необходимо прежде всего оценивать идеи по их результатам, т. е. по тому, можно ли из той или иной гипотезы вывести выдающиеся открытия или что-либо полезное и на основании ее предсказывать истины, ранее неизвестные. Это должно быть признано в отношении системы пифагорейцев, Гарвеева кровообращения, pugiles химиков 9, Галилеевой суппозиции ускоренного движения, закона преломления Снелиуса и Декарта, открытий Торичелли, Паскаля, Герике и Бойля, связанных с воздушными явлениями. Если в народе говорят, что врача славят прогнозы, то хотелось бы, чтобы это распространялось также и на философов, и они тогда только заслуживали бы особого доверия, когда оказывались бы способными силой своею разумения предсказывать опыты, никем до этого не поставленные. Но такого рода положения не изобретаются с легкостью и экспромтом, а требуются предварительные коллективные усилия многих, прежде чем здание науки будет доведено до такой высоты, чтобы оно смогло достигнуть самой вершины истины, откуда можно было бы — как с высочайшей горы — созерцать облака, потоки ветра и метеоры, лежащие под ногами явления природы, широко открытые взору и упорядоченные в прозрачном свете.

Однако, как во всяком деле О том, что в свою очередь ^q^ неумеренность наносит нужно остерегаться, как бы » ‘ нам не стать чрезмерными вред, так и в случае пристрасти

ампириьами, поскольку мы К Опытам. Ибо, НС ГОВОрЯ уже О еще не достаточно умеем ис- ТОМ, ЧТО Предающиеся ИМ Часто

пользовать опыты и не дела- рклонны испытывать ПрезрИ-ем из них выводов, которые — г могут быть сделаны тельное отношение к занятиям

политическим, а также к изучению исторических наук и древности и что они нередко

==172

разделяют мнения, опасные для самой веры (о чем мы вскоре будем говорить), я хотел бы. чтобы выдающиеся мыслители подумали, насколько мало делается и может быть сделано в будущем с помощью одною лишь эмпирического метода, если продолжается простое накопление кучи наблюдений и из них не выводятся никакие заключения. Ибо если исследование природы направляется прежде всего на признание славы Творца в удивительной красоте вещей и в достойных своего изобретателя машинах, а затем на сохранение здоровья и умножение удобств человеческой жизни, то следует признать, что не познается эта гармония вещей и не раскрываются причины сокровенных действий природы, покуда имеется лишь беспорядочный хаос разрозненных фактов; и не представляют большой ценности труды в медицине и механических искусствах, если мы гоняемся лишь за чем-то несущественным и неплодотворным или же всегда оказываемся в порочном кругу, нагромождая опыты только для того, чтобы доказать либо само по себе истинное, либо доказуемое априори из определенных оснований, либо ранее достаточно доказанное. При этом я вспоминаю, как прославленные мужи открыто заявляли, что они не желают ставить опыты, которые имели бы применение в технических искусствах. и как некоторые из всего своего опыта многоплановой и прекрасно поставленной работы выводят одно только то заключение, что в любом случае явления природы должны быть объяснимы механически, т. е. посредством величины, фигуры и движения. Я думаю, такое решение когда-то могло требовать доказательства, но сейчас математический ход природы больше не может ставиться под вопрос и относится к уже доказанному; и наста ю время, чтобы мы наконец попытались постигнуть, каким же именно движением, какими фигурами или какими весовыми отношениями, мерами и числовыми пропорциями определяются вещи, ибо то, что Бог все наделил этими свойствами, было признано даже древними 10. А если кто еще не принимает этого, пусть и не пытается убедиться в этом никакими опытами, исключая те. где им смогут специально показать искусство природы (artit’icium naturae), что сейчас, по-видимому, и следует делать и что в полной мере может быть сделано такими замечательными мужами, наделенными столь великим талантом и обладающими такой подготовкой (apparatus), которые, как я полагаю, воспримут этот мой призыв к справедливому и доброму

==173

делу, продиктованный стремлением к общественной пользе и касающийся их собственной славы, которая была бы более великой и более прочной, если бы они стремились производить (насколько это в их силах) своим гением и своим авторитетом скорее нечто великое, нежели легковесное.

Но если плохо упорядоченное

О том, что особенно следует остерегаться, как бы эмпирическое исследование на-

за своими занятиями мате- НОСИТ Вред ИЛИ, ВО ВСЯКОМ

матикой и физикой мы не случае, является малополез-

позабыли о благородных на- д д ^ Гораздо Вреднее уках и не пренебрегли (не — ,. без угрозы для благочестия) злоупотребление занятиямифи-

вопросами метафизики и мо- зикои и математикой вообще, ради, особенно если, объ- когда люди, презирая и гром

ясняя природу только ме- метафизику и науку о морали, ханически, мы вовсе удалим у

конечные причины из-за того что они плохо уясни-

ли замыслы прославленных мужей. осуждающих это злоупотребление, с каким-то слепым рвением все объясняют с помощью механизма (per machinum) и, пренебрегая конечными причинами и формами. как видно, уводят других от признания и почитания божественного провидения, а самого Бога или упраздняют в нашем мире, или же, лишив его разума (intellectus) и воли. превращают в какую-то всеобщую бессознательную природную силу, или мировую душу «. Поэтому тот. кто, отдавшись исключительно исследованиям природы и математическим исследованиям, полностью игнорирует вопросы истории и древности, а также вопросы метафизические, подвержен большой опасности усвоения превратных мнений о релшии. Эта опасность особенно велика сегодня, при наличии стольких нечестивцев, а также самомнения молодежи, которая, кроме того, пользуется чрезмерной свободой путешествовать и общаться с кем угодно. Происходит часто так, что невинные, когда они лишены своей невинности, оказываются злыми, а те, кто слишком верил,— неверующими. Так, люди вначале воображают себе, что Бог действует в этом мире, как ремесленник в своей мастерской, который что-то исправляет, что-то усовершенствует, что-то двигает. И если вдруг случается что-нибудь значительное и необычное, они сразу же каким-то чудесным образом прибегают к Богу, минуя всякий установившийся порядок природы, и даже считают, что это было бы недостойно благочестивого мужа. если бы кто-нибудь попытался объяснить тот способ, каким по-

==174

рождаются метеоры, кометы и другие чудеса природы. особенно если речь идет о небесных сферах. Потому-то физик Анаксагор слыл нечестивцем, что, объясняя природу. упразднял тем самым богов. И у поэта самое большое различие между благочестивым и безбожником состоит в том. что для одного из них Юпитер мечет молнии, а для другою—это просто бесцельные (carci) сверкания, несущиеся с облаков и сопровождающиеся пустым грохотом. которые устрашают души людей ‘2. И у того же поэта: кто смог познать причины вещей, тот преодолел все страхи, повергнув к ногам своим и неумолимый рок, и ров ненасытного Ахерона, будто бы и в самом деле познание причин несовместимо со страхом перед божеством. Поэтому, когда люди, нередко здравые, и особенно юноши. которым незадолго перед тем. в детском возрасте, старушки внушали, что мир полон чудищ и привидений, немного спустя, приобщившись к подлинному свету природных явлений, видят, что многое из того, что народ обращает в суеверие, может быть выведено из своих естественных причин, в их душах происходит поразительная перемена. Но. убедившись на стольких примерах, что предметы естественные могут быть объяснены механически, и с легкостью заключая о том, что те явления, которые кажутся особенно поразительными (как образование плода), происходят на совершенно той же основе, хотя и могли до сих пор быть неадекватно истолкованы нами из за слишком большой многосторонности, они начинают сомневаться относительно всякого провидения. Ибо если равномерное движение звезд может быть объяснено так же, как и движение соломинок, плывущих в потоке водоворота, если удивительное строение животных получается из исходного состояния материи силой какой-то механической необходимости (necessitas machinalis) (а эти два предмета движение звезд и строение животных — обычно особенно горячо отстаиваются как доказательства тою, что природа есть дето разума — opus intelligentiae), что же тогда еще остается, чем могли бы убедить себя такие люди, не ведающие никаких других вещей, кроме естественных. в существовании провидения высочайшего Божества? Итак, когда люди, в других отношениях неиспорченные. начинают взвешивать все это, они вдруг оказываются как бы захваченными вихрем и. как будто лишившись проводника, при затухшем факеле, который, казалось, до рих пор так или иначе освещал им дорогу, устремляются

==175

в бездну сомнения и бесчестия, особенно если они видят, что дерзость дурных людей часто в этой жизни оказывается более удачливой, чем скромность благонравных. К тому же они слышат, как солидные авторы серьезно внушают, чтобы в вопросах физических мы воздерживались от конечных причин 13, или, что сводится к тому же, от усмотрения божественного промысла в порядке вещей; а с другой стороны, слышат, как сами богословы повсюду нападают на тех, кто устраняет субстанциальные формы и реальные качества и пытается все выводить только из фигуры и движения. Когда же сами физики, хотя бы ошибочно, убеждаются, что эти мнения являются самыми истинными, а многие богословы со всей решительностью заявляют, что эти мнения вступают в противоречие с благочестием, и клеймят их как самые зловредные, отсюда легко получается, что любой, кто посвятил себя исключительно математике, физике и медицине, доверившись в вопросе о механических свойствах вещей себе и новым философам, своим сторонникам, а поэтому вверяя высочайшее провидение более рачительным богословам, укрепляется в нечестивости.

. Таким образом, распутать этот U том. что согласие знани

с благочестием достигалось столь трудный узел И ОДИНаКО-бы, если бы было доказано, во справедливо воздать и благо-что телесные явления могут честию и разуму (ratio recta)

объясняться не только ме- ДОЛЖНО Представляться ОДНИМ

ханически, или с помощью

действующих причин, но и3 величайших стремлении че-

и с помощью причин коиеч-