то можно спросить прежде всего, как слова к этому были приспособлены.

Все согласны с тем, что это произошло не благодаря какой-нибудь естественной связи между некоторыми членораздельными звуками и некоторыми идеями (так как в подобном случае у людей существовал бы только один язык), но по произвольному установлению, в силу которого такое-то слово было сознательно выбрано знаком такой-то идеи.

Т е о ф и л. Я знаю, что в схоластической философии, да и вообще принято говорить, что значения слов произвольны (ex institute). И действительно, они вовсе не определяются в силу естественной необходимости, но они все же определяются иногда по естественным основаниям, в которых имеет некоторое значение случай, а иногда по моральным основаниям, где имеет место выбор. Существуют, может быть, некоторые искусственные языки, являющиеся всецело продуктом выбора и произвола, каким, как полагают, был китайский язык или какими являются языки Георгия Дальгарно и покойного Вилкинса 242, епископа Честерского. Но те языки, о которых мы знаем, что их образовали из уже известных языков, являются продуктом выбора с примесью естественных и случайных элементов языков, лежащих в основе их. То же самое относится и к языкам, которые созданы ворами, для того чтобы не быть понятыми никем, кроме членов своей шайки, и которые немцы называют Rothwelsch, итальянцы — lingua gergo, французы — narquois; они образуют их обычно на основе обыкновенных, известных нам языков либо изменяя общепринятое значение слов с помощью метафор, либо сочиняя новые слова при помощи соединения старых слов или производных слов по своему вкусу. Языки образуются также благодаря сношениям различных народов между собой как путем безразличного смешения языков соседних народов, так и — это наиболее частый случай — принимая за основу один из них, который

==279

коверкают и искажают, смешивают и портят, пренебрега его законами и изменяя их и даже прибавляя к нему другие слова. La lingua Franca, которым пользуются в торговле в области Средиземноморского бассейна, создан из итальянского языка без всякого внимания к его грамматическим правилам. Один армянский доминиканец, с которым я беседовал в Париже, составил себе или, может быть, научился у своих собратьев своего рода lingua Franca, образованному из латыни, который я находил достаточно понятным, хотя в нем не было ни падежей, ни времени, ни флексий; привыкнув к нему, он говорил на нем очень легко.

Ученый французский иезуит патер Лаббе 243, известный многими своими трудами, создал язык, в основу которого он положил латинский; язык этот более легок и имеет меньше грамматических правил, чем наша латынь, но он более правилен, чем lingua Franca. Он написал об этом специальную книгу. Что касается давно существующих языков, то мало таких, которые не были бы чрезвычайно изменены в настоящее время. Это становится очевидным, если сравнить их с сохранившимися древними книгами и памятниками. Старофранцузский был более близок к провансальскому и к итальянскому, а каковы были тевтонский и французский, или, вернее, романский (называвшийся некогда lingua Romana rustica), в IX в.

после рождества Христова, это видно из формул присяги сыновей императора Людовика Благочестивого, которые сохранил нам их родственник Нитгард 244. Мы не встречаем нигде в другом месте столь старый французский, итальянский или испанский язык. Для тевтонского или древнегерманского существует евангелие Отфрида, вейсенбургского монаха того времени, которое опубликовал Флаций и которое хотел переиздать Шильтер 245. Еще более древние книги оставили нам переселившиеся в Великобританию саксы. Существует сделанный неким Кедмоном 246 перевод, или переложение, начала Книги бытия и некоторых других частей Библии, о которых упоминает уже Беда 247. Но самая древняя из всех книг не только на германских, но и на всех европейских языках — за исключением греческого и латинского — это евангелие черноморских готов, известное под названием Codex Argenteus 248, написанное совершенно особыми буквами; оно находилось в старинном бенедиктинском монастыре в Вердене, в Вестфалии, и было перевезено в Швецию, где оно, понятно, так же тщательно сохраняется, как

==280

и оригинал пандектов 249 во Флоренции, хотя перевод этот был сделан для остготов на диалекте, очень далеком от скандинавского германского языка. Причина этого кроетс в том, что с некоторой долей вероятности предполагают, что черноморские готы переселились первоначально из Скандинавии или по крайней мере с Балтийского моря.

Между тем язык, или диалект, этих древних готов чрезвычайно отличен от современного германского, хот основа языка одна и та же. Древнегалльский еще более отличался от него, если судить по языку, наиболее приближающемуся к подлинно галльскому, который мы встречаем в Уэльсе, Корнуэльсе и Нижней Бретани; ирландский же еще более отличается от него и обнаруживает следы еще более древнего британского, галльского и германского языков. Между тем все эти языки происходят из одного и того же источника и могут рассматриватьс как различные видоизменения одного и того же языка, который можно было бы назвать кельтским. Действительно, древние одинаково называли кельтами как германцев, так и галлов; идя дальше, чтобы охватить также происхождение как кельтского и латинского, так и греческого, имеющих много общих корней с германскими или кельтскими языками, можно было бы предположить, что родство это объясняется общим происхождением всех этих народов, ведущих свое начало от скифов, переселившихс с берегов Черного моря. Переправившись через Дунай и Вислу, одна часть их могла направиться в Грецию, друга же могла населить Германию и Галлию; это являетс выводом из гипотезы, предполагающей, что европейцы пришли из Азии. Сарматский язык (предполагая, что это славянский), по крайней мере наполовину, либо германского происхождения, либо происходит от языка, общего с германским.

По-видимому, нечто подобное имелось даже в финском языке, этом языке наиболее древних скандинавов, до того как германские народы, т. е. датчане, шведы и норвежцы, заняли все лучшие и самые близкие к морю места. Язык финнов, или северо-запада нашего континента, являющийся также языком лапландцев, распространен от Немецкого, или скорее Норвежского, моря до Каспийского (хотя и прерываясь славянскими народами, вклинившимис между ними); он родствен венгерскому, происходящему из стран, находящихся в настоящее время под владычеством москвитян. Татарский же язык вместе с его видоизменениями, распространенный на северо-востоке

==281

Азии, по-видимому, был языком гуннов и куманов, на нем же говорят узбеки, или тюрки, калмыки и монголы. Но все эти скифские языки имеют много общих корней как между собой, так и с нашими языками. Даже арабский (в который надо включить еврейский, древнепунический, халдейский, сирийский и эфиопский язык абиссинцев) имеет их в столь большом количестве и они столь очевидно похожи на наши, что этого нельзя приписать одной только случайности, ни даже одним только сношениям, а скорее всего переселениям народов. Таким образом, здесь нет ничего, что противоречило бы, а не подкрепляло бы скорее теорию об общем происхождении всех народов и об одном первичном коренном языке. Если еврейский или арабский наиболее приближается к нему, то он во всяком случае должен был претерпеть очень значительные изменения, и, по-видимому, тевтонский сохранил больше элементов естественного, или, выражаясь словами Якова Беме, адамического, языка; в самом деле, если бы мы имели первичный язык во всей его чистоте или достаточно сохранившимся, то в нем должно было бы обнаружиться его основание, будь то физические связи, будь то произвольное установление, но во всяком случае мудрое и достойное первого творца. Но если предположить, что наши языки производные, то в основе они все же имеют в себе нечто первичное, обнаруживающеес у них в связи с возникновением новых коренных слов, образовавшихся в них впоследствии случайным образом, но по физическим основаниям. Примером этого являютс слова, означающие звуки животных или происходящие от этих звуков. Таково, например, латинское соахаrе, применяемое к лягушкам, родственное немецкому couaguеn или quaken. Звуки этих животных являются, вероятно, первичным корнем других слов немецкого языка. Действительно, так как эти животные производят большой шум, то в настоящее время слово это применяют к пустой и ничтожной болтовне, которую уменьшительно называют quakeler. Но, по-видимому, это же слово «quaken» некогда употреблялось в хорошем смысле и означало всякие звуки, произносимые ртом, не исключая и самой речи. И так как эти звуки или шумы животных являются признаком жизни и благодаря им узнают еще до того, как увидят, что имеется нечто живое, то слово «quek» на старонемецком означало «жизнь», или «живое», как в этом можно убедиться по самым старым книгам. Следы этого имеются также и в современном языке, так как Quecksilber означает

==282

«живое серебро» т. е. ртуть, a erquicken значит «подкреплять» или как бы оживлять после какой-нибудь слабости или после тяжелого труда. Quaken на нижнене мецком называют также некоторые сорняки, так сказать живые и бегающие, как выражаются по-немецки, которые легко размножаются и распространяются на полях заглушая злаки; по-английски же quikly означает «быстро», «живо». Таким образом, можно думать, что по отношению к этим словам немецкий язык может считатьс первичным, так как у древних не было никакой нужды заимствовать из какого-нибудь другого источника звук, являющийся подражанием звуку лягушек. Есть и еще много других случаев, где дело обстоит так же. В самом деле, по-видимому руководясь естественным инстинктом, древние германцы, кельты и другие родственные им народы употребляли букву г для обозначения бурного движени и шума, какой Производит этот звук. Это видно в словах (fluo), rinnen, ruren (fluere), rutir (fluxion), Rhin, Rhone, Roer (Rhenus, Rhodanus, Eridanus, Rura), rauben (rapere, ravir), Radt (rota), radere (raser), rauschen (труднопереводимое на французский язык слово; оно означает шум, подобный шуму листьев или деревьев, колышимых ветром, или проходящих мимо животных, или шум, производимый волочащимся платьем), rekken (с силой растягивать), откуда происходит, что reichen означает «достигать», что der rick на том platdutsch, или нижнесаксонском наречии, на котором говорят около Брауншвейга, означает длинную палку или шест, служащий для развешивания чего-нибудь; что rige, reihe, rerula, regere относится к длине или прямой линии и что reck означало очень вытянутую и длинную вещь или человека, в частности великана, а затем могущественного и богатого человека, как это видно в слове reich у немцев и в песо у романских народов. По-испански ricos hombres означает благородных или знатных. Это показывает в то же время, как благодаря метафорам, синекдохам и метонимиям изменяются значения слов, хотя и не всегда возможно проследить этот путь. Шум и бурное движение можно заметить также в слове «riss» (разрыв), с которым связаны латинское rumpo, греческое rhgnumi, французское arracher (вырывать), итальянское straccio. Но подобно тому как звук г, естественно, означает бурное движение, звук 1 означает движение более мягкое. Поэтому мы видим, что дети и лица, для которых