отдал одним предпочтение перед другими; а так как он хорошо знает, что те естественные преимущества, которые он дает, послужат мотивом к чрезвычайной благодати или содей-

ствию, согласно этому учению, то не сведется ли все в конце концов целиком к Божескому милосердию? Поэтому я думаю (так как мы не знаем, в какой мере или каким образом Бог взирает на естественные предрасположения при распределении благодати), что самым точным и надежным будет сказать, согласно нашим началам и как я уже замечал ранее, что необходимо, чтобы среди возможных существ находилась личность Петра или Иоанна, понятие или идея которого заключают целый ряд обычных и чрезвычайных благодатей и все остальные события со всею совокупностью их обстоятельств, и что Богу благоугодно было выбрать для действительного существования именно эту личность из бесконечного множества других одинаково возможных; после этою для вопросов, кажется, не остается уже места и все затруднения исчезают. Ибо что касается единственного и самого важного вопроса — почему Богу благоугодно было выбрать именно эту личность среди столь многих возможных, то нужно быть довольно неразумным, чтобы не удовлетвориться теми общими основаниями, которые я указал; в подробностях же это нам недоступно. Таким образом, вместо того чтобы прибегать к абсолютному решению, которое, будучи безосновательным, неразумно, или к другим основаниям, которые нисколько не решают окончательно вопроса, а требуют еще других и других оснований, самым лучшим будет сказать, согласно св. Павлу, что для этого есть много оснований мудрости или целесообразности, неизвестных смертным и основывающихся на общем порядке, цель которого состоит в наибольшем совершенстве мира; им то и следовал Бог. К этому и сводятся все побудительные причины славы Божьей и проявления его справедливости, его милосердия и вообще его совершенств и, наконец, та бесконечная глубина богатств Его, которыми восхищался дух того же св. Павла.

32. Впрочем, как кажется, те размышления, которые мы изложили, а в особенности великое начало совершенства действий Божьих, а также и понятие субстанции, заключающей в себе все свои явления со всеми их обстоятельствами, не только не вредят религии, но, напротив, более всякой Другой известной до сих пор гипотезы способствуют тому, чтобы подкрепить религию, разъяснять некоторые весьма серьезные затруднения, возжечь в людях любовь к Богу и возвысить дух к познанию бестелесных субстанций. Ибо из нашего учения ясно видно, что все другие субстанции

зависят от Бога, как наши мысли исходят из нашей субстанции, что Бог весь во всех и что он тесно связан со всеми творениями, однако по мере их совершенства; что он один определяет их извне своим влиянием, а если действовать — значит непосредственно определять, то в этом смысле можно сказать, выражаясь метафизическим языком, что Бог один действует на меня и один может мне причинить благо или зло и что другие субстанции вносят свою долю участия лишь в основание этих определений. в силу того что Бог, взирая на все субстанции, разделяет между ними дары своей благости и принуждает их приспособляться друг к другу. Точно так же один Бог производит связь, или сообщение, субстанций, и через него явления одних встречаются и согласуются с явлениями других, через него, следовательно, и реальность наших восприятии. Но на практике действие обыкновенно приписывается частным основаниям в том смысле, как я объяснил выше, ибо нет нужды всегда упоминать о всеобщей причине, когда дело идет о частных случаях. Ясно также. что всякая субстанция обладает полной спонтанностью (которая у разумных субстанций становится свободой), что все происходящее с ней есть следствие ее идеи, или ее существа, и ничто не определяет ее, кроме одного Бога. Потому-то одна особа весьма возвышенного ума, благочестивая жизнь которой приобрела всеобщее уважение, имела обыкновение говорить, что душа часто должна мыслить так. как будто бы во всем мире нет ничего, кроме нее и Бога [17] И ничто не заставляет так убедительно признать бессмертие. как эта независимость и этот объем души, которые ставят ее абсолютно вне всякого влияния внешних вещей. ибо она одна составляет весь свой мир и довлеет себе вместе с Богом; и для нее так же невозможно погибнуть без уничтожения, как невозможно миру (которого она есть живое, и непрерывное выражение) разрушиться самому собой; невозможно также, чтобы изменения той протяженной массы, которая называется нашим телом, могли оказать какое-нибудь влияние на душу и чтобы распадение этого тела могло разрушить то, что неделимо.

33. Отсюда вытекает и разъяснение той великой тайны соединения души и тела, т. е. того, каким образом происходит, что страдания и действия одного сопровождаются действиями и страданиями или вообще соответственными явлениями в другом. Ибо нет никакой возможности представить, каким образом одно может оказывать влияние

на Другое, и неразумно прямо прибегать к необычному (extraordinaire) действию всеобщей причины в обычной (ordinaire) и частной вещи

Вот истинное объяснение этого: мы сказали, что все происходящее с душой и с каждой субстанцией есть следствие ее понятия и, значит, в самой идее, или сущности, души заключается то, что все ее явления или восприятия должны рождаться в ней из ее собственной природы и так, что они сами собою соответствуют тому, что происходит во всем универсуме, но способом более своеобразным и более совершенным, нежели тот, каким это происходит в теле, связанном с ней, ибо душа выражает универсум лишь некоторым образом и на некоторое время, смотря по отношению других тел к ее телу. Отсюда ясно также, каким образом наше тело принадлежит нам, не будучи, однако, связано с нашей сущностью. И я думаю, что люди, умеющие размышлять, составят себе выгодное мнение о наших принципах именно потому, что из них они легко увидят, в чем состоит связь между душой и телом, кажущаяся необъяснимою всяким другим способом. Понятно также, что восприятия наших чувств даже тогда, когда они бывают ясны. необходимо должны заключать в себе некоторое смутное чувствование: так как все тела в универсуме, так сказать, сочувствуют друг другу (sympathisent), то и наше тело получает впечатления о всех других, и, хотя наши чувства соотносятся со всеми другими, душа наша не может обращать внимание на каждую из них в частности, поэтому-то наши смутные чувствования суть результат разнообразия восприятии поистине бесконечного. Это почти так же, как от массы отголосков бесчисленных волн происходит смутный гуд, который слышат те, кто подходит к морскому берегу Но если из нескольких восприятии (которые не могут сойтись в одно) нет ни одного, которое бы возобладало над другими, и если они производят впечатления, почти одинаково сильные или одинаково способные подействовать на внимание нашей души, то она может осознать их лишь сметным образом.

34. Предполагая, что тела. составляющие нечто единое само в себе (unum per se), подобно человеку, суть субстанции и имеют субстанциальные формы и что животные имеют души, мы принуждены будем признать, что эти души и субстанциальные формы не могут совершенно уничтожаться, так же как атомы или последние части

==

материи, по мнению других философов, ибо никакая субстанция не уничтожается, хотя она может сделаться совершенно иною. Они также выражают весь универсум, хотя и менее совершенным образом, чем духи. Но главное их отличие состоит в том, что они не знают, что они такое и что они делают, и, следовательно, не обладая способностью размышления, они не в состоянии открывать всеобщие и необходимые истины. Из-за отсутствия же способности размышлять о самих себе они не имеют нравственного характера; и так как они проходят через тысячи превращений (приблизительно вроде того, как гусеница превращается в бабочку), то с нравственной или практической точке зрения это то же самое, как если бы мы сказали, что они погибают; да это можно будет сказать и с физической точки зрения, подобно тому как мы говорим, что тела погибают путем их разрушения. Но разумная душа (Гаше intelligente), знающая, что она такое, и могущая сказать <я> (а это слово говорит очень многое), сохраняет свое существование не только — хотя и в большей степени, чем прочие,- в метафизическом отношении, но остается одною и тою же в нравственном смысле и составляет тождественную личность. Ибо ведь память, или сознание этого <я>, делает ее способной к награде и наказанию. И бессмертие, которое требуется в нравственности и религии, состоит не в одном лишь постоянном существовании, свойственном всем субстанциям, ибо без воспоминания о том, что мы были, бессмертие не имело бы ничего привлекательного. Представим себе, что какой-нибудь человек вдруг сделался бы китайским императором, но при этом бы позабыл, чем он был прежде, как будто бы он заново родился. Не то же ли было бы это в практическом отношении и с точки зрения тех последствий, которые можно сознавать, как если бы этот человек уничтожился, а на его место в тот же момент был сотворен китайский император? Желать этого наш человек не имел бы никакого основания.

35. Но чтобы из естественных основании вывести заключение, что Бог всегда будет сохранять не только нашу субстанцию, но и нашу личность, т. е. память и сознание о том, что мы такое (хотя отчетливое осознание этого иногда приостанавливается во время сна и обмороков) нужно нравственное учение сочетать с метафизикой, т. е. на Бога нужно смотреть не только как на начало и причину всех субстанций и всех существ, но и как на главу всех личностей, или одаренных разумом субстанций, и как на

абсолютного Монарха совершеннейшей общины (cite) или государства (republique). которое представляет собой универсум, состоящий из всех духов в совокупности, причем Бог есть столько же наиболее совершенный из всех духов, сколько и величайшее из всех существ. Ибо. конечно, духи суть существа самые совершенные и наилучшим образом выражающие Божество. А так как вся природа, цель. сила и деятельность субстанций состоят лишь в том, чтобы выражать Бога и универсум (как уже было достаточно объяснено), то не может быть никакого сомнения, что субстанции, которые выражают их с сознанием того. что делают, и способные познавать великие истины о Боге и универсуме, выражают их без всякого сравнения лучше, чем натуры грубые, или неспособные к познанию истины, или совершенно лишенные чувства и познания; и различие между разумными и не обладающими разумом субстанциями столь же велико, как между зеркалом и существом, одаренным зрением. А так как сам Бог есть величайший и мудрейший из духов, то легко понять, что те существа, с которыми он может, так сказать, вступать в сношения и даже в общение, открывая