о душе по-немецки или на другом языке, я непременно с этим познакомлюсь и выскажу свое мнение.

Коль скоро мои вирши не вызвали неудовольствия ни у Вас, сударь, ни у г-на аббата Фрагье, я не удивлюсь тому, что г-н кардинал де Полиньяк признал их сносными. Прошу Вас, сударь, засвидетельствовать мое почтение его высокопреосвященству и заранее поблагодарить его за драгоценный подарок, предназначенный им для меня. Хочу, чтобы его книга вышла в свет как можно скорее, и убежден, что смогу извлечь из нее много пользы, дабы усовершенствовать мои собственные мысли. Прошу Вас также передать выражение моих лучших чувств г-ну аббату Конти, чьи заслуги и личные качества я высоко чту.

Здесь находится господин граф Йергер, который принадлежит к одному из лучших австрийских семейств; он намерен совершить путешествие во Францию, где он уже бывал прежде. В свое время он был первым камергером дворца императора Иосифа, а также состоял на дипломатической службе в качестве чрезвычайного посланника в Англии и в Турине. Но кроме всего, что украшает царедворца, он обладает чрезвычайными познаниями особенно в той части физики, в коей рассматривается разложение тел под влиянием огня. И еще он отличаетс

==536

тем редким достоинством, что, будучи большим ценителем «Всеобщего искусства» знаменитого Раймунда Луллия, умеет пользоваться им не ради пустых разглагольствований, как это видишь сплошь и рядом, а для глубоких размышлений и практического применения. Он предпочитает Луллия всем новейшим мыслителям, не исключая и г-на Декарта. Так как окончательное решение ехать во Францию он примет, когда меня уже здесь не будет, то он просил меня заранее написать о нем Вам, сударь, с тем чтобы впоследствии он сумел снискать честь Вашего знакомства, ибо он в восторге от Ваших писем. Знатное происхождение открывает перед ним все двери, однако он знает цену людям, подобным Вам, о которых хочется сказать, что хорошо было бы, если бы таких людей было побольше.

В юности и я увлекался искусством Луллия; но затем я заметил, что его труд грешит многими недостатками, и указал на них в моем ученическом опыте под названием «De arte combinatiria» 12, который вышел в 1666 г.,апозднее переиздавался вопреки моему желанию. Но так как я ничего не отвергаю с порога (за исключением искусства гаданий, которое представляет собой чистое надувательство), я нашел нечто заслуживающее внимания и в искусстве Луллия, a «Digestum sapientiae» 13 отца Ива, капуцина, мне даже весьма понравилось, так как ему тоже удалось применить общие положения Луллия для решения частных практических задач. Однако г-н Декарт, как мне кажется, отличается совсем иным глубокомыслием. Впрочем, надо признать, что хотя философия намного продвинула вперед наши познания, но у нее есть свои недостатки, и Вы о них, конечно, знаете.

Что касается г-на Гассенди, о котором Вы хотите услышать мое мнение, то я нахожу, что он человек обширных знаний, весьма начитанный в древних авторах, в светской и церковной истории и вообще исполненный учености всякого рода. Но его философия нравится мне теперь гораздо меньше, чем в те времена, когда я ходил в учениках и только еще освобождался от школьных догм. Теория атомов доступна воображению, и я отдал ей дань, а учение о пустоте Демокрита и Эпикура с корпускулами, находящимися в ней и не подчиненными ничьей воле, казалось мне ключом к разрешению всех трудностей. Верно, что эта гипотеза способна удовлетворить немудрящих физиков, ибо у материи нет таких свойств, которые

==537

нельзя было бы объяснить, исходя из предположения о существовании таких атомов и приписывая им соответствующие движения и расположение в пространстве, если бы мы достаточно знали подробности вещей. Поэтому философия г-на Гассенди годится для вводного ознакомления молодых людей с законами природы, при этом, однако, им следует разъяснить, что пустота и атомы — это не более чем [рабочая] гипотеза и ничто не запретит нам однажды заполнить эту пустоту жидкостью (d’un fluide) столь тонкой, что она не отразится на наших феноменах, и уже не принимать бесконтрольность атомов за безусловную истину.

В ходе моих дальнейших размышлений я пришел к выводу, что пустота и атомы не могут существовать. В «Записках», издаваемых в Треву, было опубликовано несколько писем, которыми я обменялся с г-ном ГартзЕкером, где я привел некоторые общие доводы, исходящие из более возвышенных начал; эти доводы опровергают существование атомов, но я мог привести и немало других, ибо вся моя система противостоит этой теории.

Что же касается полемики между г-ном Гассенди и г-ном Декартом 14, то я нахожу, что г-н Гассенди справедливо отверг некоторые предвзятые доказательства г на Декарта касательно Бога и души; по существу же я считаю точку зрения г-на Декарта более правильной, хотя она и не была доказана в достаточной мере. Доводы Гассенди, на мой взгляд, слишком шатки в том, что касается природы души, короче, в естественной теологии.

Из письма г-на Локка к г-ну Молинэ, помещенного в посмертно изданной переписке Локка, можно видеть, что этот талантливый англичанин не любил прислушиваться к возражениям. Поскольку мне не сообщили, как он отнесся к моим возражениям, я не счел себя вправе отвечать. Включены ли они в это собрание, я не знаю.

Я уже высказал в «Теодицее» свое мнение по вопросу о действии Бога на тварей, о чем сейчас так много спорят; мне сдается, что если взглянуть на дело поглубже, то надобно его признать. Однако я не прочь познакомиться с возражениями, которые были сделаны преп. отцу Мальбраншу, и тем, что он ответит на них. В этих вещах нет полной ясности за отсутствием точных определений.

Я видел у одного из моих друзей первое издание замечательной книги г-на Монмора 15 и был бы счастлив получить второе издание, которое, конечно, будет дополне-

==538

но новыми и немаловажными исследованиями. Было бы желательно, чтобы какой-нибудь сведущий человек рассмотрел с математической и физической точек зрения различные игры. Ни в чем другом ум человеческий не раскрывается с таким блеском, как в играх.

Коль скоро г-н аббат Фрагье переложил в стихи несравненной красоты и пластичности мои посредственные мысли, отчего бы ему не взяться за более важные и возвышенные предметы? Если бы я сумел своими советами помочь ему вдохновиться на исполнение прекрасного замысла, который, по-видимому, созрел у него,— придать плоть и цвет идеям самой величественной философии, я оказал бы немалую услугу человечеству. Пока же прошу Вас. сударь, передать ему мою самую почтительную благодарность и пр.

Приложение к письму Лейбница Н. Ремону от июля 1714 г. 16

Я узнал от г-на Югони, что для Вас не совсем ясен смысл моих единиц, или монад. Хотелось бы знать, что именно Вам неясно. Однако попытаюсь объясниться. Я считаю, что весь универсум состоит единственно из простых субстанций, или монад, и из их сочетаний. Эти простые субстанции суть не то, что в нас и в гениях именуется духом, а в животных — душой. Все они обладают перцепцией (которая есть не что иное, как представление множественности в единице) и аппетицией (которая есть не что иное. как стремление одной перцепции к другой, и которая именуется страстью у животных и волей там, где перцепция представляет собой рассудок (entendement)). Представить себе, чтобы в простых субстанциях и, следовательно, во всей природе содержалось нечто иное, чем это, невозможно. Совокупности [монад] суть то, что мы называем телами. В этой массе материей, или, вернее, пассивной силой, или первичным сопротивлением, именуют то, что в телах рассматривается как пассивное [начало], единообразное везде; но первичная активная сила есть то. что можно назвать энтелехией, и в этом масса разнообразна. Однако все эти тела и все, что им приписывается, не являются субстанциями, а представляют собой лишь обоснованные феномены, или основание видимостей (le fondement des apparences),

==539

которые различны для разных наблюдателей, но которые связаны с одним и тем же основанием и происходят от него, подобно тому как один и тот же город выглядит по-разному, если на него смотреть с разных сторон. Пространство, отнюдь не будучи субстанцией, не является и бытием. Это порядок, как и время, порядок сосуществовании, как время есть порядок среди существовании, которые не бывают вместе. Непрерывность (la continuite) не является чем-то идеальным, но все, что есть реального, укладывается в этот порядок непрерывности 17. В идеальном, в непрерывном, или в континууме, целое предшествует частям, как арифметическая единица предшествует долям, на которые она дробится и которые можно произвольно определять, поскольку эти части существуют лишь потенциально; но в реальном простое предшествует совокупностям, и части существуют актуально, существуют прежде целого. Эти соображения устраняют трудности относительно континуума, связанные с предположением, будто континуум есть нечто реальное и обладает частями прежде всякого деления и будто материя является субстанцией. Итак, не следует мыслить протяженность как непрерывное реальное пространство, усеянное точками. Это фикции, способные удовлетворить воображение, но не имеющие под собой разумной основы. Тем более не следует представлять себе дело так, будто монады, как точки в реальном пространстве, двигаются, сталкиваются либо касаются друг друга; достаточно того, что феномены создают такую видимость, и эта видимость истинна постольку, поскольку эти феномены обоснованы, т. е. согласованы между собой. Движения и соприкосновения — это только видимость, но вполне обоснованная и никогда не противоречащая самой себе; они как сны, но сны точные и длящиеся постоянно. Движение есть феномен изменения соответственно месту и времени; тело есть феномен, который меняется. Законы движения, находящие основание в перцепциях простых субстанций, происходят от конечных причин, или от причин соответствия (de convenance), кои нематериальны и присутствуют в каждой монаде; но, если бы материя была субстанцией, они вызывались бы грубыми основаниями (de raison brutes), или геометрической необходимостью, и были бы совершенно иными, чем на самом деле. Не существует движения субстанции, помимо перцепций и аппетиций, все другие действия суть феномены, как и все другие побудители действия. Нечто подобное, по-видимому, имел в виду

==540

Платон, который рассматривал материальные вещи как малореальные, а академики вообще усомнились в том, существуют ли они вне нас; но этому можно дать рациональное объяснение, сказав, что они не существуют вне перцепций, а реальность свою обретают в согласованности перцепций, которыми обладают воспринимающие субстанции. Эта согласованность возникает благодаря предустановленной гармонии этих субстанций, потому что всякая простая субстанция — это зеркало, отражающее один и тот же универсум, столь же вечное и столь же широкое, как он, хотя перцепции тварей могут в данный момент отличаться друг от друга лишь