то это вспоминание (souvenir).

Сосредоточение обычно понимают в ином смысле, чем Вы: так называют состояние, при котором мы отрываемся от дел, предаваясь какому-нибудь размышлению Но так как я не знаю слова, соответствующего Вашему понятию, то к нему можно было бы применить то, которое употребляете Вы. Мы проявляем внимание к предметам, которые выделяем и предпочитаем другим. Продолжающеес внимание духа независимо от того, длится ли действие внешнего предмета, и даже от того, имеется ли он или его уже нет, есть обдумывание. Обдумывание, стремящеес к познанию безотносительно к действию, называетс созерцанием. Внимание, цель которого научиться (т. о.

приобрести знания, чтобы хранить их),-это изучение.

Обдумывание с целью выработки какого-нибудь плана это размышление; мечтание же есть, по-видимому, не что иное, как следование некоторым мыслям из чистою удовольствия от них, без всякой цели. Вот почему мечтание может привести к безумию: мы забываемся, забываем die cur hiс 139, приближаемся к сновидениям и химерам, строим воздушные замки. Мы отличаем сновидения от ощущений лишь потому, что одни не связаны с другими, это как бы особый мир. Сон есть прекращение ощущений, и с этой точки зрения экстаз — это очень глубокий сон, от которого мы с трудом пробуждаемся и который происходит от какой-то мимолетной внутренней причины; последним признаком экстаз отличается от глубокого сна, вызываемого наркотическими средствами или каким-нибудь длительным нарушением функций, как в случае летаргии. Экстазы сопровождаются иногда видениями, но бывают также видения без экстазов; видение, мне кажется, есть не что иное, как сновидение, принимаемое за ощущение, как если бы оно сообщало нам объективную истину. Когда эти видения божественного характера, то в них действительно заключается истина; это обнаруживается, например, в том случае, когда они содержат в себе какие-нибудь конкретные пророчества, подтверждаемые дальнейшими событиями.

§ 4. Ф и л а л е т. Из различных степеней напряженности или ослабленности духа следует, что мышление есть деятельность души, а не ее сущность.

==161

Т е о ф и л. Разумеется, мышление есть деятельность и не может быть сущностью, но это существенна деятельность, и все субстанции обладают такими существенными деятельностями. Я показал выше, что мы имеем всегда бесконечное множество малых восприятии, не замечая этого. Мы никогда не бываем без восприятии (perceptions), но неизбежно мы часто бываем без осознанных восприятии (aperceptions) 140, а именно когда нет отчетливо вычлененных восприятии. В результате пренебрежения этим важным пунктом немало здравых умов стали жертвами беспомощной, неблагородной и несерьезной философии, и мы почти до самого последнего времени игнорировали самое ценное достояние души. По той же причине казалось столь убедительным заблуждение о тленности душ.

Глава XX

О МОДУСАХ УДОВОЛЬСТВИЯ И СТРАДАНИЯ

§ 1.

Ф и л а л е т. Как телесные ощущения, так и мысли духа либо бывают безразличными, либо сопровождаютс удовольствием или страданием. Эти идеи, как и все прочие простые идеи, невозможно описать, и нельзя дать никакого определения словам, служащим для их обозначения.

Т е о ф и л. По-моему, вовсе не бывает совершенно безразличных для нас восприятии. Но достаточно, если их действие незаметно, чтобы их можно было назвать таковыми, поскольку удовольствие и страдание состоят, по-видимому, в некоторой ощутимой помощи или заметном препятствии. Признаюсь, что это определение не номинального характера и что последнего нельзя дать.

§ 2.

Ф и л а л е т. Благо — это то, что может вызвать в нас удовольствие или увеличить его либо уменьшить или сократить страдание. Зло — это то, что может вызвать или увеличить в нас страдание или же уменьшить некоторое удовольствие.

Т е о ф и л. Я думаю точно так же. Благо делят на добродетельное (honnete), приятное и полезное; но по существу я полагаю, что оно должно либо быть приятным само по себе, либо служить для некоторого другого блага, способного вызывать у нас приятное ощущение, т. с.

я думаю, что благо приятно или полезно, а добродетель заключается в удовольствии духа.

==162

§ 4,5.

Ф и л а л е т. Из удовольствия и страдани вытекают страсти. Мы питаем любовь к тому, что может доставить удовольствие, а ненависть — это мысль о печали или страдании, которые может доставить присутствие или Отсутствие чего-либо. Но ненависть или любовь к существам, способным к счастью или несчастью, — это часто неудовольствие или удовлетворение, которые вызываютс в нас рассмотрением их жизни или их счастья.

Т е о ф и л. Я дал приблизительно такое же определение любви, разъясняя принципы справедливости. В предисловии к своему «Codex juris gentium diplomalicus» 141 я писал, что любить — это значит находить удовольствие в совершенстве, благе или счастье любимого предмета. Здесь не усматривают и не требуют другого удовольствия для себя, кроме того, которое находят в благе или удовольствии любимого существа. Но в этом смысле мы, собственно говоря, не любим того, что неспособно к удовольствию или счастью, и мы наслаждаемся такого рода вещами, не любя их, если только не понимать слово «любовь» фигурально, когда мы олицетворяем эти вещи и воображаем, будто они сами наслаждаются своим совершенством. Таким образом, когда говорят, что любят какую-нибудь красивую картину за удовольствие, доставляемое ее совершенством, то имеют в виду не любовь в собственном смысле слова. Но мы можем расширять значение терминов, и на практике оно действительно изменяется. Философы и даже теологи 142 различают два вида любви: любовь, называемую ими вожделением, которое есть не что иное, как желание или чувство, испытываемое нами по отношению к тому, что доставляет нам удовольствие, причем мы не интересуемся тем, получает ли оно само удовольствие; и любовь-благожелательность, которая есть чувство, испытываемое нами по отношению к тому, что доставляет нам удовольствие своим собственным удовольствием или счастьем. В случае любви первого рода мы имеем в виду наше собственное удовольствие, а в случае любви второго рода — удовольствие другого человека, но как бы образующее или, вернее, составляющее паше собственное удовольствие. В самом деле, если бы оно не отражалось каким-либо образом на нас, то мы не могли бы им интересоваться, так как, что бы ни говорили, невозможно не думать о собственном благе. Вот каким образом следует понимать бескорыстную, или безвозмездную, любовь, если желают правильно представить

==163

себе все благородство этого чувства, не становясь в то же время жертвой иллюзий.

§6.

Ф и л а л е т. Беспокойство (uneasiness — по-английски), испытываемое человеком при отсутствии какой-нибудь вещи, присутствие которой доставило бы ему удовольствие, мы называем желанием. Беспокойство есть главный, если даже не единственный, стимул, побуждающий людей к промыслу и деятельности. Действительно.

если бы отсутствие какого-нибудь блага не сопровождалось у человека неудовольствием или страданием, если бы этот человек оставался доволен и легко обходился без него, то он не стремился бы к нему, а тем более не делал бы никаких усилий для овладения им. Он испытывал бы к этому благу только простую желательность (velleite); этот же термин употребляют для обозначения самой низкой степени желания, которая ближе всего к состоянию полного безразличия души по отношению к какой-нибудь вещи, когда доставляемое отсутствием этой вещи неудовольствие так ничтожно, что оно вызывает лишь слабые пожелания, не побуждая принять меры для достижения ее. Желание уничтожается или ослабляется также сознанием недостижимости желаемого блага, поскольку беспокойство души проходит или уменьшается от понимания этого. Впрочем, то, что я говорю Вам теперь о беспокойстве, я нашел у нашего знаменитого английского автора, взгляды которого я Вам все время излагаю. Мне доставило только некоторое затруднение значение английского слова «uneasiness».

Но французский переводчик, в умении и опытности которого нельзя сомневаться, замечает в конце страницы (гл. XX, §6), что этим словом английский автор обозначает состояние человека, которому не по себе, у которою неспокойно на душе, остающейся чисто пассивной, и что это слово следовало бы перевести как «беспокойство», хот оно и не выражает в точности ту же самую идею, но ближе всего к ней. Это предупреждение (прибавляет он) особенно необходимо в связи со следующей затем главой о силе, где наш автор много рассуждает о такого рода беспокойстве.

и если бы мы не связывали с этим словом только что указанной идеи, то нельзя было бы правильно понять рассматриваемых в этой главе вопросов, относящихс к наиболее важным и трудным проблемам всею произведения.

Т е о ф и л. Французский переводчик прав, и знакомство с трудом нашего превосходного автора показало мне.

==164

что его трактовка беспокойства представляет существенный момент, на примере которого английский мыслитель особенно ярко обнаруживает свои проницательность и глубокомыслие. Вот почему я несколько более внимательно отнесся к этому вопросу и, тщательно рассмотрев его, убедился, что если слово «беспокойство» и не выражает полностью мысли автора, то оно, однако, достаточно соответствует, по-моему, существу дела. А если перевести слово «uneasiness» как «неудовольствие», «огорчение», «неприятность» и вообще как слово, выражающее эффективное страдание, то это было бы неверно.

Действительно, я сказал бы, что в желании самом по себе имеются скорее предрасположение и подготовление (preparation) к страданию, чем само страдание. Правда, это восприятие отличается иногда от восприятия страдани только количественно, но различия по степени относятс к сущности страдания, так как оно заметное восприятие.

Это видно также по разнице между аппетитом и голодом: когда раздражение желудка становится очень сильным, то оно начинает тревожить, так что и здесь приходитс применить наше учение о восприятиях слишком малых, чтобы быть осознанными, так как если бы то, что происходит в нас, когда мы испытываем аппетит и желание, стало достаточно велико, то оно причинило бы нам страдание. Вот почему бесконечно мудрый творец нашего существа заботился о нашем благе, когда устроил так, чтобы мы часто находились в неведении и имели неотчетливые восприятия; это было необходимо, чтобы мы быстрее действовали инстинктивно и чтобы нас не тревожили слишком отчетливые ощущения множества предметов, которые для нас не имеют значения, но без которых природа не могла бы обойтись для достижени своих целен. Сколько мы глотаем насекомых, не замеча этого, сколько существует людей, для которых их чрезмерно тонкое обоняние — источник неприятных ощущении, и сколько видели бы мы отвратительных предметов, если бы наше зрение было достаточно остро! Пользуясь этой же уловкой, природа сообщила нам стимулы желани как зачатки или элементы страдания, так сказать полустрадания, или (выражаясь энергичнее, хотя и неточно) маленькие незаметные страданьица, для того чтобы мы наслаждались положительными сторонами зла, избегнув отрицательных сторон его. Действительно, если бы это восприятие было слишком отчетливым, то мы были бы

==165

всегда несчастны в ожидании блага, между тем как непрерывная