согласования. Ибо если возможно и то и другое объяснение — и схоластиков, и новейших [философов], то из двух возможных гипотез следует всегда избирать более ясную и понятную, какова, без сомнения, гипотеза новейших, которая не воображает себе никаких бестелесных существ в телесной среде и не принимает ничего, кроме величины, фигуры и движения. И я полагаю, что лучше всего докажу возможность такого согласования, если попрошу указать мне хоть одно из аристотелевских начал, которые нельзя было бы объяснить величиной, фигурой и движением.

Первая материя есть сама масса, в которой нет ничего, кроме протяженности и антитипии ‘, или непроницаемости (iinpenetrabilitas). Протяженность она имеет от наполняемого ею пространства; собственно же природа материи состоит в том, что она есть нечто плотное и непроницаемое и в силу этого при встрече с чем-либо другим (так как одно из них должно уступить место) способное к движению. Эта непрерывная масса, наполняющая мир, есть, пока все части ее находятся в нокое, первая материя, из которой возникает все посредством движения и в которую разрешается все посредством покоя. В ней самой по себе нет никакого разнообразия иначе как через движение, и она представляет собой чистое безразличие. Этим уже распутываются все узлы схоластиков. Прежде всего они спрашивают о свойстве ее бытия до всякой формы. На это следует ответить, что она есть сущее до всякой формы, хотя и существующее, ибо все, что находится в каком-нибудь пространстве, существует, чего, конечно, нельзя отрицать относительно этой массы, даже лишенной всякого движения и раздельности; что же касается до сущности материи или самой формы телесности, то она состоит в антитипии, или непроницаемости. Равным образом материя имеет количество, но только неограниченное, как говорят аверроисты, или неопределенное, так как, раз она непре-

рывна, она не разделена на части, таким образом, в ней нс дано действительных границ (я говорю не о внешних границах мира или всей массы, но только о внутренних пределах частей), тем не менее протяжение или величина в ней даны.

От материи перейдем по порядку к форме. И если мы предположим, что форма есть не что иное, как фигура, то и здесь все отлично сойдется; ибо так как фигура есть граница тела, то и для появления в материи фигур необходимы будут границы. А для того чтобы в материи возникли различные фигуры, необходима разделенность частей. Раз части разделены, то тем самым каждая часть получает отдельные границы (так как непрерывно примыкающими Аристотель называет такие вещи, границы которых совпадают ( cbv та ёс^аш ev). Разделенность же и прерывность в этой дотоле непрерывной массе может явиться двояким способом: или так, что вместе с непрерывностью исчезает и смежность (это бывает, когда нечто разрывается таким образом, что остается пустое пространство), или так, что смежность остается (это бывает, когда какие-нибудь части, оставаясь в непосредственном соприкосновении друг с другом, движутся в различные стороны; например, две сферы, из которых одна заключает в себе другую, могут двигаться в разные стороны, оставаясь смежными, хотя и перестают быть непрерывными). Отсюда ясно, что если изначально масса была сотворена пре-рывной или разделенной пустотами, то те или иные формы уже с самого начала были соединены с материей; если же масса изначально была непрерывной, то необходимо, чтобы формы возникали посредством движения (об уничтожении известных частиц для образования в материи пустот я не говорю, так как это сверхъестественно). Из движения же возникает деление, из деления — границы частей, из границ частей — их фигуры, из фигур — формы, и, следовательно, формы возникают из движения. Отсюда ясно также, что всякое расположение к форме есть движение; ясно также, как разрешается запутанный спор о происхождении форм. Почтенный Герман Конринг в особой диссертации не нашел другого выхода из этого спора, как допустить, что формы возникают из ничего. Но вышеприведенные размышления указывают гораздо более простой путь, так что нет нужды прибегать к такому учению. А именно: формы возникают из потенции материи, не производя ничего нового, но только

уничтожая старое и порождая границы частей посредством деления, подобно тому как человек, обтесывающий колонну, не делает ничего другого, как только удаляет ненужные части, и то. что остается по их устранении, получает тем самым ту фигуру, которую мы называем колонной. Подобно этому, все фигуры или формы содержатся в самой массе, и им недостает только определенности и действительного отделения от других примыкающих к ним форм. Раз допущено такое объяснение, всякие возражения против происхождения форм из потенции материи становятся пустяками

Теперь остается перейти к изменениям. Обыкновенно (и правильно) насчитывают следующие виды изменений: происхождение (generatio), уничтожение (corruptio), уве личение (augmentatio). уменьшение (dimmutio). качественное изменение (alteratio). и перемена места (mutatio localis). или движение (motus). Все эти виды. по мнению новейших философов, можно объяснить посредством одного пространственного движения. Прежде всего что касается увеличения и уменьшения, то дело ясно: в самом деле, изменение количества в целом происходит тогда, когда известная часть меняет место, присоединяясь или отдаляясь. Остается объяснить посредством движения происхождение, уничтожение и качественное изменение Укажу прежде всего на то. что нумерически тождественное изменение бывает в одно и то же время происхождением и качественным изменением различных вещей; например, если правда, что гниение заключается в известных червях, незаметных для невооруженного глаза, то всякое гнилостное заражение будет качественным изменением человека и происхождением червя. Подобным образом Гук показал в своей микрографии, что плесень на бумаге есть заро дившийся мельчайший лесок; следовательно, плесень будет качественным изменением бумаги и происхождением маленьких кустарничков. Вообще же как происхождение и уничтожение, так и качественное изменение можно объяснить тонким движением частиц. Например, так как белое есть то, что отражает наибольшее количество света, а черное — то. что отражает мало света, то белым будет всякое тело, поверхность которого содержит множество маленьких зеркал; вследствие этого пенящаяся вода бела, так как она состоит из бесчисленных пузырьков и, сколько пузырьков, столько зеркал, между тем как раньше почти вся вода представляла только одно зеркало; точно так же

когда разобьешь стекло, то при этом образуется столько же зеркал, сколько частей, и по этой причине толченое стекло белее цельного. Подобным же образом когда вода разбивается на пузырьки, точно на отдельные зеркала, то является белизна; от этого снег белее льда, а лед белее воды. Ибо несправедливо, будто снег есть сгущенная вода. тогда как скорее он есть вода разреженная, почему он и легче воды и занимает более пространства. Этим способом разрешается и софизм Анаксагора о черном снеге. Отсюда ясно, что цвета возникают только вследствие изменения фигуры и положения на поверхности; и если бы позволяло место, то то же самое легко можно было бы показать и относительно света, теплоты и всех качеств. Если же посредством одного движения изменяются качества, то тем самым изменится и субстанция, так как с изменением всех, а то и некоторых составных элементов уничтожается и сама вещь (так, например, уничтожив свет или теплоту, мы уничтожим и огонь; то и другое можно произвести, задержав движение; по этой причине закрытый со всех сторон огонь умирает за недостатком воздушной пищи), не говоря уже о том, что вообще сущность отличается от своих качеств только в отношении к чувствам. В самом деле, один и тот же город представля ет одно зрелище, если смотреть на него с башни, стоящей в его середине (что совершенно подобно тому, как если бы мы стали рассматривать самую сущность), и иное, если подойти к нему извне (что совершенно соответствует восприятию качеств тела); и, как меняется сам внешний вид города, смотря по тому. подходить ли к нему с восточной или западной стороны, точно так же меняются и качества сообразно с различием органов.

Из всего этого вполне ясно, что все изменения можно объяснить движением. И этому не препятствует то, что происхождение совершается мгновенно, между тем как движение совершается последовательно, ибо происхождение есть не движение, но конец движения, а конец движения происходит мгновенно; так. известная фигура производится или происходит только в самый последний момент движения, например круг производится только последним моментом кругового движения. Уже из этого ясно. почему субстанциальная форма состоит в неделимом и не допускает увеличения и уменьшения в степени Ведь и фигура не допускает увеличения или уменьшения в степени, и, хотя один круг может быть больше другого, он

все таки не более круг, чем другой круг, так как сущность круга состоит в равенстве линий, проведенных от центра к окружности, а равенство состоит уже в неделимом и не может быть большим или меньшим. При этом нельзя возражать, что фигура или величина — случайные свойства (accidentia). ибо они не всегда случайны; например, хотя для свинца жидкое состояние является случайным свойством, так как свинец бывает жидким только в огне, однако для ртути жидкость — существенное свойство; причина же жидкого состояния лежит, без сомнения, в свободной криволинейности частей — в их шарообразной, цилиндрической, овальной или иной сферической форме; следовательно, криволинейность есть случайное свойство для мельчайших частиц свинца и существенное для ртути. Вот почему все металлы происходят из ртути. скрепленной солями, соли же состоят по природе из прямолинейных фигур, способных к покою; вследствие этого если мы растворим соли в воде и затем дадим им свободно сгущаться, то они явятся, как известно химикам, в форме тетраэдров, гексаэдров, октаэдров и т. д., но отнюдь не в круглой или криволинейной форме. Таким образом, соли являются причиной твердости; и эти острые соли, будучи в недрах земли смешаны в мельчайших частицах со ртутью, препятствуют своим промежуточным положением свободе криволинейных частиц и образуют металл. В огне же металл возвращается к природе ртути, потому что огонь, проникая между мельчайшими частицами, освобождает криволинейные части ртути от прямолинейных частей соли. Отсюда происходит жидкое состояние металла в огне. Таким образом, ясно, что едва ли есть что-либо в аристотелевской физике, чего нельзя было бы объяснить и в реформированной физике.

Все эти примеры явились у меня сами собою во время писания. Бесчисленное количество других примеров собрано по всей натуральной философии другими лицами. И не опасаюсь, что сказанное мною выше окажется списанным у Рея 2 или что ты можешь лучше следовать за мной, опираясь на его авторитет. Все это давно продумано мной. еще до того, как я услыхал о Рее. Читал я и Рея, но почти не помню сейчас, что он говорит по этому вопросу. К тому же Рей