длительный процесс в буржуазной революции, так что «могучая самостоятельная» партия может явиться, например, лишь ко времени окончания революции. Из опыта русской революции тоже ясно, что «коалиция» пролетариата и крестьянства осуществлялась десятки и сотни раз в самых различных формах без «всякой могучей самостоятельной партии» крестьянства. Коалиция эта осуществлялась, когда было «совместное действие», скажем, совета рабочих депутатов и совета солдатских депутатов, или железнодорожного стачечного комитета, или крестьянских депутатов и т. д. Все подобные организации были преимущественно беспартийны, и, тем не менее, «коалиция» классов безусловно имела место в каждом совместном действии таких организаций. Крестьянская партия при этом намечалась, зарождалась, возникала — в виде «Крестьянского союза» 150 1905 года или «Трудовой группы» 1906 года — и, по мере роста, развития, самоопределения такой партии, коалиция классов принимала различные формы, начиная от неопределенных и неоформленных и кончая вполне определенными и оформленными политическими соглашениями. Например, после разгона первой Думы были выпущены следующие три призыва к восстанию: 1) «К армии и флоту»; 2) «Ко всему российскому крестьянству»; 3) «Ко всему народу». Под первым воззванием подписались с.-д. думская фракция и комитет «Трудовой группы». Обнаружилась ли в этом «совместном действии» коалиция двух классов? Конечно, да. Отрицать это — значит именно крючкотворствовать или превращать широкое научное понятие «коалиции клас-
383
ЦЕЛЬ БОРЬБЫ ПРОЛЕТАРИАТА В НАШЕЙ РЕВОЛЮЦИИ
сов» в узкое юридическое, почти нотариальное, я сказал бы, понятие. Далее, можно ли отрицать, что этот совместный призыв к восстанию, подписанный думскими депутатами от рабочего класса и крестьянства, сопровождался совместными действиями в частичных местных восстаниях представителей обоих классов? Можно ли отрицать, что совместный призыв к общему восстанию и совместное участие в местных и частичных восстаниях обязывает сделать вывод о совместном образовании временного революционного правительства? Отрицать это — значило бы крючкотворствовать, сводить понятие «правительства» исключительно к законченному, оформленному явлению, забывать о том, что законченность и оформленность проистекают из незаконченности и неоформленности.
Далее, второй призыв к восстанию подписан Центральным Комитетом (меньшевистским!) РСДРП, тоже партии с.-р., Всероссийским крестьянским союзом, Всероссийским железнодорожным 151 и Всероссийским учительским союзом 152, кроме комитета Трудовой группы и социал-демократической фракции, а под третьим призывом к восстанию стоит подпись ППС и Бунда 153 плюс все предыдущие подписи, кроме трех союзов.
Вот вам оформленная политическая коалиция партий и беспартийных организаций! Вот вам «диктатура пролетариата и крестьянства», провозглашенная в виде угрозы царизму, в виде призыва ко всему народу, но еще неосуществленная! И в настоящее время едва ли много найдется с.-д., которые бы согласились с меньшевистским «Социал-Демократом» 154 1906 года, № 6, где говорилось про эти призывы: «В указанном случае наша партия заключила с другими революционными партиями и группами не политический блок, а боевое соглашение, которое мы всегда считали целесообразным и необходимым» (ср. «Пролетарий» № 1, 21 августа 1906 года и № 8, 23 ноября 1906 года *). Боевое соглашение нельзя противопоставлять политическому
блоку, ибо оно входит в это последнее понятие. Политический блок осуществляется в различные исторические моменты то «боевым соглашением» в деле восстания, то парламентским соглашением насчет «совместных действий против черносотенцев и против к.-д.» и т. п. Идея диктатуры пролетариата и крестьянства нашла свое практическое выражение в течение всего хода революции в тысяче форм, начиная от подписи манифеста о неплатеже налогов и о взятии обратно вкладов (декабрь 1905 г.) или от подписи призывов к восстанию (июль 1906 г.) и кончая голосованиями во II и в III Думах в 1907 и 1908 годах.
Точно так же неверно второе заявление Троцкого, приводимое т. Мартовым. Неверно, что «весь вопрос в том, кто даст содержание правительственной политике, кто сплотит в ней однородное большинство» и т. д. Это особенно неверно, когда т. Мартов приводит это как довод против диктатуры пролетариата и крестьянства. Троцкий в этом рассуждении сам допускает «участие представителей демократического населения» в «рабочем правительстве», т. е. допускает правительство из представителей пролетариата и крестьянства. На каких условиях допускать участие пролетариата в правительстве революции, — вопрос особый, и по этому вопросу, очень может быть, большевики не сойдутся не только с Троцким, но и с польскими с.-д. Но вопрос о диктатуре революционных классов никоим образом не сводится к вопросу о «большинстве» в том или ином революционном правительстве, об условиях допустимости участия с.-д. в том или ином правительстве.
Наконец, всего более неверно третье из приводимых т. Мартовым мнений Троцкого, которое кажется т. Мартову «справедливым»: «пусть даже оно (крестьянство) сделает это («присоединится к режиму рабочей демократии») не с большей сознательностью, чем оно обычно присоединяется к буржуазному режиму». Пролетариат не может ни рассчитывать на несознательность и предрассудки крестьянства, как рассчитывают на них и опираются на них владыки буржуазного режима, ни пред-
385
ЦЕЛЬ БОРЬБЫ ПРОЛЕТАРИАТА В НАШЕЙ РЕВОЛЮЦИИ
полагать сохранение в революционный период хотя бы обычной несознательности и пассивности крестьянства. Факты из истории русской революции показывают, что первая же волна подъема, в конце 1905 года, сразу толкает крестьянство к такой политической организации (Всероссийский крестьянский союз), которая, несомненно, являлась зародышем особой крестьянской партии. В I и во II Думах, несмотря на истребление контрреволюцией первой смены передовых крестьян, крестьянство — на этот раз впервые в общенациональном масштабе, в всероссийских выборах — сразу кладет основание «Трудовой группе», несомненному зачатку особой крестьянской партии. В этих зародышах и зачатках много неустойчивого, неопределенного, шаткого, это несомненно, но если начало революции создало такие политические группировки, то не подлежит ни малейшему сомнению, что революция, доведенная до такого «конца» или, вернее, до такой высокой степени развития, как революционная диктатура, создаст более оформленную и более сильную революционно-крестьянскую партию. Рассуждать иначе — значило бы предполагать, что у взрослого человека некоторые существенные органы могут остаться младенческими по величине, форме, степени развития.
Во всяком случае, вывод т. Мартова, что конференция согласилась именно с Троцким в вопросе о взаимоотношении между пролетариатом и крестьянством в борьбе за власть, есть поразительное несоответствие с фактами, есть попытка, поистине, «высосать» из слова то, что на конференции вовсе не обсуждалось, не приводилось, не имелось в виду.
IV
Задевая Каутского, т. Мартов опять-таки в немногих словах сосредоточивает такое обилие неверностей, что для ответа ему по существу неминуемо приходится рассказывать читателю чуть ли не все с начала.
Совершенно неверно, что «многие, в том числе и Ленин в предисловии к статье Каутского о «Перепек-
386
В. И. ЛЕНИН
тивах» *, решительно отрицали буржуазный характер нашей революции», и точно так же неверно, что Каутский «объявлял русскую революцию не буржуазной». Дело было совсем иначе.
Плеханов обратился с вопросами ко многим представителям международной социал-демократии, причем в 1-ом вопросе спрашивал об «общем характере» русской революции, а во 2-ом — о «поведении социал-демократической партии по отношению к буржуазной демократии, которая по-своему борется за политическую свободу». В такой формулировке вопросов заключались уже две ошибки т. Плеханова против марксизма: первая ошибка — смешение «общего характера» революции в смысле ее общественно-экономического содержания с вопросом о движущих силах революции. Марксисты не могут смешивать этих вопросов, не могут даже непосредственно выводить ответ на второй вопрос из ответа на первый без особого конкретного анализа. Вторая ошибка — смешение вопроса о роли крестьянства в нашей революции с ролью буржуазной демократии вообще. На самом деле и крестьянство и либералы подходят под научное понятие «буржуазной демократии», но отношение пролетариата к этим двум разновидностям «буржуазной демократии» неизбежно должно быть существенно различным.
Каутский сразу заметил ошибки т. Плеханова и исправил их своим ответом. В смысле общественно-экономического содержания революции Каутский не только не думал отрицать ее буржуазный характер, а, напротив, решительно признал таковой. Вот относящиеся сюда заявления Каутского в тех самых «Перспективах», которые так глубоко неправильно излагает т. Мартов:
«Теперешняя революция (в России) может повести в деревне лишь к созданию крепкого крестьянства на основе частной собственности на землю и этим вырыть между пролетариатом и имущей частью сельского населения такую же пропасть, какая существует уже в Западной Европе. Поэтому, нельзя себе представить,
* См. Сочинения, 5 изд., том 14, стр. 221-227. Ред.
387
ЦЕЛЬ БОРЬБЫ ПРОЛЕТАРИАТА В НАШЕЙ РЕВОЛЮЦИИ
чтобы теперешняя русская революция повела уже к введению социалистического способа производства, даже если бы она временно и предоставила социал-демократам кормило правления» (стр. 31 перевода под ред. Н. Ленина).
В предисловии Ленина именно это место имеется в виду, когда говорится (стр. 6, там же): «Нечего и говорить, что основные положения всех русских с.-д. о несоциалистическом характере крестьянского движения, о невозможности возникновения социализма из мелкого крестьянского производства и т. д. целиком (курсив Н. Ленина в предисловии) разделяет Каутский».
Утверждение т. Мартова, что Ленин решительно отрицал буржуазный характер нашей революции, решительно противоречит истине. Ленин говорит как раз обратное. Каутский решительно признал нашу революцию буржуазной по общему характеру в смысле общественно-экономического содержания революции.
«На первый вопрос» Плеханова, — писал там же Каутский, — «мне кажется, нельзя ответить просто в том или ином смысле. Время буржуазных революций, т. е. революций, движущей силой которых явилась буржуазия, миновало, миновало и для России… Буржуазия не принадлежит к движущим силам современного революционного движения в России, и постольку это движение не может быть названо буржуазным» (стр. 29). Читатель видит, что Каутский с полнейшей ясностью определяет здесь, о чем идет речь, — с полнейшей ясностью говорит о буржуазной революции не в смысле общественно-экономического содержания, а в смысле революции, «движущей силой которой является буржуазия».
Далее. Вторую ошибку Плеханова Каутский поправил тем, что ясно и определенно размежевал «либеральную» и крестьянскую буржуазную демократию. Каутский признал, что «в общности интересов промышленного пролетариата и крестьянства заключается революционная сила русской социал-демократии», что «без крестьян мы не можем теперь одержать в России победы» (стр. 31). Интересно отметить, — по тому
388
В. И. ЛЕНИН
неинтересному вопросу об «и», который наполняет принципиальную дискуссию т. Мартова, — что Каутский в этой же статье, т. е. в 1906 году, употребляет на одной странице и выражение «опереться» («на какой класс может опереться русский пролетариат?») и выражение: «союз пролетариата с другими классами в революционной борьбе должен, прежде всего, основываться на общности экономических интересов» (стр. 30).
Не обвинит ли т. Мартов К. Каутского в том, что он в 1906 году, предвидя декабрьскую конференцию РСДРП 1908 года, задался целью «сбить с толку читателей», «замазать и заклеить» разногласия между большевиками и польскими с.-д., «крючкотворствовать» и т. п.?
Заметим, что, защищая идею союза пролетариата и крестьянства в буржуазной русской революции, Каутский в сущности не выдвигает никакой «новой» идеи, а всецело идет по стопам Маркса и Энгельса. Маркс писал в 1848 году в «Новой Рейнской Газете» 155: «Крупная буржуазия —
