других свойств. Если бы их было, например, 36, то, видя их в беспорядочной куче, мы не знали бы, что они могут дать треугольник или же квадрат, как это возможно в действительности, так как 36 — это квадратное и треугольное число. Таким же образом, рассматривая тысячеугольник, мы будем иметь только неотчетливую идею его. пока не узнаем числа его сторон, составляющего куб десяти. Поэтому дело здесь не в именах, а в отчетливых свойствах, которые должны обнаружитьс в идее, если в ней разобраться. Иногда трудно найти ключ к ней или способ взглянуть на нее с известной точки зрения или через посредство какого-либо зеркала или стекла, чтобы понять, какую цель преследовал тот, кто сделал данную вещь.
§ 9. Ф и л а л е т. Нельзя отрицать, что в идеях бывает еще третий недостаток, зависящий на самом деле от неправильного пользования именами, — это когда наши идеи изменчивы или неопределенны. Так, ежедневно можно наблюдать людей, которые, не задумываясь, пользуются употребительными в их родном языке словами до того, как узнали их точное значение, изменяя связываемую с этими словами идею почти столь же часто, как они их произносят.
9*
==259
§ 10. И очевидно, в какой большой степени имена причастны к этому обозначению идей как отчетливых, так и неотчетливых, а без рассмотрения отчетливых имен, которые считают знаками отчетливых вещей, трудно будет сказать, что же такое неотчетливая идея.
Т е о ф и л. Однако я только что объяснил это, не рассматривая имен как в том случае, когда неотчетливость понимается, следуя Вам, в смысле того, что я называю смутностью, так и в том, когда она понимается в моем смысле, т. е. как недостаток анализа некоторого понятия.
Я показал также, что всякая смутная идея действительно неопределенна или изменчива, как в вышеприведенном примере пятнистого животного, где, как мы знаем, следует прибавить еще нечто к этому общему понятию, хотя мы не помним ясно, что именно. Таким образом, отмеченный Вами третий недостаток совпадает с первым. Однако верно, что злоупотребление словами является значительным источником заблуждений, так как это приводит к своего рода ошибкам в расчетах, как если бы при подсчете мы не отмечали правильно места счетной марки или если бы мы так плохо писали цифры, что нельзя было бы отличить 2 от 7, или если бы мы по недосмотру пропускали их или ставили одно на место другого. Это злоупотребление словами заключается либо в том, что с ними не связывают никакой идеи, либо в том, что с ними связывают несовершенную идею, часть которой пуста и остается, так сказать, незаполненной. В обоих этих случаях в мыслях имеется нечто пустое или глухое, заполненное только названием. Наконец, еще один недостаток заключаетс в том, что со словом связывают различные идеи потому ли, 999 что не знают, какое слово следует взять, -что порождает смутную идею точно так, как в том случае, когда часть ее глуха, — то ли потому, что мы берем их по очереди и пользуемся то одной идеей, то другой для одного и того же слова в одном и том же рассуждении, не обращая внимания на различие этих идей, что способно породить заблуждение.
Таким образом, изменчивая мысль либо пуста и лишена идеи, либо колеблется между несколькими идеями. А это вредно независимо от того, хотим ли мы обозначить определенную вещь или хотим дать слову определенный смысл 223, соответствующий или тому смыслу, которым мы уже пользовались, или тому, которым пользуются другие, особенно в обыденной речи, общей всем людям или общей людям одной и той же профессии. В этом причина
==260
бесчисленного множества туманных и пустых споров в частной беседе, в публичных выступлениях и книгах, споров, которые хотят иногда разрешить при помощи дистинкций, чаще всего только еще более запутывающих дело, так как на место одного туманного и неопределенного термина ставят другие, еще более туманные и неопределенные, вроде тех, которыми так часто пользуются в своих дистинкциях философы, не давая им должного определения.
§ 12. Ф и л а л е т. Если и существует какой-нибудь другой источник неотчетливости в идеях, кроме того, который имеет скрытое отношение к названиям, то последний все же вносит беспорядок в мысли и рассуждени людей более всякого другого.
Т е о ф и л. Я согласен с этим, но чаще всего к этому примешивается некоторое понятие о вещи и о цели которую имели, пользуясь известным названием. Так, например, когда говорят о церкви, то одни имеют в виду ее аппарат управления, в то время как другие думают об истине ее учения.
Ф и л а л е т. Средство избежать этой неотчетливости заключается в том, чтобы постоянно пользоваться одним и тем же названием для обозначения известной группы простых идей, соединенных между собой в определенном количестве и в определенном порядке. Но так как это не мирится ни с ленью, ни с тщеславием людей и может служить только для открытия и защиты истины, а последняя не всегда является целью людей, то подобна точность является одной из тех вещей, которые следует скорее желать, чем ожидать. Неясное приложение названий к неопределенным изменчивым и (в глухих мыслях) почти лишенным всякого содержания (purs neants) идеям помогает, с одной стороны, прикрывать наше невежество, а с другой — приводить в смущение и сбивать с толку прочих людей, что считается настоящей ученостью и признаком превосходства знания.
Т е о ф и л. Стремление к изысканности выражений и к остротам еще более усилило это хаотическое состояние речи. Для того чтобы выразить свои мысли красивым и приятным образом, не стесняются давать словам с помощью своего рода тропов смысл, несколько отличный от обычного, то более общий или более ограниченный, что называется синекдохой, то переносный в соответствии с отношением вещей, названия которых изменяют, что 2,
==261
в случае отношения связи называется метонимией, а в случае сравнения — метафорой, не говоря об иронии, при которой пользуются вместо одного слова другим, противоположным. Так называют эти изменения, когда их узнают, но их узнают редко. При такой неопределенности речи, когда нет никаких законов, регулирующих значение слов — вроде хотя бы того, что имеется в заглавии дигест римского права 224 «De Verborum significationibus», самые разумные люди лишили бы себя того, что придает приятность и силу их выражениям, если бы они решили строго придерживаться неизменного значения слова, когда они пишут для обыкновенного читателя. Они должны только остерегаться, чтобы вносимые ими в слова изменения не вводили в заблуждение и не порождали ошибочных рассуждений. Здесь уместно проводившеес древними различие между экзотерическим, т. е. популярным, способом изложения и акр соматическим, т. е.
предназначенным для тех, кто занимается открытием истины.
Если бы кто-нибудь захотел писать в математическом стиле по вопросам метафизики или нравственности, то ничто не помешало бы ему это сделать со всей строгостью.
Некоторые философы специально занялись этим и обещали нам математические доказательства вне математики, но это очень редко удавалось. Я думаю, что авторам надоело тратить силы для ничтожного числа читателей, когда можно было бы спросить, как у Персея: «Quis leget haec?» — и ответить: «Vel duo vel nemo» 225. Однако я полагаю, что если бы за это взялись как следует, то впоследствии не раскаялись бы, у меня самого было искушение приняться за это 226.
§ 13. Ф и л а л е т. Однако Вы согласитесь со мной, что сложные идеи могут быть очень ясными и отчетливыми, с одной стороны, и очень смутными и неотчетливыми с другой.
Т е о ф и л. В этом нельзя сомневаться. Так, например, мы имеем очень отчетливые идеи значительной части видимых твердых частей человеческого тела, но не содержащихся в них жидкостей.
Ф и л а л е т. Если кто-нибудь говорит о тысячеугольнике, то идея этой фигуры может быть очень смутной в его душе, хотя идея числа «тысяча» в ней вполне отчетлива.
Т е о ф и л. Этот пример здесь не подходит. Правильный тысячеугольник мы знаем так же отчетливо, как число
==262
«тысяча», так как мы можем открыть в нем и доказать относительно него всякого рода истины.
Ф и л а л е т. Но мы не имеем точной идеи фигуры тысячеугольника, так чтобы ее можно было отличить от идеи фигуры, обладающей только девятьюстами девяноста девятью сторонами.
Т е о ф и л. Пример этот показывает, что здесь смешивают идею с образом. Если кто-нибудь покажет мне правильный многоугольник, то зрение и воображение не помогут мне заметить содержащуюся здесь тысячу. Я имею лишь неотчетливую идею и о фигуре и о числе, пока не установлю числа путем счета. Но, найдя его, я уже отлично знаю природу и свойства тысячеугольника, и, следовательно, я имею эту идею его. Но я не могу иметь образа тысячеугольника, и нужно обладать более тонкими и более опытными чувствами и воображением, чтобы отличить его с их помощью от многоугольника, имеющего одной стороной меньше. Но знание фигур, равно как и знание чисел, не зависит от воображения, хотя последнее и помогает этому; и какой-нибудь математик может с точностью знать природу девятиугольника и десятиугольника, так как он умеет их построить и исследовать, хотя он и не может отличить их зрением. Правда, какой-нибудь рабочий или инженер, не знающий, может быть, так хорошо природу их, как выдающийся геометр, может обладать перед последним тем преимуществом, что сможет их различить по одному виду, не измеряя их, подобно тому как бывают носильщики, которые скажут вам вес своей ноши, не ошибаясь даже на фунт и превосходя в этом отношении лучшего в мире знатока статики. Правда, такие эмпирические знания, приобретаемые путем долгих упражнений, могут представлять большие удобства для быстроты действия, что очень часто требуется инженеру ввиду опасности, угрожающей в случае промедления. Однако этот ясный образ или это ощущение, которое можно иметь от правильного десятиугольника или от веса в девяносто девять фунтов, заключается только в неотчетливой идее, так как она не годится для открытия природы и свойств этого веса или правильного десятиугольника, для чего требуется отчетливая идея. Этот пример хорошо объясняет различие идей или, вернее, отличие идеи от образа.
§ 15. Ф и л а л е т. Другой пример: мы склонны думать, что имеем положительную и адекватную идею вечности, а это все равно что утверждать, будто в этой
==263
длительности нет ни одной части, которая ясно не содержалась бы в нашей идее. Однако как бы велика
