id millesimo ante anno Apollinis oraculo editum esset… Placet Diodoro, id solum fieri posse, quod aut verum sit, aut verum futurum sit: qui locus attingit hanc quaestionern, nihil fieri, qtiod non necesse fuerit: et quicquid fieri possit, id aut esse jam, aut futurum esse: пес magis commutari ex veris in falsa ea posse quae futura sunt, quam ea quae facta sunt: sed in factis immutabilitatem apparere; in futuris quibusdam, quia non apparent, ne inesse quidem videri: ut in eo qui mortifero morbo urgeatur, verum sit, hie morietur hoc morbo, at hoc idem si vere dicatur in eo, in quo tanta vis morbi non appareat, nihilominus futurum sit. Ita fit ut commutatio ex vero in falsum, ne id futuro quidem ulla fieri possit>40. Цицерон ясно дает понять, что Хрисипп в этом споре часто запутывался. Этому не приходится удивляться, так как позиция, занятая им в данном случае, отнюдь не вяжется с его учением о судьбе. Если бы он умел или отважился рассуждать последовательно, то он охотно согласился бы с точкой зрения Диодора. Мы уже смогли убедиться, что свобода, какую Хрисипп предоставляет душе, и его сравнение [души] с цилиндром ничуть не мешают тому, что в сущности, по учению Хрисиппа, все акты человеческой воли оказываются лишь неизбежными следствиями судьбы. А отсюда следует, что все, что не наступает, невозможно, а возможно лишь то, что фактически происходит: Плутарх (de Stoicor. repugn., pag. 1053, 1054) в споре с Диодором разбивает Хрисиппа в пух и прах в этом вопросе и доказывает, что мнение Хрисиппа о возможности совершенно противоречит учению о роке. Заметьте, что самые именитые стоики тоже писали об этом предмете, хотя и не шли тем же путем. Арриан (in Epict. lib. 2, с. 29, p. m. 166) называет четверых: Хрисиппа, Клеанфа, Архимеда и Антипатра. Сам же Арриан проявляет величайшее презрение к этому спору, и нельзя согласиться с г-ном Менажем, который приводит этого автора, как будто бы отзывающегося похвально (citatur honorifice apud Arrianum Menag. in Laert. 1, 7, 341) о сочинении Хрисиппа, не содержат в себе в этом месте похвалы. Это открывается из того, что предшествует этим словам и что за ними следует. Дионисий Галикарнасский (De collocat. verbor., с. 17, р. т. II) упоминает о двух трактатах Хрисиппа, в которых он под заглавием, обещающим речь об ином предмете, говорит о многих предметах из области логиков. Сочинение, озаглавленное, где он трактует только об истинных и ложных предложениях, возможных и невозможных, случайных, сомнительных и проч., о предмете, о котором наши схоластики тоже много толковали и который они подвергали слишком тонким исследованиям. Заметьте еще, Хрисипп признавал, что прошедшие события были необходимо истинными, чего Клеанф не хотел допустить (Arrian. Ubi supra, p. m. 165). Non omne praeteritum ex necessitate verum est, ut illi qui Cleanthem sequuntur sentiunt43 Выше мы видели, как утверждали, что Абеляр проповедовал учение, напоминающее учение Диодора.

Думаю, что стоики старались изобразить область того, что возможно, болев широкой, чем область того, что будет, чтобы смягчить отвратительные и ужасные последствия, какие вытекали из их положения о фатальности.

Кажется, что Цицерон в приведенном нами месте письма к Варрону (lib. .9, ер. 4, ad familiar) недостаточно хорошо понимал следствия учения Диодора, поскольку он находил это учение предпочтительным. Он очень хорошо излагает мнения авторов в своей книге , но, к сожалению, не всегда приводит основания, на которых они утверждались. Плутарх в своем сочинении о противоречиях стоиков и г-н Бейль удивляются, что Хрисипп не разделял мнений Диодора, так как он благосклонно относился к фаталистическому учению. Но Хрисипп и его учитель Клеанф были в этом отношении гораздо более разумными, чем думают. Мы увидим это впоследствии.

Вопрос состоит в том, является ли прошедшее более необходимым, чем будущее. Клеанф придерживался этого мнения.

Ему возражали, что ex hypothesi44 надо, чтобы будущее наступило, равно как ex hypothesi необходимо было, чтобы прошедшее произошло. Но при этом существует то различие, что на прошедшее нельзя воздействовать; это было бы противоречием. Но можно производить некоторое действие на будущее. Тем не менее гипотетическая необходимость того и другого одна и та же; одно не может быть изменено, а другое не будет изменено, и если согласны с этим, то и не может быть изменено.

171. Знаменитый Пьер Абеляр был близок к учению Диодора, когда говорил, что Бог мог сотворить только то, что сотворил.

Это было третьим из четырнадцати положений, извлеченных из его сочинений и осужденных на Санском соборе45. Это положение взято из третьей книги <Введения в теологию>, где он говорит главным образом о могуществе Божием. Приведенное им основание состоит в том, что Бог мог создавать только то, чего желал; следовательно, он не мог желать создания чего-либо другого, кроме того, что сотворил, так как необходимо, чтобы он желал только того, что ему приличествует; откуда следует, что все, не созданное им, не приличествует ему, что он не мог желать создания этого и, следовательно, не мог сотворить. Абеляр сам признается, что это мнение принадлежит исключительно ему, что почти никто не придерживается этого учения, что оно кажется противоречащим учению святых отцов и разуму и представляется умаляющим величие Божие. Но, кажется, этот автор очень мало был расположен отклоняться от общепринятого учения, потому что в сущности его учение есть не что иное, как логомахия: он изменяет только смысл слов. Могущество и воля Бога суть различные способности, их объекты тоже различны, и, когда говорят, что Бог не мог создавать ничего, как только то, чего желал, их смешивают. Совершенно наоборот: среди многих возможностей он желает только того, что находит наилучшим. Ибо он созерцает все возможности как объекты своего могущества; но он созерцает только действительные и существующие предметы как объекты своей определяющей воли. Абеляр сам соглашается с этим. Он возражает даже самому себе: отверженный может быть спасен; но он не будет спасен, если Бог не спасет его. Итак, Бог может спасти его и, следовательно, может сделать нечто, чего не делает. На это возражение Абеляр отвечает следующим образом: можно справедливо полагать, что этот человек может быть спасен в отношении возможности человеческой природы, которая способна к спасению, но нельзя сказать, чтобы Бог мог его спасти относительно самого Бога; ибо невозможно, чтобы Бог творил то, чего он не должен творить. Но поскольку Абеляр признает, что в некотором смысле абсолютно правильно можно утверждать (говоря без всякого ограничения и исключая предположение об осуждении), что такой-то отверженный может быть спасен и, следовательно, Бог часто не творит того, что может быть им сотворено, то поэтому Абеляр и мог выражаться так же, как и другие, которые понимают это не иначе, когда говорят, что Бог может спасти этого человека и что он может творить то, чего не творит.

172. Кажется, что так называемая необходимость Уиклифа, осужденная на Констанском соборе, проистекала из того же недоразумения. Я думаю, что умные люди наносят ущерб истине и самим себе, когда без причины любят употреблять новые и непривычные выражения. В наши дни знаменитый г-н Гоббс придерживается того же мнения, т. е. что все непроисходящее невозможно. Он доказывает это тем, что никогда не случается, чтобы все необходимые условия для осуществления несуществующего предмета (omnia rei поп futurae requisita) были даны; а между тем без этого предмет не может осуществиться. Но кто же не видит, что это доказывает только гипотетическую невозможность? Верно то, что предмет не может осуществиться, когда недостает необходимых условий. Но так же как мы считаем себя вправе утверждать, что предмет может существовать, хотя он не существует, подобно этому мы считаем себя вправе утверждать, что необходимые условия могут существовать, хотя и не существуют. Таким образом, доказательство г-на Гоббса оставляет дело таким же, как и прежде. Это мнение, которое приписывали г-ну Гоббсу, как если бы он учил об абсолютной необходимости всех вещей, весьма обесславило его и ему самому причинило вред, хотя это было его единственным заблуждением.

173. Спиноза пошел дальше; он, кажется, весьма определенно учил о слепой необходимости, отвергая ум и волю у творца вещей и воображая, что благо и совершенство существуют только по отношению к нам, а не к нему. Верно то, что мнение Спинозы об этом предмете заключает в себе нечто темное. Ибо он приписывает Богу мышление, лишая его разума, cogitationern, поп intellectus concedit Deo46. В некоторых же местах он смягчает свое учение о необходимости. Однако, насколько можно понять, он не признает в Боге благости в собственном смысле и учит, что все вещи существуют по необходимости божественной природы, так что Бог не делает никакого выбора. Не будем здесь останавливаться на опровержении столь дурного и даже столь несостоятельного учения; наше же учение основывается на природе возможностей, т. е. на природе вещей, не заключающих в себе противоречия. Я не верю спинозисту, говорящему, что все романы, которые можно вообразить, реально существуют в настоящее время, или существовали прежде, или еще будут существовать где-либо в универсуме; тем не менее нельзя отрицать, что романы, подобные романам мадемуазель де Скюдери или романам Октавии, невозможны. Противопоставим ему следующие слова г-на Бейля, которые, по моему мнению, убедительны (с. 390). В наши дни, говорит он, большим затруднением для спинозистов является признание того, что в соответствии с их гипотезой испокон веков столь же невозможно, чтобы Спиноза, например, умер не в Гааге, как невозможно, чтобы дважды два было десять. Они хорошо сознают, что это необходимое следствие их учения, следствие, которое отталкивает, ужасает, восстанавливает против себя умы заключенной в нем бессмыслицей, диаметрально противоположной здравому смыслу. Им не по себе, так как они понимают, что ниспровергают универсальную и очевидную максиму: <Все, что влечет за собой противоречие, невозможно, а все, что не влечет за собой противоречия, возможно>.

174. О г-не Бейле можно сказать: 47, хотя о нем нельзя сказать того же, что говорили об Оригене: 48. Я добавлю только, что то, что он выдает за основное положение, есть только определение возможного и невозможного. Тем не менее г-н Бейль в конце делает замечание, которое несколько искажает все сказанное им с такой основательностью. Вот его слова: Какое же противоречие содержалось бы в том, что Спиноза умер бы в Лейдене? Разве в этом случае природа была бы менее совершенной, менее мудрой, менее могущественной? Он смешивает здесь невозможное, поскольку оно содержит