— это даст возможность сосчитать, сколько земли недостает. Затем, нужно знать, сколько же земли можно дать?» (1186).
Мы решительно не соглашаемся с этим мнением. И мы утверждаем на основании заявлений крестьян в Думе, что тут есть элемент интеллигентского бюрократизма, чуждый крестьянам. Крестьяне не говорят о «нормах». Нормы, это — бюрократическое измышление, отрыжка проклятой памяти крепостнической реформы 1861 года. Крестьяне, руководимые верным классовым чутьем, центр тяжести переносят на уничтожение помещичьего землевладения, а не на «нормы». Не в том дело, сколько земли «надо». «Другого земного шара не создадите», как бесподобно выразился вышеупомянутый беспартийный крестьянин. Дело в том, чтобы уничтожить давящие крепостнические латифундии, которые заслуживают уничтожения даже в том случае, если «нормы» окажутся независимо от того достигнутыми. У интеллигента-народника дело сбивается на то, что если «норма» достигнута, то, пожалуй бы, и не трогать помещиков. У крестьян не тот ход мысли: «крестьяне, сбросьте их» (помещиков) — говорил крестьянин Пьяных (с.-р.) во II Думе (16 заседание, 26 марта 1907 г., с. 1101). Не потому надо сбросить помещиков, что «нормы» не выходят, а потому, что не хочет земледелец-хозяин таскать на себе ослов и пиявок. То и другое рассуждение — «две большие разницы».
373
АГРАРНАЯ ПРОГРАММА С.-Д. В ПЕРВОЙ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Не говоря о нормах, крестьянин с замечательным практическим чутьем «берет быка за рога». Вопрос в том, кто их будет устанавливать? Священник Поярков в I Думе великолепно выразил это. «Предполагается установить норму земли на человека, — сказал он. -Кто будет устанавливать эту норму? Если сами крестьяне, то, конечно, они себя не обидят, но если вместе с крестьянами будут устанавливать норму и землевладельцы, то еще вопрос, кто одолеет при выработке нормы» (12 заседание, 19 мая 1906 г., стр. 488).
Это не в бровь, а в глаз всей болтовне о нормах.
У кадетов это не болтовня, а прямое предательство мужиков помещикам. И добродушный деревенский священник, г. Поярков, видавший, очевидно, либеральных помещиков на деле, у себя в деревне, инстинктивно схватил, где тут фальшь.
«Затем боятся, — говорил тот же Поярков, — что будет много чиновников! Крестьяне сами распределят земли!» (488-489). Вот в чем гвоздь вопроса. «Нормы» действительно отдают чиновничеством. У крестьян иное: распределим сами на местах. Отсюда идея местных земельных комитетов, выражающая правильные интересы крестьянства в революции и законно возбуждающая ненависть либеральных негодяев *. Государству, при таком плане национализации, остается только определение того, какая земля может служить переселенческим фондом, или требовать особого вмешательства («леса и воды, имеющие общегосударственное значение», как говорит теперешняя наша программа), т. е. остается только то, что далее «муниципалисты» считают необходимым передать в ведение «демократического государства» (надо было сказать: республики).
Сопоставляя разговоры о нормах с экономическою действительностью, мы сразу увидим, что крестьяне — люди дела, а интеллигенты-народники — люди слова.
* Рабочие правительства в городах, крестьянские комитеты в деревнях (превращающиеся в известный момент в выборные всеобщим и т. д. голосованием), — такова единственно возможная форма организации победоносной революции, т. е. диктатуры пролетариата и крестьянства. Неудивительно, что либералы ненавидят эти формы организации борющихся за свободу классов.
374
В. И. ЛЕНИН
«Трудовая» норма имела бы серьезное значение при попытке запретить наемный труд. Большинство крестьян выбросило за борт эти попытки, и энесы признали их невозможными. Раз так, вопрос о «норме» падает и остается раздел между данным числом хозяев. «Потребительная» норма есть норма нищеты, и в капиталистическом обществе крестьянство всегда будет бежать от такой «нормы» в города (об этом особо ниже). Значит, и тут дело совсем не в «норме» (меняющейся притом с каждым изменением культуры и изменением техники), а в разделе между наличным числом хозяев, в «разборке» между хозяевами настоящими, способными «лелеять» землю (и трудом и капиталом), — и хозяевами негодными, которых нельзя удержать в земледелии и реакционно было бы пытаться удерживать.
Как курьез, показывающий, куда ведут народнические теории гг. народников, приведем ссылку г. Караваева на Данию. Европа, видите ли, «уперлась в частную собственность», а наша община «помогает разрешить задачу кооперации». «Дания в этом отношении блестящий пример». Пример, действительно, блестящий — против народников. В Дании мы видим типичнейшее буржуазное крестьянство, концентрирующее и молочный скот (см. «Аграрный вопрос и «критики Маркса»», § X ) и землю. Из всего числа датских земледельческих хозяйств 68,3% имеют до 1 гарткорна, т. е. до 9 дес. приблизительно. У них всего 11,1% всей земли. На другом полюсе 12,6% хозяйств с 4 и более гарткорнами (36 и более десятин); у них — 62% всей земли (Н. С. «Аграрные программы», изд. «Нового мира», стр. 7). Комментарии излишни.
Интересно отметить, что в I Думе Данией козырял либерал Герценштейн, а правые возражали (в обеих Думах): в Дании — крестьянская собственность. Национализация земли нужна у нас, чтобы дать свободу старым хозяйствам перестроиться на «разгороженной» земле «по-датски», а за превращением аренды в собственность дело не станет, если сами крестьяне этого
* См. Сочинения, 5 изд., том 5, стр. 222-233. Ред.
375
АГРАРНАЯ ПРОГРАММА С.-Д. В ПЕРВОЙ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
потребуют, ибо вся буржуазия и бюрократия всегда поддержит в таком деле крестьянство. И кроме того, при национализации, развитие капитализма (развитие «по-датски») пойдет быстрее вследствие отмены частной собственности на землю.
6. КРЕСТЬЯНЕ-ТРУДОВИКИ (НАРОДНИКИ)
По существу, крестьяне-трудовики и крестьяне-эсеры не отличаются от беспартийных крестьян. Вы ясно видите из сопоставления речей тех и других те же нужды, те же требования, то же миросозерцание. У партийных крестьян только больше сознательности, яснее способ выражения, цельнее понимание зависимости между разными сторонами вопроса.
Едва ли не лучшая речь — крестьянина Киселева, трудовика, в 26-ом заседании второй Думы (12 апреля 1907 г.). В противоположность «государственной точке зрения» либерального чинуши, здесь центр тяжести прямо переносится на то, что «вся внутренняя политика нашего правительства, фактическими руководителями которой являются помещики-землевладельцы, вся направлена к тому, чтобы сохранить землю в руках нынешних владельцев» (1943). Оратор показывает, что именно поэтому держат народ «в непроходимом невежестве», и останавливается на речи октябриста кн. Святополк-Мирского. «Вы не забыли, конечно, его ужасных слов: «оставьте всякую мысль об увеличении площади крестьянского землевладения. Сохраните и поддержите частных владельцев. Наша серая, темная крестьянская масса без помещиков, это — стадо без пастыря». Товарищи-крестьяне, нужно ли добавлять к этому что-нибудь, чтобы вы поняли, что за вожделения таятся в душах этих господ — благодетелей наших? Неужели вам не ясно, что они до сих пор тоскуют и вздыхают о крепостном праве? Нет, господа пастыри, довольно… Я хотел бы только одного: чтобы эти слова благородного Рюриковича вся серая крестьянская Русь, вся русская земля крепко запомнила, чтобы эти слова огнем горели в душе каждого крестьянина и
376
В. И. ЛЕНИН
ярче солнца освещали ту пропасть, которая стоит между нами и непрошенными благодетелями. Довольно, господа пастыри… Довольно, нам нужны не пастыри, а вожди, которых мы сумеем найти и помимо вас, а с ними мы найдем дорогу и к свету, и к правде, найдем дорогу и к обетованной земле» (1947).
Трудовик всецело стоит на точке зрения революционного буржуа, который обольщается, думая, что национализация земли даст «обетованную землю», но который за данную революцию борется беззаветно и с ненавистью встречает мысль об урезании ее размаха: «Партия народной свободы отказывается от справедливого решения аграрного вопроса… Господа народные представители, может ли законодательное учреждение, каким является Государственная дума, в своих действиях поступиться справедливостью в пользу практичности? Можете ли вы издавать законы, наперед зная, что они несправедливы?.. Неужели вам мало тех несправедливых законов, которыми наградила нас наша бюрократия, чтобы нам самим еще их создавать?.. Вы отлично знаете, что из практических соображений — успокоить Россию — у нас посылались карательные экспедиции, всю Россию объявили на исключительном положении; из практических соображений введены военно-полевые суды. Но скажите мне на милость, кто из нас восторгается этой практичностью? Не проклинали ли вы ее все? Не задавайте вопроса, как тут некоторые задавали» (оратор намекает, очевидно, на кадетского помещика Та-таринова, говорившего в 24-ом заседании, 9 апреля: «справедливость, господа, понятие довольно условное», «справедливость — это есть тот идеал, к которому мы все стремимся, но идеал этот остается» (у кадета) «только идеалом, и будет ли возможность фактически его осуществить, это для меня вопрос», 1779) — «что такое справедливость? Человек — вот справедливость. Родился человек — справедливо, чтобы он жил, а для этого справедливо, чтобы он имел возможность трудом добывать себе кусок хлеба…».
Вы видите: этот идеолог крестьянства стоит на типической точке зрения французского просветителя
377
АГРАРНАЯ ПРОГРАММА С.-Д. В ПЕРВОЙ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
XVIII века. Он не понимает исторической ограниченности, исторически-определенного содержания его справедливости. Но он хочет — и класс, который он представляет, может во имя этой абстрактной справедливости смести дотла все остатки средневековья. Именно это реальное историческое содержание и заключается в постановке вопроса: никаких «практических» соображений в ущерб справедливости. Читай: никаких уступок средневековью, помещикам, старой власти. Это — язык деятеля Конвента. А для либерала Татаринова «идеал» буржуазной свободы «остается только идеалом», за который он не борется серьезно, не жертвует всем для его осуществления, а идет на сделку с помещиком. Киселевы могут вести народ на победоносную буржуазную революцию, Татариновы — только на предательство.
«… Во имя практичности партия народной свободы предлагает не создавать никакого права на землю. Она опасается, что такое право привлечет в деревню массу людей из города, и в таком случае земли каждому достанется понемногу. Я хотел бы прежде всего спросить, что такое право на землю? Право на землю, это — право на труд, это — право на хлеб, это — право на жизнь, это неотъемлемое право каждого человека. Так как же мы можем лишить кого-нибудь этого права? Партия народной свободы говорит, что если бы дать такое право всем гражданам и разделить между ними землю, то ее достанется всем понемногу. Но ведь право и практическое его осуществление — совершенно не одно и то же. Каждый из вас, здесь сидящих, имеет право жить в какой-нибудь Чухломе, и, однако, живет здесь, и, обратно, те, кто живут в Чухломе, имеют такое же право жить в Петербурге и, однако, торчат в своей норе. Поэтому опасаться, что предоставление права на землю всем желающим трудиться на ней привлечет из города массу людей — совершенно неосновательно. В деревню пойдут из города только те, кто не порвал еще связи с нею и теперь, — в деревню пойдут только те, кто недавно ушел в город… Люди, имеющие в городе действительно прочный, обеспеченный заработок, в деревню не пойдут… Я думаю, что только полная и бесповоротная отмена частной собственности
