («Оправд.», с. 275). Это противоречит заявлению автора о том, что следует верить лишь в то, о чем имеешь ясную и отчетливую идею. При этом под ясной идеей он подразумевает идею, воспринимаемую умом с полной несомненностью, под отчетливой идеей — такую, при помощи которой ум
==569
постигает разницу между этой вещью и всеми остальными соответственно тому, что о нем здесь сообщают («Оправд.», с. 276). Все это, полагает г-н Вустерский, наглядно показывает, что нам придется или совсем ни во что не верить, или допустить таинства веры, как и тайны природы, если, конечно, оппонент не докажет нам (как он обещал), что дважды два будет пять и никакой таинственности ни в вечности, ни в бесконечности нет («Оправд.», с. 376).
Наконец, г-н епископ Вустерский соглашается с унитариями («Оправд.», с. 289) в том, что мы всегда нуждаемс в обосновании нашей веры доводами рассудка, что необходимо понять смысл откровении и что нужно преодолеть противоречия, отбросив все противное принципам логики и разума. Однако он отвергает их попытки отыскать подобные противоречия и неувязки в наших тайнах. Г-н Локк счел уместным ответить г-ну епископу Вустерскому сочинением, составленным в форме письма.
Он свидетельствует свое почтение ученому прелату, но, кажется, сожалеет о том, что его труд о человеческом разуме послужил поводом для пререканий с унитариями и автором «Христианства без тайн», между тем как в нем не содержится ничего такого, что в малейшей степени могло бы противоречить догмату о троице. Я не собираюсь вдаваться в обсуждение этого вопроса и нисколько не сомневаюсь в том, что публика оценит по достоинству заслуги этого серьезного и умного автора, как это сделал и епископ Вустерский в ответном выступлении. Коснусь лишь самого необходимого для выяснения сути вопроса.
Именно с этой целью — выяснить суть дела — г-н епископ подверг рассмотрению некоторые места из «Опыта о разумении», дабы воспрепятствовать злонамеренным людям перетолковать их в свою пользу. Надобно заметить, что сам г-н Локк уделил этому много места в своем ответе, он прямо начинает с заявления, что но намерен изгонять понятие субстанции из разумного мира, а своим сравнением с черепахой индийского мудреца хотел лишь сказать, что на вопрос о том, что служит подпоркой для акциденций, можно дать не более вразумительный ответ, нежели на вопрос, на чем держится черепаха; и так как мы не имеем на сей счет никакой ясной и отчетливой идеи, то он разражается по этому поводу тирадами, в коих доказывает необходимость допустить существование некоего субстрата, который служит неизвестной причиной соединени К оглавлению
==570
простых идей и благодаря которому все существует само по себе (см. письмо Локка, с. 7-8). Но он считает, что мы обладаем лишь неясным, смутным, зыбким и относительным представлением об этом субстрате (с. 7, 11, 40), и высказывает на с. 11 пожелание, чтобы кто-нибудь сообщил этому представлению большую ясность и определенность, нежели это делали до сего времени Бюргерсдиций, Сэндерсон 17 и прочие логики.
Из этой неясности г-н Вустерский заключил, что в таком случае придется признать существование идей, необходимых разуму, которые не происходят ни из ощущений (des sens), ни из рефлексии. Г-н Локк с этим согласен и добавляет, что он не знает никого, кто придерживался бы противоположного взгляда; что касаетс его, Локка, то он достаточно ясно дал понять в своей книге о разумении, что простые идеи, которые составляют основу наших знаний, приходят к нам этими двумя путями; однако помимо них он допускает идеи отношений и модусы, простые и смешанные, а также сложные идеи о родах субстанций, так как наши совокупные, или сложные, идеи, об отношениях или общие, образованы путем абстракции и путем расширения, сравнения и сложения этих простых идей и их сочетаний, а также путем их приспособлени друг к другу (Письмо, с. 17-18). И далее он показывает, что мнение г-на Вустерского по этому вопросу вполне согласуется с тем, что говорит он сам, а именно (Письмо, с. 20, также с. 34) что ум образует общие идеи не путем простого сравнения идей, поставляемых ощущениями и рефлексией, но путем их отвлечения от условий места, времени и других определяющих обстоятельств. Он отнюдь не собирается оспаривать утверждение г-на Вустерского, что идея субстанции является одной из первых и наиболее естественных идей, так как и он в свое время признал необходимость этой идеи на том же основании, а именно потому, что нужен субстрат; и, значит, почтенный прелат не опроверг, а скорее подтвердил его точку зрения. Более того, он, Локк, указывал, что способность создавать абстракции и общие идеи составляет отличительную особенность человека; благодаря ей он превосходит животных, которые на это не способны (с. 26).
На попытку епископа возразить ему («Оправд.», с. 236), что он хочет образовать общую идею субстанции не при помощи абстракции и не путем расширения простых идей, а путем их сложения, Локк отвечает (с. 29), что свое
==571
мнение об этом он изложил подробно в разделах, специально посвященных этой проблеме: там сказано, что все общие идеи образуются при помощи абстракции.
Правда, там же («Опыт о человеческом разумении», кн. 2, гл. XXIII, § 2) говорится, что ум, замечая, что некоторые простые идеи постоянно соседствуют друг с другом, и предполагая, что они принадлежат одной и той же вещи, дает им для краткости и для того, чтобы приспособить слова к мыслям, общее имя, а это приводит к тому, что начинают незаметно для себя говорить о них как об одной идее (тогда как в действительности имеет место сочетание нескольких идеи) и уже по привычке предполагают некий субстрат, из которого будто бы возникают и благодаря которому существуют эти идеи, — это и есть то, что называют субстанцией. Однако все это относится лишь к образованию идей частных субстанций; что же касается определения субстанции вообще, то автор сразу же оговаривается (там же, § 2), что идея чистой субстанции вообще — это лишь предположение о какой-то неведомой основе (support), обладающей качествами, способными вызывать у нас простые идеи. Он добавляет, что приписал нашей привычке изобретать субстрат и подверг сомнению не существование субстанции как таковой (в чем, по-видимому, его обвиняют), а представление, которое у нас имеется о ней, ибо он недвусмысленно заявил, что мы сами являемс субстанциями и что ощущения убеждают нас в реальном существовании плотных и протяженных субстанций, а рефлексия внушает нам уверенность в существовании субстанции, которые мыслят.
Относительно своих прежних высказываний о том, что простые, первоначальные идеи возникают только из ощущения либо благодаря рефлексии, коей мы подвергаем наши действия, а общие идеи суть лишь порождение нашего ума, Локк замечает (Письмо, с. 35), что, судя по всему, г-н епископ Вустерский неправильно его понял, полагая, будто Локк полностью отвергает идеи, не порождаемые ощущением и рефлексией, и тем самым противопоставляет идеи, происходящие из этих двух первоисточников знания, идеям, которые образует разум (с. 38). На самом деле он, Локк, считает, что обе эти вещи можно примирить, поскольку разум образует свои идеи не иначе как опираясь на ощущения и рефлексию. Он согласен с г-ном епископом в том, что идея субстанции есть идея разума. Но когда г-н Вустерский заявляет («Оправд.»,
==572
с. 238), что идея всеобщей субстанции или идея человеческой природы — это такие же ясные представления, как и простые идеи, создаваемые ощущениями, г-н Локк берет на себя смелость не согласиться с ним (Письмо, с. 48, 53).
По мнению Локка, идея субстанции, лежащей в основе свойств человека, чрезвычайно темна, тогда как в идее очертаний человеческого тела или его цвета нет, как он полагает, ничего неясного и неопределенного (Письмо, с. 48-49). Г-н епископ сам признает («Оправд.», с. 256), что для него важно только одно: знать, что такая-то субстанция или сущность существует, хотя бы о них ничего не было известно, кроме внешних свойств, и внутренн структура их оставалась непонятной. В таком случае, спрашивает г-н Локк, со какому праву автор «Оправдания» утверждает (на с. 238), что он располагает правильной и истинной идеей субстанции или сущности — идеей, вне которой сочетания простых идей не могут
