защищал вместо него несменяемость судей.
Мы заметим по этому поводу, что тут либеральное требование выдвигается вместо демократического и в прикрытие полного отступления от демократизма. Участие народных представителей в суде есть, несомненно, начало демократическое. Последовательное применение этого начала состоит, во-первых, в том, чтобы для выбора присяжных не было ценза, т. е. ограничения
избирательного права условиями образования, собственности, оседлости и проч.
Среди присяжных в настоящее время, вследствие исключения рабочих, преобладает нередко особенно реакционное мещанство. Лекарство от этого зла должно состоять в развитии демократизма до его последовательной и цельной формы, а вовсе не в подлом отречении от демократизма. Известно, что вторым условием последовательного демократизма в устройстве суда признается во всех цивилизованных странах выборность судей народом.
Несменяемость же судей, с которой так носятся либеральные буржуа вообще и наши российские в частности, есть лишь раздел привилегий средневековья между Пуришкевичами и Милюковыми, между крепостниками и буржуазией. На деле несменяемости провести в полном виде нельзя, да и нелепо защищать ее по отношению к негодным, небрежным, худым судьям. В средние века назначение судей было исключительно в руках феодалов и абсолютизма. Буржуазия, получив теперь широкий доступ в судейские круги, защищает себя от феодалов посредством «принципа несменяемости» (ибо назначаемые судьи в большинстве неизбежно будут, в силу принадлежности большинства «образованных» юристов к буржуазии, выходцами из буржуазии). Защищая, таким образом, себя от феодалов, буржуазия в то же время защищает себя от демократии, отстаивая назначаемость судей.
Интересно отметить далее следующие места из речи д-ра Гинсберга, судьи из Дрездена. Он принялся рассуждать о классовой юстиции, т. е. о проявлении классового угнетения и классовой борьбы в современном судопроизводстве.
«Кто думает, — восклицает д-р Гинсберг, — что участие представителей народа в суде устраняет классовую юстицию, тот жестоко заблуждается…»
Справедливо, г. судья! Демократия вообще не устраняет классовой борьбы, а делает лишь ее сознательной, свободной, открытой. Но это не довод против демократии.
«… Классовая юстиция, несомненно, существует в действительности, — продолжал судья из Саксонии (а саксонские судьи прославились в Германии свирепыми приговорами против рабочих), — но совсем не в смысле социал-демократов, не в смысле предпочтения, оказываемого богатым по сравнению с бедными. Наоборот, классовая юстиция существует как раз в противоположном смысле. У меня был такой случай. Судим мы втроем, я и два шеффена. Один из них — открытый социал-демократ, другой нечто в том же роде. Обвиняется стачечник, который поколотил штрейкбрехера («рабочего, желающего работать», — сказал буквально господин саксонский судья), схватил его за горло и кричал: «Добрались мы теперь до тебя, проклятый каналья!».
Обыкновенно за это назначают от 4 до 6 месяцев тюрьмы, и это — самое меньшее, чем следует наказывать столь дикие поступки. И вот, мне пришлось с величайшим трудом добиваться того, чтобы подсудимый не был оправдан. Шеффен — социал-демократ — говорит мне, что я не понимаю психологии рабочих. А я ему отвечаю, что я очень хорошо понимаю психологию побитого…»
Немецкие газеты, приводящие текст речи судьи Гинсберга, отмечают в этом месте: «Хохот». Господа юристы и господа судьи хохотали. Признаться, если бы нам пришлось слушать этого саксонского судью, мы бы тоже от души посмеялись.
Учение о классовой борьбе — это такая вещь, что против него можно еще представить себе потуги спорить по-ученому (якобы по-ученому). Но стоит взять вопрос практически, присмотреться к жизненным обыденным явлениям и — глядь! — самый ярый противник этого учения может оказаться таким же талантливым пропагандистом классовой борьбы, как господин саксонский судья Гинсберг.
В № 63 «Правды» от 12 июля мы рассказали читателям о всеобщей стачке в Цюрихе 29-го июня (12-го июля нов. ст.) . Напомним, что стачка была решена вопреки вождям политических организаций. Собрание 425 представителей всех рабочих организаций Цюриха, высказавшееся за стачку, встретило криками «позор!» заявление печатников, которые были против стачки.
В настоящее время в печати появились данные, разоблачающие этот оппортунизм.
Оказывается, политические вожди швейцарских рабочих дошли в своем оппортунизме до прямой измены партии. Именно этими резкими, но справедливыми словами характеризуют лучшие органы швейцарской и германской рабочей печати поведение цюрихских социал-демократов, членов магистрата (городской управы). Цюрихская городская управа, защищая капиталистов, запретила стачечные пикеты (и тогда рабочие решили протестовать однодневной всеобщей стачкой).
В цюрихском магистрате девять членов, из них четыре социал-демократа: Эрисман, Пфлюгер, Фогельзангер, Клёти.
И вот, теперь стало известно, что запрещение пикетов принято было городской управой единогласно, т. е. Эрисман и его трое коллег социал-демократов голосовали за!!! Цюрихское кантональное правительство
требовало от городской управы запрещения пикетов вообще, а четверо премудрых пескарей, то бишь цюрихских социал-демократов, внесло «компромиссное » предложение запретить пикеты только в окрестностях двух механических мастерских, в которых были прекращены работы.
Конечно, на деле такое частичное запрещение пикетов было именно то, чего требовала буржуазия, и предложение «социал-демократов» (?!) было принято буржуазным большинством городской управы!
Мало того. Недавно цюрихская городская управа опубликовала отчет о событиях, связанных с всеобщей стачкой. Капиталисты, мстя за нее, объявили трехдневный локаут. Цюрихская городская управа единогласно, при участии всех четырех ее социал-демократических членов, приняла решение, что для охранения порядка необходимо подкрепить силы полиции призывом войска.
Но и это еще не все. Буржуазная городская управа Цюриха неистово обрушилась рядом преследований на тех служащих и рабочих в городских предприятиях, которые участвовали в стачке. 13 рабочих управа прогнала с мест, 116 она подвергла дисциплинарным карам (понижение в должности, уменьшение жалованья). Эти решения городской управы были приняты ею тоже единогласно, при участии Эрисмана и его двух коллег.
Иначе, как изменой партии, нельзя назвать поведение Эрисмана и К°.
Нельзя удивляться тому, что анархо-синдикалисты имеют известный успех в Швейцарии, если им приходится критиковать перед рабочими такую социалистическую партию, которая терпит в своих рядах подобных оппортунистов-изменников. Измена Эрисмана и К° именно потому имеет крупное международное значение, что она наглядно показывает нам, откуда и каким образом грозит рабочему движению опасность внутреннего разложения.
Эрисман и К° вовсе не дюжинные перебежчики в лагерь врага, это просто мирные мещане, оппорту-
нисты, привыкшие к парламентской «вермишели», подавленные конституционно-демократическими иллюзиями. Наступил острый момент классовой борьбы, — разлетелись сразу в пух и прах иллюзии конституционного «порядка» и «демократической республики» — растерялись и скатились в болото наши обыватели в должности социал-демократических членов городской управы.
Сознательные рабочие на этом печальном примере могут видеть, к чему должно привести распространение оппортунизма в рабочей партии.
ТВО И ПОЛИТИКА
Как известно, в настоящее время употребляются самые отчаянные усилия, чтобы поднять все духовенство на выборах в IV Государственную думу и сорганизовать его в сплошную черносотенную силу.
Крайне поучительно видеть, что вся русская буржуазия — и правительственная, октябристская, и оппозиционная, кадетская, — с одинаковым усердием и волнением разоблачает эти планы правительства и осуждает их.
Русский купец и русский либеральный помещик (вернее, пожалуй, либеральничающий) боятся усиления безответственного правительства, желающего «подобрать» себе голоса послушных батюшек. Само собой разумеется, что демократия еще гораздо решительнее либерализма является оппозиционной (выражаясь мягко и неточно) по этому пункту.
Мы уже указывали в «Правде» на недемократическую постановку вопроса о духовенстве либералами, которые либо прямо защищают архиреакционную теорию о «невмешательстве» духовенства в политику, либо мирятся с этой теорией .
Демократ безусловно враждебен самомалейшей подделке избирательного права и выборов, но он безусловно за прямое и открытое вовлечение самых широких масс всякого духовенства в политику. Неучастие духовенства
в политической борьбе есть вреднейшее лицемерие. На деле духовенство всегда участвовало в политике прикровенно, и народу принесет лишь пользу переход духовенства к политике откровенной.
Выдающийся интерес по этому вопросу представляет статья старообрядческого епископа Михаила, помещенная на днях в «Речи». Взгляды этого писателя очень наивны: он воображает, например, что «клерикализм (нам) России неведом», что до революции его (духовенства) дело было только небесное и т. п.
Но поучительна фактическая оценка событий этим, видимо, осведомленным человеком.
«… Что торжество выборов не будет торжеством клерикализма, — пишет еп. Михаил, — кажется мне бесспорным. Объединенное, хотя искусственно, в то же время, конечно, оскорбленное этим хозяйничаньем над их голосами и совестью, духовенство увидит себя в середине между двумя силами… И отсюда необходимый перелом, кризис, возврат к естественному союзу с народом. Если бы клерикальное и реакционное течение… успело окрепнуть и вызреть само собою, этого, может быть, и не было бы. Теперь, когда духовенство вызвано из покоя еще с остатками прежнего смятения, оно будет продолжать свою историю. И демократизм духовенства — неизбежный и последний этап этой истории, который будет связан с борьбой духовенства за себя».
В действительности речь должна идти не о «возврате к естественному союзу», как наивно думает автор, а о распределении между борющимися классами. Ясность, широта и сознательность такого распределения от вовлечения духовенства в политику, наверное, выиграют.
А тот факт, что осведомленные наблюдатели признают наличность, жизненность и силу «остатков прежнего смятения» даже в таком социальном слое России, как духовенство, следует очень принять к сведению.
Позорно знаменитая книга «Вехи», имевшая громадный успех среди либерально-буржуазного общества, насквозь пропитанного ренегатскими стремлениями, вызвала недостаточный отпор и недостаточно глубокую оценку в лагере демократии.
Отчасти это произошло потому, что время успехов «Вех» совпало с таким временем, когда «открытая» печать демократии была почти совсем придушена.
Теперь г. Щепетев в «Русской Мысли» 57 (август) выступает с подновленным изданием «веховщины». Это вполне естественно со стороны органа веховцев, редактируемого главой ренегатов, господином П. Б. Струве. Но так же естественно будет со стороны демократии, особепно рабочей демократии, если она наверстает теперь хоть немногое из того, в чем она осталась в долгу перед «веховцами».
I
Г-н Щепетев выступает по форме с скромным «письмом из Франции» — о русских в Париже. Но под этой скромной формой кроется на самом доле весьма определенное «обсуждение» русской революции 1905 года и русской демократии.
«У всех еще на памяти, — пишет веховец, — этот тревожный (вот как! для кого тревожный, почтеннейший г. либерал?), беспокойный и весь сплошь запутанный 1905 год…»
«Беспокойный и весь сплошь запутанный»! Сколько должно быть грязи и болота в душе у человека, который способен написать такие слова. Немецкие противники революции 1848 года обозвали этот год «безумным» годом. Ту же мысль или, вернее, тот же тупой, подлый испуг выражает российский кадет из «Русской Мысли».
Мы противопоставим ему лишь немногие, наиболее объективные и наиболее «скромные» факты. Заработная плата рабочих повышалась в этот год, как никогда. Арендные цены на землю падали. Всякие формы объединения рабочих — вплоть до прислуги — росли с невиданным успехом. Миллионы дешевых изданий на политические темы читались народом, массой, толпой, «низами» так жадно, как никогда еще дотоле не читали в России.
Некрасов восклицал в давно-давно прошедшие времена:
..
Желанное для одного из старых русских демократов «времечко» пришло. Купцы бросали торговать
