заполняют целые фолианты, но которые малонадежны и малоопределенны, и их при желании можно избежать при помощи дистинкций. Это способ не разрешать споры, а затягивать их до бесконечности и под конец утомить противника. Это все равно что завести его в темное место.

==428

где удары наносятся слепо направо и налево и где невозможно судить о качестве этих ударов. Это изобретение отлично годится для докладчиков (responderfttes), обязавшихся защищать определенные тезисы, что щит Вулкана 389, делающий их неуязвимыми; это Orci galea, шлем Плутона 390, делающий их невидимыми. Они должны быть очень бездарными или очень неудачливым и, если при этом их все же можно поймать Правда, существуют правила, допускающие исключения, особенно в вопросах, зависящих от многих обстоятельств, как. например.

в юриспруденции. Но чтобы ими можно было надежно пользоваться, число и смысл этих исключений должны быть по возможности определены, и тогда может оказаться, что у исключения имеются свои под-исключения, т. е. Свои реплики, а у реплик — свои дуплики и т. д., но в конечном итоге все эти исключения и под-исключения хорошо определенные, вместе с правилом должны дать целое.

Замечательные примеры этого дает юриспруденция. Но если бы такого рода правилами, полными исключений и под-исключений, должны были пользоваться в? Академических диспутах, то пришлось бы всегда спорить с пером в руке. как бы протоколируя то. что говорится с обеих сторон. И это было бы необходимо в других случаях, ведя постоянно спор при помощи формальных силлогизмов, перемешанных иногда с дистинкциями, чего не выдержала бы никакая память. Но никто не захочет затратить таких усилий, развертывая формальные силлогизмы и регистриру их, чтобы открыть истину, если эти усилия себя не оправдывают; а если не устранить или не упорядочить дистинкций, то нельзя будет прийти даже, при всем желании к цели.

Ф и л а л е т . Однако, как правильно замечает наш автор, этот школьный метод, будучи введен и в разговоры вне школ, чтобы зажать таким образом рот докучным спорщикам, привел здесь к печальным результатам.

В самом деле, имея промежуточные идеи, можно заметить связь без помощи максим и до установления их, и этого было бы достаточно для искренних и уступчивых людей. Но поскольку школьный метод позволял и рекомендовал противиться очевидным истинам, пока их не доведут до противоречия самим себе или до конфликта с установленными принципами, постольку не проходитс удивляться тому, что в обыкновенных разговорах не стыдятся делать то, что в школах считается доблестью

==429

и славой. Наш автор прибавляет к этому, что разумна и неиспорченная воспитанием часть человечества с трудом поверит, что такому методу могли следовать люди.

посвятившие себя истине и проводившие свою жизнь в изучении религии или природы. Я не буду здесь исследовать, говорит он. насколько такой способ обучени способен отвратить молодых людей от искренних поисков истины и любви к ней или даже посеять в них сомнени в самом существовании истины или по крайней мере в том, чтобы к ной стоило привязываться. Но я убежден.

прибавляет он, что, кроме тех местностей, где уже в продолжение многих веков в школах введена и преподаетс перипатетическая философия, не научая ничему, кроме искусства препираться, нигде эти максимы не считаются основами наук и важными способами дл развития познания вещей.

Т е о ф и л. Ваш ученый автор думает, что только школы склонны составлять максимы, а между тем это общий и очень разумный инстинкт человеческого рода. Вы можете судить об этом по пословицам, которые существуют у всех народов и которые являются обыкновенно всего лишь максимами, признанными общественным мнением.

Однако когда разумные люди высказывают нечто кажущееся противным истине, то справедливо предположить, что это больше зависит от неправильного способа выражения, чем от неправильности их взглядов. Это подтверждается на примере нашего автора, причину нелюбви которого к максимам я начинаю понимать; действительно, было бы вздорным упрямством требовать в обыкновенном разговоре, где не думают вовсе упражняться, как в школах, чтобы собеседника довели до необходимости сдаться; кроме того, здесь чаще всего имеют обыкновение отбрасывать большие посылки, которые подразумеваются, и довольствуютс энтимемами; и часто даже достаточно, не образуя никаких посылок, взять просто medius terminus — опосредующую идею, так как ум достаточно охватывает связь, хотя бы ее и не выражал. И все идет гладко, пока эта связь бесспорна.

Но Вы согласитесь также, что нередко ее слишком торопливо предполагают, и это порождает паралогизмы, так что очень часто было бы лучше позаботиться о точности выражения, чем о краткости и изяществе его. Но предубеждение Вашего автора против максим заставляет его совершенно отрицать их пользу для установлени истины; он готов даже видеть в них одну из причин К оглавлению

==430

беспорядочности разговоров. Правда, молодые люди.

привыкшие к академическим занятиям, где больше занимаются этими упражнениями, чем добыванием из них лучшего плода — познания, с трудом отделываются от этого в обществе. И в своем упорстве они соглашаютс признать истину лишь тогда, когда ее сделали, так сказать, осязательной, хотя искренность и даже простая вежливость должны были бы заставить их не доводить дело до такой крайности, из-за которой в них начинают видеть неприятных людей и составляют о них дурное мнение. Надо признать, что этим пороком часто страдают писатели.

Однако беда здесь не в желании свести истины к максимам, но в желании сделать это некстати и без всякой нужды.

В самом деле, человеческий дух охватывает сразу множество вещей, и желать заставить его останавливатьс на каждом шагу и выражать все то. что он думает, — значит стеснять его. Это все равно как если бы, подводя счет с купцом или хозяином гостиницы, желали для большей верности заставить его считать все на пальцах. Требовать этого может или глупец, или капризный человек.

Действительно, иногда кажется, что Петроний был прав.

говоря: «Adolescentes in scholis stultissimos fieri» 391. Что молодые люди становятся иногда глупыми и даже совсем теряют рассудок в местах, которые должны были бы быть школами мудрости; corruptio optimi pessima 392. Но еще чаще они становятся тщеславными, сварливыми и вздорными, капризными и неприятными, что нередко зависит от характера их учителей. Впрочем, я нахожу, что в разговорах имеются недостатки более серьезные, чем чрезмерное требование ясности. Обычно впадают в противоположный порок, не обнаруживая или не требуя достаточной ясности. Если один недостаток неприятен, то другой вреден и опасен.

§ 12.

Ф и л а л е т . Это относится иногда и к употреблению максим, когда их связывают с ложными, неопределенными и ненадежными понятиями; тогда максимы только укрепляют нас в наших заблуждениях и даже приводят к доказательству противоречивых положении.

Так. например, тот, кто вместе с Декартом составляет себе идею того. что он называет телом, как только протяженной вещи, может на основании максимы «То, что есть, есть» легко доказать, что не существует пустоты, т. е. Пространства без заполняющего его тела. В самом доле, он знает свою собственную идею: он знает, что она есть то, что она

==431

есть, а не другая идея; так как протяжение, тело и пространство являются для него тремя словами, означающими одно и то же, то сказать, что пространство есть тело, дл него все равно что сказать, что тело есть тело.

§ 13. Но тот, для кого тело означает некоторую плотную протяженную вещь, умозаключает таким же образом, что утверждение «пространство не есть тело» так достоверно, как никакое [иное] предложение, которое можно доказать при помощи максимы «Невозможно, чтобы какая-нибудь вещь в одно и то же время была и не была».

Т е о ф и л . Злоупотребление максимами не должно вызывать отрицательного отношения к пользованию ими вообще. Все истины страдают тем неудобством, что если соединить их с ложью, то можно прийти к ложным и даже противоречивым заключениям. А в приведенном Вами примере нет необходимости обращаться к тем тождественным аксиомам, в которых видят причину ошибки и противоречия. Это легко показать, если изложить рассуждения лиц, выводящих из своих определении, что пространство есть тело или что пространство не есть тело в силлогистической форме. Есть даже нечто излишнее в выводе: «Тело протяженно и плотно, следовательно, протяженность, т. е. протяжение, не есть тело и протяженное не есть телесная вещь». Действительно, я уже заметил, что существуют чрезмерные выражения идей, т. е. такие, которые не умножают числа вещей, как если бы, например, кто-нибудь сказал, что под triquetrum он понимает трехсторонний треугольник, и заключил отсюда, что не всякий трехсторонник треуголен. Картезианец может сказать, что идея плотного протяжения именно такого рода, т. е. что в ней имеется нечто чрезмерное.

Действительно, если принять протяжение за нечто субстанциальное, то всякое протяжение будет плотным или же всякое протяжение будет телесным. Что касаетс пустоты, то картезианец вправе заключить из своей идеи или своего способа представления идеи, что ее вовсе не существует, предполагая, конечно, что его идея правильна.

Но у другого не будет основания сразу же заключить из своей идеи, что существует пустота; действительно, хот я не приверженец картезианства, я думаю, однако, что пустоты не существует, и полагаю, что в этом примере злоупотребляют больше идеями, чем максимами.

§ 15. Ф и л а л е т. Во всяком случае можно думать, что, как бы полезны ни были максимы в словесных

==432

предложениях, они не в состоянии дать нам ни малейшего знания о существующих вне нас субстанциях.

Т е о ф и л . Я совсем иного мнения. Например, одной максимы, что природа действует кратчайшими или по крайней мере наиболее определенными путями, достаточно, чтобы объяснить почти всю оптику, катоптрику и диоптрику, т. е. то, что происходит вне нас при световых явлениях. Когда-то я это доказал, и г-н Молинэ очень одобрительно отозвался об этом в своей «Диоптрике» 393, представляющей собой превосходную книгу.

Ф и л а л е т. Нас уверяют, однако, что пользоватьс тождественными принципами для доказательства предложений, в которые входят слова, означающие сложные идеи, как, например, «человек» или «добродетель», очень опасно.

это заставляет людей принимать или удерживать ложь как явную истину. Это происходит потому, что люди думают, будто при сохранении тех же самых терминов предложени относятся к тем же самым вещам, хотя бы замещаемые терминами идеи были различны. Таким образом, пока люди принимают, как это бывает обыкновенно, слова за вещи, максимы служат для доказательства противоречивых предложений.

Т е о ф и л. Какая несправедливость — обвинять бедные максимы в том, что следует приписывать злоупотреблению терминами и их двусмысленности! С таким же основанием можно было бы обвинять силлогизмы, так как мы умозаключаем неверно, если термины