книги г-на Гоббса состоит в том, что он принимает statum legalem pro naturali73, т. e. испорченное состояние признается им мерилом и правилом, между тем как человеческой природе наиболее соответствует то состояние, которое имел в виду Аристотель. Ибо, по Аристотелю, естественным называют то, что наиболее сообразно с совершенной природой вещей; г-н Гоббс же называет естественным состоянием то, которое содержит меньше всего искусства, не принимая, может быть, во внимание, что человеческая природа при своем совершенствовании включает в себя и искусство. Но спор о словах, т. e. о том, что надо называть естественным, не имеет большого значения, так как Аристотель и Гоббс не вводят при этом понятия о естественном праве, и каждый при этом придерживается своего понимания. Выше я заметил, что в книге о ложности человеческих добродетелей я нахожу тот же недостаток, что нашел г-н Декарт в книге г-на Гоббса .

221. Но допустим, что в человеческом роде, как предполагают, порок пересиливает добродетель, что число людей осужденных превышает число избранных; отсюда тем не менее никоим образом не следует, будто порок и страдания пересиливают добродетель и счастье в универсуме; скорее надо думать совершенно обратное, потому что град Божий должен быть самым совершенным из всех возможных царств — ведь он создан и управляется величайшим и наилучшим из монархов. Этот ответ согласуется с тем, какой я уже дал прежде, говоря о согласии веры и разума, а именно: один из величайших источников ошибочных заключений состоит в том, что смешивают видимость с действительностью. Я утверждаю, что видимость не является абсолютно такой, какой она была бы при строгом рассмотрении фактов,- она такова, какой она создается на основе нашего ограниченного опыта. Было бы неразумным противополагать видимость, столь несовершенную и столь мало обоснованную, доказательствам разума и откровениям веры.

222. Наконец, я заметил уже, что любовь к добродетели и ненависть к пороку в своем неограниченном стремлении способствовать добродетели и препятствовать пороку суть лишь предшествующая воля, так же как и воля способствовать счастью всех людей и оградить их от бедствий. И эта предшествующая воля составляет только часть всей предшествующей воли Бога, взятой в совокупности, результатом которой является последующая воля, или определение создать наилучшее. Посредством этого определения любовь к добродетели и счастью разумных созданий, будучи неограниченной в себе самой и простираясь до возможных пределов, получает некоторые незначительные ограничения, в силу должного внимания к общему благу. Именно таким образом надо понимать то, что Бог в высшей степени любит добродетель и в высшей степени ненавидит порок; и, несмотря на это, некоторый порок должен быть допущен.

223. Г-н Арно и г-н Бейль, по-видимому, объясняют вещи этим путем и признают замысел универсума наилучшим, таким, который не может быть превзойден никаким другим, но этим путем ограничивается всемогущество Бога. Подумали ли вы о том, говорит г-н Арно д. о. Мальбраншу в своих <Размышлениях о новой системе природы и благодати>, т. II, с. 385, что с принятием подобных положений вы ниспровергаете первый член символа веры, коим мы исповедуем, что верим во всемогущего Бога-отца?

А прежде г-н Арно уже сказал (с. 362): Могут ли, не впадая в добровольную слепоту, утверждать, будто способ деятельности, при котором неизбежно страшное следствие гибели большинства людей, в большей мере показывает благость Божию, чем другой способ деятельности, который, если бы Бог принял его, стал бы причиной спасения всех людей? И так как г-н Жакло не отступает от положений, которые я здесь излагаю, то г-н Бейль делает ему следующие возражения (<Ответ на вопросы провинциала>, гл.

151, с. 900, т. III). Когда прибегают к подобным разъяснениям, говорит он, бывают вынуждены отказаться от самых очевидных понятий о высочайше совершенном существе. Эти понятия показывают, что все вещи, не содержащие в себе противоречия, для него возможны и, следовательно, для него возможно спасение людей, которых он не спасает; ибо какое противоречие содержалось бы в том, чтобы сделать число избранных большим, чем оно есть? Понятия эти показывают нам, что так как Бог в высшей степени блажен, то у него нет неосуществимых для него желаний. Как можно понять то, что он этого не может? Мы ищем хотя бы какого-нибудь света, который вывел бы нас из затруднения, встретившегося нам при сопоставлении понятий о Боге с понятиями о состоянии человеческого рода, и вот нам дают разъяснения, которые погружают нас в еще большую тьму.

224. На все эти возражения дают ответ рассуждения, которые я уже представил. Я согласен с положением г-на Бейля — оно является также и моим,- что все не содержащее в себе противоречия возможно. .Но для меня, 286 утверждающего, что Бог сотворил наилучшее из всего возможного и что он не мог создать лучшего, нежели то, что было им создано, и считающего, что другое мнение обо всем его творении было бы оскорблением его благости и его премудрости, представлялось бы противоречием, если бы можно было создать еще нечто такое, что своей благостью превосходило бы и самое наилучшее. Это было бы подобно тому, как если бы кто стал утверждать, что Бог может провести от одной точки к другой линию более короткую, чем прямая, и обвинять тех, кто с этим не согласен, в ниспровержении символа веры, следуя которому мы верим во всемогущего Бога отца.

225. Бесконечность возможностей, сколь бы большой она ни была, не больше, чем бесконечность мудрости Бога, который знает все возможное. Можно даже сказать, что если эта мудрость не превосходит эти возможности экстенсивно, так как предметы разумения не могут выйти за рамки возможного, являющегося в некотором смысле исключительно сверхчувственным, то она превосходит их интенсивно по причине бесконечного числа комбинаций, которые она осуществляет с этими возможностями, а также по причине столького числа размышлений, которым эта мудрость предается. Мудрость Бога не довольствуется тем, что заключает в себе все возможности, она их постигает, сравнивает, заставляет их воздействовать друг на друга с целью определить степень их совершенства или несовершенства, силы и слабости, добра и зла; она даже выходит за пределы конечных сочетаний, она создает из них бесконечное множество бесконечных вещей, т. е. бесконечное множество возможных следствий универсума, каждое из которых содержит бесконечное число созданий. Тем самым божественная мудрость распределяет все возможности, которые она уже частично рассмотрела, по нескольким универсальным системам, которые она также сравнила одну с другой; результатом всех этих сравнений и размышлений явился выбор наилучшей из всех этих возможных систем, который осуществила мудрость для полного удовлетворения благости; вот это и есть поистине замысел нынешнего универсума. И все эти действия божественного разума, хотя между ними есть порядок и приоритет по природе, всегда производятся вместе, без всякого приоритета во времени для какого-либо из них.

226. Внимательно рассматривая эти вещи, я полагаю, что люди пришли бы к иному представлению о величии божественных совершенств, и преимущественно премудрости и благости Божией, чем то, какое имеют те люди, которые представляют себе Бога действующим случайно, без всякого побуждения и без всякой причины. И я не знаю, каким образом мои противники могут избежать этого столь странного мнения, если только они не признают, что существуют же причины божественного избрания и что эти причины связаны с его благостью; отсюда необходимо следует, что избранное имеет преимущество в благости перед неизбранным и, следовательно, есть лучшее из всего возможного. Наилучшее не может быть превзойдено чемлибо другим в благости, и нет никакого ограничения всемогущества Бога, когда говорят, что он не может творить невозможного.

Возможно ли, спрашивает г-н Бейль, чтобы не было лучшего замысла, чем тот, который осуществлен Богом? Отвечаю: вполне возможно, и даже надо думать, что лучшего не было, иначе Бог предпочел бы его.

227. Кажется, я достаточно показал, что среди всех возможных замыслов универсума есть наилучший из всех и что Бог не преминул избрать его. Но г-н Бейль из этого хочет вывести заключение, что, следовательно, Бог не свободен. Вот как он говорит об этом (в том же сочинении, гл. 151, с. 899): Я задумал -было спорить с одним человеком, который вместе с нами признает, что благость и могущество Божие столько же беспредельны, как и его мудрость; но я увидел, что, собственно говоря, этот человек предполагает, будто благость и могущество Божий заключены в весьма тесные границы. Этот пункт уже достаточно рассмотрен мною; я не полагаю границ могуществу Бога, так как я признаю, что оно простирается ad maximum, ad omnia74 в отношении ко всему тому, что не содержит в себе противоречия; я не полагаю границ и благости Божией, так как она направляется к наилучшему, ad optimum. Но г-н Бейль продолжает: Таким образом, в Боге нет свободы, своей мудростью он был вынужден создать, и создать именно такое, а не иное творение, наконец, создать именно таким, а не иным путем. Вот троякое рабство, дающее бытие большему фатуму, чем стоический, и делающее невозможным все то, что находится вне его сферы. Кажется, что по этой теории сам Бог мог бы сказать, прежде чем исполнять свои определения: я не могу спасти такого-то человека или осудить такого-то другого, quippe vetor fatis75, моя премудрость не позволяет этого.

228. Я отвечаю, что собственно благость побуждает Бога творить для сообщения ее другим; и эта же благость в соединении с мудростью побуждает его творить наилучшее; а это простирается на все следствия, действия и пути. Она побуждает его без принуждения, ибо она не делает невозможным того, чего не избирает.

Если назвать это фатумом, такое название надо принимать в хорошем смысле, совершенно не противоречащим свободе. Fatum происходит от слова fari — <говорить>, <произносить>, выражающего суждение, определение Божие, решение его мудрости.

Утверждать же, что нельзя делать чего-либо только потому, что этого не желают,- значит злоупотреблять словами. Мудрость желает только доброго; и будет ли рабством то, когда воля поступает согласно лишь с мудростью? Можно ли быть рабом меньше, чем тогда, когда поступают по собственному избранию и руководствуются самыми совершенными основаниями? Аристотель говорит, что лишь тот находится в природном рабстве (natura servus), кто не живет самостоятельно, кто управляется другим.

Рабство налагается извне; оно склоняет к тому, что не нравится, и преимущественно к тому, что не нравится по справедливости.

Только чуждая власть и наши собственные страсти делают нас рабами. Бог никогда не склоняется перед какими-либо вещами, существующими вне его, еще меньше подчинен внутренним страстям и никогда не определяется к тому, что ему может не нравиться. Поэтому кажется, что г-н Бейль подбирает неподходящие названия для наилучших в мире