благости творить ничего, что не есть наилучшее и наиболее совершенное. Г-н Дируа, по мнению г-на Бейля, не принимает первого положения и отвечает на второе. Но мне кажется, что в этом отношении он прав; потому что оба этих положения соединены между собой и второе есть следствие первого, так как если делают меньше добра, чем могут сделать, то это показывает недостаток мудрости и благости. Быть наилучшим, или быть таким, каким желают это видеть наиболее добродетельные и наиболее мудрые люди,- это одно и то же. И если бы мы могли понять строение универсума и то, как он управляется, то мы нашли бы, что он создан и управляется так, как только могут этого желать наиболее мудрые и наиболее добродетельные, потому что Бог не мог не сделать так. Тем не менее эта необходимость есть только моральная, и я соглашаюсь, что если бы Бог был вынужден творить все созданное им по метафизической необходимости, то он создал бы все возможное или ничего не создал бы; и в этом смысле вывод г-на Бейля был бы совершенно верным. Но поскольку все возможное несовместимо друг с другом в одном и том же течении природы, то вследствие этого и не было создано все возможное, и надо утверждать, что Богу, говоря метафизически, не было необходимости создавать подобный мир. Можно сказать, что, как только Бог определил нечто создать, тотчас же возникла борьба между всеми возможностями, заявившими притязание на существование; и те, которые при взаимном соединении обнаружили наибольшую реальность, наибольшее совершенство, наибольшую разумность (intelligibilite), победили. Верно, что эта борьба была только идеальной, т. е. была борьбой мотивов в совершеннейшем разуме, который может поступать только совершеннейшим образом и поэтому избирает лучше. Тем не менее Бог вынужден был моральной необходимостью творить вещи так, чтобы нельзя было создать их лучше; иначе не только другие имели бы основания хулить созданное им, но, что еще важнее, он сам не был бы доволен своим делом, он укорял бы себя в несовершенстве, что противоречило бы высшему блаженству божественной природы. Это непрерывное осознавание своей ошибки или своего несовершенства было бы у него неизбежным источником скорби, как утверждает это и г-н Бейль по другому поводу (с. 953).
202. Доказательство г-на Дируа основано на ложном предположении, будто ничто не может быть изменено, иначе как путем перехода от худшего состояния к лучшему или от лучшего состояния к худшему; и, таким образом, если бы бог создал наилучшее, то это творение не могло бы быть измененным, оно было бы вечной субстанцией, Богом. Но я не вижу, почему какая-либо вещь не может изменить вид своего отношения к добру или злу, не изменяя степени? При переходе от удовольствия, получаемого от музыки, к удовольствию от живописи или vice versa от удовольствия зрения к удовольствию слуха степень удовольствий может быть одна и та же, за исключением только того, что последнее удовольствие будет иметь преимущество перед предшествующим по своей новизне. Если бы могла стать возможной квадратура круга, или (что то же) если бы совершилось превращение четырехугольника в круг, т. е. если бы круг превратился в четырехугольник той же величины или четырехугольник — в круг, то, говоря безусловно и без какого-либо отношения к частному применению, трудно было бы сказать, выиграли бы от этого или проиграли. Таким образом, лучшее может быть превращено в другое, равноценное и непревосходящее его; но между ними всегда будет существовать порядок, и порядок наилучший из всех возможных.
Если принимать всю последовательность вещей, наилучшее не имеет себе равного, но часть последствий может быть уравнена с другой частью той же самой последовательности. Поэтому можно сказать, что вся последовательность вещей, простирающаяся в бесконечность, может быть наилучшей из всех возможных, хотя то, что существует во всем универсуме в каждый отдельный отрезок времени, не есть наилучшее. Итак, возможно, что универсум всегда переходит от лучшего к лучшему, если уж такова природа вещей, что он не может достигнуть наилучшего сразу. Но о подобных проблемах нам трудно судить.
203. Г-н Бейль говорит (с. 1064), что вопрос о том, мог ли Бог создать вещи совершеннее, чем он их создал, очень затруднителен и что существуют весьма сильные доводы за и против него. На мой же взгляд, этот вопрос похож на тот, как если бы спросили, сообразны ли дела Божий с совершеннейшей мудростью и величайшей благостью. Представляется довольно странным, когда посредством незначительного изменения терминов подвергают сомнению то, что, будучи правильно понято, яснее всего на свете. Противоположные доводы не имеют никакой силы, так как основываются только на кажущихся недостатках; и возражение г-на Бейля, направленное на то, чтобы доказать, будто закон наилучшего в действительности налагает на Бога метафизическую необходимость, есть только иллюзия, проистекающая из неправильного употребления терминов. Прежде г-н Бейль придерживался других воззрений, когда соглашался с мнением д.
о. Мальбранша, весьма сходным с моим собственным мнением по этому вопросу. Но когда г-н Арно написал сочинение против Мальбранша, г-н Бейль изменил свое мнение, и я думаю, что к этому его привела склонность к сомнению, усиливавшаяся у пего с годами. Без сомнения, г-н Арно был великим человеком, и его авторитет имеет большой вес; он сделал в своих сочинениях много дельных замечаний против о. Мальбранша; но он не имел никакого основания опровергать то, что этот отец сказал, согласно со мною, о правиле наилучшего.
204. Превосходный автор <Разысканий истины> 57, перейдя от философии к теологии, издал прекраснейший <Трактат о естестве и благодати>. Он показал в нем на свой манер (как это прояснил г-н Бейль в своих <Разных мыслях о комете...>, гл. 234), что события, наступающие в соответствии с требованием всеобщих законов, вовсе не составляют предмета частной божественной воли. Верно, что когда желают чего-либо, то некоторым образом желают и того, что необходимо бывает с ним соединено, и, следовательно, Бог не мог желать общих законов, не желая в то же время некоторым образом и частных следствий, необходимо долженствовавших возникнуть из них; но всегда верно то, что этих частных следствий желают не ради них самих, и именно это имеют в виду, когда говорят, что их не желают частной и прямой волей. Нет сомнения, что Бог, определив для себя действование вовне, избрал образ действий, достойный существа высочайше совершенного, т. е. образ действий бесконечно простой и однообразный и тем не менее бесконечно плодотворный. Можно также представить себе, что этот образ действования, вследствие общей воли, показался ему предпочтительным, хотя из него должны были воспоследовать некоторые излишние события (и даже дурные, если рассматривать их в отдельности, что я допускаю, и если сравнивать их с образом действования более сложным и более правильным, как полагает этот отец). По мнению г-на Бейля, высказанному им в <Разных мыслях о комете...>, нет ничего полезнее этого положения для ответа на тысячи возражений, обыкновенно выставляемых против божественного провидения. Спрашивать Бога, говорит он, почему он создал вещи, способствующие людям стать более злыми, это означает спрашивать, почему Бог осуществляет свой замысел (который может быть только бесконечно прекрасным) путями наиболее простыми и наиболее однообразными и почему посредством сложности решений, непрерывно пересекающихся друг с другом, он не помешал человеку злоупотребить своей свободой воли. К этому он добавляет, что чудеса, будучи частными волями, должны иметь цель, достойную Бога.
205. На этих основаниях он делает хорошие замечания (гл. 231), касающиеся несправедливых суждений тех, которые жалуются на благополучие нечестивых людей. Я нисколько не боюсь сказать, говорит он, что все те, которые находят странным благополучие нечестивых, очень мало рассуждали о природе Бога. Обязанности причины, управляющей всеми вещами, они подвели под меру совершенно второстепенного провидения, что свойственно малому уму. Как! Неужели надо было, чтобы Бог, создав причины свободные и причины необходимые, бесконечно приспособленные через смешение к обнаружению чудес его бесконечной мудрости, установил законы, сообразные с природой свободных причин, но столь непостоянные, что малейшее случившееся с человеком несчастье могло бы совершенно уничтожить человеческую свободу? Самый обыкновенный правитель города подвергся бы осмеянию, если бы менял свои распоряжения и свои приказания каждый раз, как только кто-либо начнет роптать на него. Так и Бог, законы которого объемлют всеобщее благо до такой степени, что все видимое нами, может быть, составляет только маленький придаток к этому, неужели стал бы менять свои законы только потому, что сегодня они не нравятся одному, а завтра другому?
или потому, что какой-то суеверный человек, ошибочно полагая, что какое-то чудовище предвещает что-то гибельное, от этого своего заблуждения мог бы переходить к преступной жертве? или потому, что добродушный человек, не придающий, однако же, добродетели такое значение, чтобы думать, что люди уже достаточно наказаны, если не обладают ею, стал бы возмущаться тем, что порочный человек богатеет и наслаждается полным здоровьем? Можно ли составить более ложные представления о всеобщем провидении? Все согласны с тем, что естественный закон <Сильный превозмогает слабого> установлен весьма разумно, и было бы смешно требовать, чтобы Бог, когда на легко бьющуюся чашу, доставляющую удовольствие хозяину, падает камень, отменил этот закон, чтобы оградить хозяина от огорчения; не следует ли согласиться, что было бы столь же смешно требовать, чтобы Бог отменял тот же самый закон, чтобы этим помешать злому человеку обогащаться разорением добродетельного человека? Чем более злой человек отвергает внушения совести и чести, тем более он превосходит своей силой добродетельного человека; так что если он направляет свою деятельность против добродетельного человека, то по логике природы следует, чтобы последний был разорен; и если они оба вступают в одинаковые финансовые предприятия, то по той же самой логике природы следует, чтобы злой человек обогащался больше, чем добрый человек, совершенно так же, как сильный огонь разгорается больше на дровах, чем на соломе. Люди, желающие, чтобы злой человек стал больным, иногда столь же несправедливы, как и те, которые хотели бы, чтобы камень, падающий на стакан, не разбивал его, так как по состоянию органов злого человека ни принимаемая им пища, ни вдыхаемый им воздух не могут согласно с естественными законами быть вредными для его здоровья. Люди, жалующиеся на свое здоровье, тем самым жалуются на то, что Бог не нарушает установленных им законов. При этом они тем более неправы, что при посредстве соединений и переплетений, которые устанавливает один только Бог, довольно часто случается, что логика природы приносит наказание за грех.
206. Очень жаль, что г-н Бейль так скоро покидает путь, на который он столь счастливо вступает, когда рассуждает в
