совсем забыл, сударыня, что имею честь писать Вам; сознание этого вынуждает меня просить прощения за многословие, которое я позволил себе. Мне следовало помнить, что для Вашей проницательности довольно ‘ немногих слов и если что-нибудь приходится растолковывать слишком подробно, значит, это просто непонятна вещь; но, когда увлечешься, теряешь власть над собой и никак не можешь остановиться; вот мне и подумалось,

==584

что, быть может, стоит рискнуть наскучить Вам. Поэтому, несмотря на все мое многословие, я буду рад, если окажется, что я ничего не упустил из того, что должен был сказать.

Мое счастье удваивается, сударыня, оттого, что благодаря Вашей любезности я удостоился нового знака внимания со стороны столь заслуженно признанного автора, каким является г-н Локк, более меня взысканный честью Вашего знакомства. Не знаю, смею ли я просить Вас выразить ему мое уважение и мое желание заслужить его одобрение и удостоиться его наставлений. Я внимательно прочел важный труд, который он выпустил в свет, так как в этом труде затронуто много вопросов, над которыми размышлял и я. Это побудило меня набросать свои замечания. А так как легче продолжать дело, уже начатое сведущим человеком, то мне кажется, что я мог бы устранить кое-какие неувязки и выполнить некоторые desiderata 9. Судить о том, вправе ли я брать на себя такую задачу, можно по тому плану, который я изложил Вам, сударыня, в этом письме. Но я не решаюсь обольщатьс надеждой, что сумею удовлетворить требования ума столь проницательного, как Ваш, и, если не вызову чем-либо Вашего неудовольствия, сочту себя вознагражденным.

Ваше суждение просветит меня и удвоит мой долг перед Вами, в косм я пребываю со всей почтительностью и преданностью, па какие я только способен.

ЛЕДИ МЕШЭМ — ЛЕЙБНИЦУ

Отс, 3 июня 1704 г.

Ваша любезная снисходительность отнюдь но дает мне права забывать о том, сколь мало оснований у мен требовать от Вас, чтобы Вы лично дали себе труд и впредь просвещать меня относительно Вашей гипотезы. Для души, сколько-нибудь одаренной способностью к должному восхищению перед творениями Бога, не может быть ничего более приятного, нежели, находя в них все новые и новые совершенства, всецело отдаваться обожанию сего Существа, которое, как нам внушает разум, должно быть высшим предметом нашей любви.

Гипотеза, созданная Вами и другими мыслителями, коль скоро она приводит к такому заключению, не могла не возбудить моего любопытства, и это тем более что при

==585

чтении всего того, что Вы обнародовали, мне показалось также, что Вы сознательно преследовали цель дать убедительное представление о мудрости Бога в его творениях. Письмо, которым Вы почтили меня, укрепляет меня в этой мысли. Однако то обстоятельство, что теперь я с уверенностью могу сказать, что располагаю точным и ясным знанием Вашей гипотезы, дает мне право сообщить Вам в свою очередь, каков мой взгляд на эти вещи; надеюсь, Вы поправите меня, если я скажу что-нибудь не так, а это легко может произойти с человеком, мало осведомленным в подобных теориях.

Вы считаете само собой разумеющимся, что в нас имеется простое существо, наделенное способностью к действию и восприятию. И то же самое, говорите Вы, только отличающееся способом восприятия, содержитс в материи, в любом ее месте. Вы утверждаете также, что это простое существо, называемое душой, отличается от того, что есть у животных (и еще более от того, что содержится в телах, окружающих нас), способностью к абстракции и умением благодаря ей создавать всеобщие идеи. По Вашему мнению, все имеют в себе эти простые существа и всегда будут иметь; и с тех пор, как они существуют, они всегда обладали органическими телами, пропорциональными их восприятию. Таким образом, после смерти сохраняется не только душа, но и животное начало (the animal). Рождение и смерть-это лишь появление этих существ в нашем поле зрения или исчезновение их из него.

Тот же принцип единообразия произведений природы, который внушил Вам уверенность в истинности того, о чем Вы говорите, положен Вами в основу Вашей системы предустановленной гармонии между субстанциями, насколько я могу о ней судить.

Какое бы то ни было действие души на материю или материи на душу немыслимо, ибо для обеих существуют разные законы. Тела подчиняются законам механики и склонны меняться suivant les forces mouvantes I0. Души производят в самих себе внутренние действия и склонны меняться в соответствии с восприятием добра или зла, которым они обладают. И так как душа и тело следуют собственным для каждого законам и сами по себе не оказывают друг на друга никакого действия и никак не влияют друг на друга, то эффекты такого рода достигаютс лишь благодаря предустановленной гармонии, объединяющей эти субстанции, как если бы между ними существовала

==586

реальная связь. Таким образом, деятельность тела, которое действует, всегда подчиняясь своим собственным законам механики, а отнюдь не испытывая каких-либо колебаний или изменений под влиянием души, всегда соответствует страстям, которые испытывает душа, и ее восприятиям.

Точно так же душа, хотя и не управляется движениями материи, немедленно отзывается на действие тела своими восприятиями или модификациями, в то время как тело действует сообразно со своими законами механики.

Вот мой ответ Вам, в котором — если уж я решилась докучать Вам такими незначительными мыслями, как мои, — я не вижу ничего, что могло бы показатьс неправдоподобным. Напротив, в этой гипотезе мен привлекает ее цельность; преимущества, которыми она обладает, весьма привлекательны. Но не думаю, чтобы она была чем-то большим, нежели гипотезой. Пути господни не ограничены нашими представлениями о них, и непостижимость или невообразимость для нас каких-либо иных путей, кроме одного, не должна внушать нам уверенность, что этот путь и есть тот самый, которым Бог предпочел воспользоваться.

Впрочем, именно такой вывод сделал из нашего неведения, насколько мне помнится, отец Мальбранш (или кто-то другой из сторонников его гипотезы), применив его для объяснения случайных причин. Эту гипотезу в числе прочих исключений я, кажется, не в силах уразуметь без Вашей помощи, но думаю, что и Ваша гипотеза имеет к этому прямое отношение в части, касающейся организации тела. По-Вашему, получается, что все истинно замечательное (nice curiosilie), что может быть обнаружено в нем, бесполезно, излишне и не стоило труда. К этому моему затруднению позвольте добавить, что я не понимаю, почему, как Вы говорите, организм нужно или можно представлять себе как то, что «существенно для материи». Но все эти неясности, как и те, которые, может быть, возникнут у меня в ходе дальнейших рассуждений, дл меня не столь важны, как другой, более принципиальный вопрос, хотя он и не имеет в виду специально Вашу гипотезу. Это вопрос о формах, которые, согласно Вашему объяснению, означают простые существа, или, как Вы называете их в другом месте, atomes do substance и forces primitives «, природа которых, как Вы далее утверждаете, состоит в силе.

Я исхожу из того, что сила не может быть сущностью какой-либо субстанции, но является атрибутом того, что Вы

==587

называете формой, душой или субстанциальным атомом, т. о. тон сущностью, о которой я не имею положительного представления. Вы отрицаете у нее какие-либо измерения, и, должна сознаться, это делает для меня со существование совершенно немыслимым. Ибо я неспособна представить себе существование того, что находится нигде.

Если полагать местонахождение этих субстанций, исход из Вашего утверждения, что они всегда содержатс в организованных телах, значит, они все-таки где-то находятся; но если эти субстанциальные атомы расположены в каком-то месте, то они должны иметь некоторую протяженность, а в этом Вы им отказываете. С другой стороны, для Вас союз души с соответствующим ей телом есть не что иное, как соотносительность или согласование (conformitie), основанное на предустановленной гармонии; хотя души и тела действуют независимо друг от друга, каждое по своим законам, однако результат их действий такой же, как если бы между ними существовала реальная связь.

Я но уверена, достаточно ли точно я поняла Вашу точку зрения по этому вопросу.

Сказанное мною здесь кажется мне достаточным дл того, чтобы отважиться еще раз беспокоить Вас; и, быть может, этого более чем достаточно, чтобы показать Вам, что Вы излишне благосклонно судили о моей понятливости.

Я вспоминаю, как мой отец и другие приверженцы учени о непротяженной субстанции говорили: «Тот, кто не может проникнуться убеждением в реальности непротяженных субстанций, доказывает этим, что его рассудок находитс в плену у воображения».

Но как бы ни был велик его авторитет для меня, он не смог помешать мне, если можно так выразиться, остатьс во власти воображения, что, конечно, не всегда отвечало моим желаниям. Так или иначе, я не могу представить себе вещь или увериться в правоте какого-либо предположения, если эта вещь и это предположение непостижимы для меня, и, следовательно, не имею права согласиться с том, в чем меня убеждают. Но если бы я и согласилась, неизвестно, где мне следует остановиться и каковы должны быть пределы моего согласия. С таким же основанием я могла бы поверить и во что-нибудь другое.

Г-н Локк выражает Вам свою почтительною преданность.

Он просит меня передать Вам, что и он в свою очередь чрезвычайно обязан Вам за те знаки любезного внимания, которые Вы адресовали ему. По его мнению. Вы

==588

чрезвычайно искусны в обхождении, равно как и в философии, и во всем прочем. Он говорит, что нездоровье и то, что ему осталось немного жить, положили предел его философским исследованиям. Но если бы он был и в зените своей творческой деятельности, он и тогда, зная Вас, не взял бы на себя смелости быть судьей Ваших теорий; еще менее он осмелился бы наставлять человека столь высокого положения и заслуг, как Ваши. Г-н Локк считает для себ большой честью то, что Вы снизошли до чтения и разбора его «Опыта о разумении» (о чем Вы упоминали) и готовы уделить время для устранения некоторых противоречий и восполнения некоторых недочетов, имеющихся в нем, исходя из Ваших более широких воззрений. Это обстоятельство польстило бы его самолюбию, если бы, публикуя свой трактат, он преследовал какую-либо иную цель, нежели оказать посильную услугу истине и научному знанию.

Прикосновение руки столь выдающегося мастера сохранит, по ею словам, его труд для потомков, освободив его от многих присущих ему несовершенств.

Сейчас все друзья г-на Локка с грустью сознают, что им уже недолго придется наслаждаться прелестью общени с ним: болезнь легких сокрушает его с каждым днем, к тому же он далеко не молод.

Я была чрезвычайно рада, сэр, преподнести Вам подарок, который оказался полезен для Вас; быть может, благодаря ему Вы обогатите мир новыми достижениями Вашей мысли.