возможности ответить […].
Начато в Ганновере, отправлено из Вольфенбюттеля 24 августа (ст. ст.) 1697 г.
==614
Т. БЕРНЕТ ЛЕЙБНИЦУ
Лондон, 28 января 1698 г.
[…] Г-н Локк просит передать Вам выражение своего глубокого почтения и восхищения. Он поручил мне спросить у Вас, не может ли он чем-нибудь быть полезен для Вас: он был бы рад возможности оказать Вам какую-либо услугу […].
Кроме тех статей, которыми обменялись епископ Вустерский и г-н Локк и которые я выслал Вам, здесь появился ответ г на Локка и новый ответ епископа, относительно которых среди ученых высказываютс разные суждения. Все признают, что епископ на сей раз (особенно в своем ответе) показал себя настолько же глубоким мыслителем, насколько прежде слыл знатоком любой другой области наук. Г-н Локк удалился в деревню (на 3-4 зимних месяца, по своему обыкновению) с целью поправить здоровье.
[Приписка]. Чуть не забыл сообщить Вам, что г-н Локк прислал мне для Вас свою последнюю статью против епископа Вустерского. Я пошлю ее Вам вместе с прочими.
Т. БЕРНЕТ — ЛЕЙБНИЦУ
26 июля [16]98 г.
[…] Говорят, г-ну Локку весьма понравилось Ваше суждение о диспуте между ним и епископом Вустерским.
Мне же он сказал, что некоторые из Ваших замечаний по поводу его книги о человеческом разумении, изложенных в рукописи, которую я ему передал, не совсем ему понятны. Я обещал, что попрошу Вас более подробно разъяснить Вашу точку зрения, чтобы дать ему возможность лучше понять Вас. В настоящее время он в городе, куда только что вернулся из деревни. Там он был настолько плох, что никто у нас не чаял увидеть его снова и не ожидал в нем такой силы духа и плоти. Поистине жаль, что душа столь добрая и прекрасная не обитает в теле мощном, как дуб, который способен, говорят, жить сто лет и даже больше. Ибо потомки будут так же нуждаться в этом человеке, как и мы. Он очень ослабел вследствие ученых занятий, непрестанного размышления и недугов тела, сокрушенного жестоким климатом. Я еще более сожалел бы об этой потере (то, что она близка, совершенно ясно), если бы не мысль о том, что я его опережу…
==615
[Продолжение письма датировано 5 августа 1698] Под конец хочу Вам сообщить… » новости. Господин Ньютон, как мне недавно сообщили, готовит к опубликованию свой трактат о цветах. Г-н Фацио 12, величайший математик и достойнейший человек, вернулся в Англию.
Мне сказали, что он написал математический трактат о садах, вернее, о садовых оградах и возведении оных с целью наиболее выгодного использования отражени солнца. Благодаря его указаниям можно будет выращивать плоды в садах, где естественное освещение недостаточно, не хуже, чем там, где его хватает. Говорят также, что он много размышляет о причинах нынешней перемены климата (столь сильно ощущаемой повсюду, но особенно в нашей стране), и в частности о том, почему в последние шесть-семь лет наблюдается такое необычно холодное и дождливое лето […].
Т. ВЕРНЕТ – ЛЕЙБНИЦУ
Бат (Bath), 15 октября [16]98 г.
[…] Книга г-на Локка о государственном правлении представляет собой ответ на сочинение кавалера Филмера, чьи принципы он сокрушает с поистине богатырской мощью. Рядом с книгой г на Локка можно поставить новый труд полковника Сидни 13; быть может, ее единственный недостаток в том, что автор слишком подробно высказывается по каждому пункту, но, так как он был вынужден проследить шаг за шагом ход мыслей своего противника, ему пришлось писать по каждому пункту более пространно, чем если бы он просто излагал свои собственные взгляды.
Книга кавалера Филмера [по сути дела] имеет смысл «Патриарх = монарх», книга же г-на Локка 14 (точнее, ее вторая часть) проводит идею: «Патриарх — не монарх».
Первая часть представляет собой не что иное, как изложение его собственных мыслей о государственном правлении и повиновении подданных […].
ЛЕЙБНИЦ — Т. БЕРНЕТУ
Ганновер, 20 (30) января 1699 г.
Со стыдом прошу у Вас прощения за то, что задержалс с ответом на два Ваших чрезвычайно приятных письма. Вы
==616
извинили бы меня, если бы знали, в каком стесненном положении я очутился после смерти монсеньера курфюрста: ко всем прочим заботам присоединилась необходимость съехать с квартиры, не говоря об очередных и внеочередных делах. Почти перед всеми моими друзьями я оказался в неоплатном долгу и едва не лишился всех своих корреспондентов.
Прилагаю к сему список книг, которые Вы любезно прислали мне, за что я бесконечно обязан Вам, а равно и высокочтимому господину Локку, чьи труды о денежном обращении, чрезвычайно интересные на мой взгляд, я внимательно прочитал. Большинство пишущих на эту тему увлечены химерой, которую они называют внешним достоинством (bonte), понимая под этим стоимость реальной денежной единицы, выраженную в единицах воображаемых, например стоимость экю — в ливрах, в отличие от внутреннего достоинства, под которым подразумевают [стоимость] чистого металла, содержащегос в монете. Так, исходя из предположения, что экю, выпускаемый в Германии, сохраняет свое внутреннее достоинство [в других странах], они спорят о том, какое соотношение следует установить между экю и флорином, не догадываясь, что спор идет о словах и что они сами не знают, чего хотят, ибо реальные флорины сами по себе неполноценны и их стоимость колеблется. Поэтому я не раз говорил им, что истинное внешнее достоинство состоит в соотношении денег и товаров; а что касается пресловутого повышения курса денег, то оно может помочь делу лишь в той мере, в какой оно препятствует удорожанию товаров. К тому, что говорит об этом г-н Локк, я могу присовокупить, что мы здесь куда больше научены горьким опытом губительных последствий расстроенного денежного обращения, чем вы, англичане: мы убедились, что торговцы, пользуясь попустительством общества, поднимают цены на товары выше, чем это должно было бы соответствовать изменению денежного курса; в результате государи и государства, вместо того чтобы выиграть на повышении курса, проигрывают на нем. И непохоже, чтобы все это пришло в равновесие в ближайшее время, ибо слишком часто стоимость товара зависит от прихоти людей, а не определяется необходимостью. Хочу добавить еще одно замечание, о котором г-ну Локку будет, по-видимому, приятно узнать. Кажется, он предполагает, что монету не чеканят из чистого серебра из-за некоторых неудобств, на
==617
которые обычно ссылаются и о которых упоминает он сам.
Но Вам, вероятно, известно, сударь, что брауншвейгский дом изготовляет в большом количестве чистую монету: благодаря наличию в нашей стране серебряных рудников наверняка выпускается в обращение свыше 400 тысяч экю в год. Я считал, что это серебро должно стоить еще больше, чем равное ему по количеству обычное серебро, во-первых, потому, что монетное серебро является настолько высокопробным, что его нельзя сравнивать с обычным, а во-вторых, из-за расходов, связанных с переплавкой. Помимо красоты чистого серебра и других его достоинств оно оказывается также более пригодным для изготовлени медалей, так как дает возможность получить более четкий рельеф, в котором углы не стираются, чего нельзя сказать о сплавах с медью. Эти очевидные преимущества должны побудить всех государей использовать для чеканки монет серебро. Тем самым удалось бы воспрепятствовать изготовлению фальшивых денег, а для определени стоимости достаточно было бы просто знать вес. Вместо этого в Германии применяется сейчас такое огромное множество различных монетных сплавов, что разобраться, где какой металл, совершенно невозможно.
Что касается спора между г-ном епископом Вустерским и г-ном Локком, то, насколько я могу судить по трактату об оправдании троицы первого автора, по письму второго автора первому и ответу епископа на это письмо, расхождения между этими достойными людьми не так велики, как кажется на первый взгляд, и весьма часто сводятся лишь к способам выражения. Почтенный прелат был встревожен тем, что дерзкий сочинитель «Христианства без тайны» злоупотребил некоторыми мыслями, почерпнутыми из «Опыта о человеческом разумении», и счел себя обязанным ответить на них, отдавая, впрочем, должное благам намерениям г-на Локка. Последний же заявляет, что он не отвергает субстанции и не требует, чтобы отказались от понятий, обладающих ясным и отчетливым смыслом. Тем самым он недвусмысленно доказывает, что отнюдь не одобряет того истолкования, которое дал его книге анонимный автор [«Христианства без тайн»] 16. Он только хочет, чтобы ему дали более четкое определение субстанции, нежели то, которое сводится к простому утверждению, что субстанция есть субстрат. Думаю, что я отчасти помог решению этого вопроса в нескольких небольших работах, которые были напечатаны в лейпцигских
==618
«Acta Eruditorum», где я рассматриваю понятие субстанции как один из ключей истинной философии.
Верно ли, что простые идеи приходят к нам благодар ощущению или рефлексии, и в каком смысле это надо понимать — в это я не хочу сейчас вдаваться; правильнее было бы сказать, что они лишь пробуждаются в нас благодаря этим средствам, как я разъяснил в статье, которую послал Вам раньше. И если бы г-н Локк указал Вам, в чем именно он видит здесь неясность, я охотно просветил бы его. Однако это выходит за пределы настоящей дискуссии.
Очевидно также, что оба высокоученых оппонента согласны по существу в том, что имеются идеи, возникновением коих мы не обязаны одному лишь сравнению простых идей или простому их сочетанию, и что для образования идеи субстанции требуется нечто иное, нежели набор акциденций, ей приписываемых. Правда, когда г-н Локк говорит, что, получив этот набор и дав ему название, мы затем незаметно для самих себя выдаем его за простую идею и по привычке предполагаем субстрат, все эти его выражения, вдобавок сдобренные остроумными шутками насчет черепахи индийских мудрецов, на которой стоят дома и стоим все мы и т. д., дают повод г-ну Вустерскому думать, что автор «Опыта» начисто отвергает понятие субстанции, как якобы основанное на недоразумении и привычке. Но г-н Локк оговаривается, что привычка эта основана на разуме и что упрек в недоразумении и сравнение с черепахой индийских философов должны быть отнесены лишь к тем, кто довольствуются словами и думают, что они изрекают глубокую мысль, когда говорят о чем-то никому не известном, называя это субъектом или субстратом. По этому поводу г-н Локк весьма кстати замечает в своем письме, что это напоминает рассуждени ребенка, сидящего на руках у матери: он знает, что то, что его поддерживает, в свою очередь держится на чем-то, но на чем — неизвестно; тогда как более отчетливое знание уподобляет нас человеку осведомленному, которому в точности известно, на чем покоится фундамент дома: на скале, на гравии или на сваях, коими укрепляют грунт.
Однако же и г-н епископ удачно заметил в своем ответе, что философы, говоря, что субстанция служит опорой дл акциденций, уточняют, что она
