что «кадеты никогда не брались защищать право отделения наций от русского государства».
Заявление это настолько прямое, что «Новому Времени» приходится вертеться. Оно пишет:
«Растяжимое понятие культурного самоопределения, судя по фактам, отличается, с кадетской точки зрения, от защиты сепаратизма, по-видимому, только в способах действия».
Но само «Новое Время» прекрасно поняло разницу между нелепым «культурным» и действительным, т. е. политическим, самоопределением, ибо дальше читаем:
«А гг. кадеты действительно никогда не брались защищать право отделения наций от русского государства… иначе, как несравненно более культурным путем субсидирования инородцами и евреями своих печатных органов».
258
В. И. ЛЕНИН
Старый, избитый, смешной прием черносотенцев попрекать либералов помощью от евреев! А существенного все-таки, из-за этих глупеньких приемов, забывать нельзя: существенно то, что «Новое Время» вполне поняло разницу между социал-демократами и кадетами, признав, что право отделения кадеты не брались защищать.
Различие к.-д. и с.-д. есть отличие национал-либералов от последовательных демократов.
Письмо Ломтатидзе по поводу борьбы шестерки и семерки в думской фракции курьезно попало в ликвидаторской газете рядом с подсчетом, что за ликвидаторов высказалось 3701 человек (№ 75, стр. 2). Мы оставляем до другой статьи проверку этой цифры, отмечая лишь, что «За Правду» за три дня до этого (№ 26) сообщила не опровергнутую оппонентами цифру 5000.
Семерка явно оказывается опять и опять представляющей меньшинство рабочих.
Поэтому «крепкие слова» Ломтатидзе производят особенно неловкое впечатление. Браниться, вспоминать разные эпизоды старой, наиболее ожесточенной борьбы, кричать: «нагло, вздорно, цинично» и т. п., и т. д. — все это признаки крайней слабости и бессильного раздражения.
Остается неопровергнутым и неопровержимым, 1) что за шестеркой стоит большинство сознательных рабочих; 2) что семерка не признает воли и решений большинства, не признает и руководящего учреждения, большинством принимаемого.
Становится прямо неловко, стыдно за раздраженного Ломтатидзе, когда читаешь у него:
«Указали ли они (шестеро) хоть на один случай, когда политические думские выступления шли бы вразрез с интересами нашего дела, наших лозунгов, нашей традиции!»
260
В. И. ЛЕНИН
Пафос Ломтатидзе производит фальшивое впечатление, раз мы знаем, что не только шестерка, а признаваемое ею высшее руководящее учреждение официально, формально, давно указало хотя бы на нарушение программы семеркой!
Ломтатидзе своим неловким раздражением, своими невпопад задаваемыми вопросами только сильнее подчеркивает действительно глубокую суть всего конфликта, борьбу беспартийных против партийности. В этом суть. И это не шутка, не мелочь, а серьезнейший и самый больной вопрос.
Не всякий, кто говорит: «господи! господи!» внидет в царствие небесное. Не всякий, кто кричит, бия себя в грудь, о единстве и единстве, на деле работает в пользу единства.
Что такое единство рабочего класса?
Это прежде всего и главным образом — единство его политической организации, его целого. Только такое единство может обеспечить действительное единство и думской фракции и всех вообще выступлений и всей борьбы рабочего класса.
Именно это единство нарушено ликвидаторским течением, как признали неоднократно, начиная с 1908 года, формальные резолюции партии. В этом гвоздь вопроса. Обходя это, Ломтатидзе только обнаруживает свою неправоту.
Семерка виновата в расколе всецело, ибо она нарушила программу, она выступала в защиту разрушавших партию ликвидаторов, она не считалась с формальными решениями большинства, она нарушает волю организованных рабочих. Иного выхода нет, как сознать свою вину, признать представительницей большинства шестерых и с ними начать систематическое сближение путем соглашения.
Г-н Мартов подтвердил уже отмеченный в «Пролетарской Правде» факт, что я не был в подкомиссии о стачках и что в комиссии я выступал против «уголовной наказуемости» *. Мне остается теперь только добавить, что я выступал вовсе не только за «уменьшение» наказуемости, как «помнится» г. Мартову, а, разумеется, за полную недопустимость подобного пункта. И мне не было надобности вносить поправки, ибо в обсуждавшемся тогда проекте вовсе не было подобного пункта, и лишь г. Ф. Дан безуспешно пытался внести его (даже Л. Мартов решился тогда возразить т. Ф. Дану).
ПЕРЕПИСКА МАРКСА С ЭНГЕЛЬСОМ 102
Давно обещанное издание переписки знаменитых основателей научного социализма наконец увидело свет. Энгельс завещал издание Бебелю и Бернштейну, и Бебель успел незадолго до своей смерти покончить свою часть редакционной работы.
Переписка Маркса и Энгельса, вышедшая несколько недель тому назад в Штутгарте у Дитца, представляет из себя четыре больших тома. В них вошло всего 1386 писем Маркса и Энгельса за громадный промежуток времени с 1844 по 1883 год.
Редакторская работа, т. е. составление предисловий к переписке за отдельные периоды, выполнена Эд. Бернштейном. Как и следовало ожидать, эта работа неудовлетворительна ни с технической, ни с идейной стороны. Бернштейну нельзя было браться, — после его печально-знаменитой «эволюции» к крайне оппортунистическим взглядам — за редактирование писем, насквозь проникнутых революционным духом. Предисловия Бернштейна частью бессодержательны, частью прямо фальшивы, — например, когда вместо точной, ясной, прямой характеристики оппортунистических ошибок Лассаля и Швейцера, разоблачаемых Марксом и Энгельсом, встречаешь эклектические фразы и выпады вроде того, что «Маркс и Энгельс не всегда были правы против Лассаля» (т. III, стр. XVIII) или будто они «ближе были» по тактике к Швейцеру, чем к Либкнехту
Первая страница рукописи В. И. Ленина «Переписка Маркса с Энгельсом». Конец 1913 г.
Уменьшено
263
ПЕРЕПИСКА МАРКСА С ЭНГЕЛЬСОМ
(т. IV, стр. X). Никакого иного содержания, кроме прикрытия и подкрашивания оппортунизма, в этих выпадах нет. К сожалению, эклектическое отношение к идейной борьбе Маркса со многими его противниками все сильнее распространяется среди современной немецкой социал-демократии.
С технической стороны, неудовлетворительно составлен указатель, один ко всем четырем томам (например, пропущены имена Каутского, Стирлинга); примечания к отдельным письмам слишком скудны и затеряны в предисловиях редактора вместо того, чтобы поместить их рядом с соответствующими письмами, как это сделал Зорге, и т. д.
Издана переписка непомерно дорого — около 20 руб. за все четыре тома. Нет сомнения, что можно и должно было издать полную переписку менее роскошно за более доступную цену, а кроме того выпустить — для широкого распространения среди рабочих — извлечение важнейших в принципиальном отношении мест.
Все эти недостатки издания, конечно, затруднят ознакомление с перепиской. Это жаль, ибо научная и политическая ценность ее — громадна. Не только Маркс и Энгельс выступают здесь перед читателем с особенной рельефностью во весь свой рост. Богатейшее теоретическое содержание марксизма развертывается в высшей степени наглядно, ибо Маркс и Энгельс неоднократно возвращаются в письмах к самым разнообразным сторонам своего учения, подчеркивая и поясняя — иногда совместно обсуждая и убеждая друг друга — самое новое (по отношению к прежним взглядам), самое важное, самое трудное.
Перед читателем проходит с поразительной живостью история рабочего движения всего мира — в самые важнейшие моменты и в наиболее существенных пунктах. Еще ценнее история политики рабочего класса. По самым различным поводам, в разных странах старого мира и в новом мире, в различные исторические моменты Маркс и Энгельс обсуждают наиболее принципиальное относительно постановки вопросов о
264
В. И. ЛЕНИН
политических задачах рабочего класса. А эпоха, охватываемая перепиской, есть как раз эпоха выделения рабочего класса из буржуазной демократии, эпоха возникновения самостоятельного рабочего движения, эпоха определения основ пролетарской тактики и политики. Чем чаще в наше время приходится наблюдать, как рабочее движение разных стран страдает от оппортунизма вследствие застоя и гниения буржуазии, вследствие поглощения внимания рабочих вождей мелочами дня и т. д., — тем ценнее богатейший материал переписки, показывающий глубочайшее понимание коренных преобразовательных целей пролетариата и необыкновенно гибкое определение данных задач тактики, с точки зрения этих революционных целей и без малейших уступок оппортунизму или революционной фразе.
Если попытаться одним словом определить, так сказать, фокус всей переписки, — тот центральный пункт, к которому сходится вся сеть высказываемых и обсуждаемых идей, то это слово будет диалектика. Применение материалистической диалектики к переработке всей политической экономии, с основания ее, — к истории, к естествознанию, к философии, к политике и тактике рабочего класса, — вот что более всего интересует Маркса и Энгельса, вот в чем они вносят наиболее существенное и наиболее новое, вот в чем их гениальный шаг вперед в истории революционной мысли.
В дальнейшем изложении мы намерены дать, после общего обзора переписки, очерк наиболее интересных замечаний и рассуждений Маркса и Энгельса, отнюдь не претендуя на исчерпание всего содержания писем.
Переписку открывают письма 24-летнего Энгельса к Марксу в 1844 году. Тогдашняя обстановка в Германии выступает замечательно рельефно. Первое письмо
265
ПЕРЕПИСКА МАРКСА С ЭНГЕЛЬСОМ
помечено концом сентября 1844 года и послано из Бармена, где жила семья Энгельса и где он родился. Энгельсу не было тогда еще полных 24 лет. Он тоскует в семейной обстановке и рвется прочь. Отец — деспот, религиозный фабрикант, возмущенный беготней сына по политическим собраниям и его коммунистическими убеждениями. Если бы не мать, которую я очень люблю, — пишет Энгельс, — я бы не стерпел даже и нескольких дней, остающихся до моего отъезда. Ты не можешь себе представить, — жалуется он Марксу, — какие мелкие соображения, какие суеверные опасения выдвигаются здесь, в семье, против моего отъезда 103.
Пока Энгельс в Бармене — где его удерживала еще некоторое время одна любовная история — он уступает отцу и недели две ходит работать в фабричную контору (отец его был фабрикант). «Торговля — гнусность, — пишет он Марксу, — гнусный город Бармен, гнусно здешнее времяпрепровождение, а в особенности гнусно оставаться не только буржуа, но даже фабрикантом, т. е. буржуа, активно выступающим против пролетариата». Я утешаю себя, — продолжает Энгельс, — работой над моей книжкой о положении рабочего класса (книга эта вышла, как известно, в 1845 году и является одним из лучших произведений в мировой социалистической литературе). «Можно еще, будучи коммунистом, оставаться по внешним условиям буржуем и вьючной скотиной торгашества, если не заниматься литературной деятельностью, — но вести в одно и то же время широкую коммунистическую пропаганду и занятия торгашеством, промышленными делами, этого нельзя. Я уеду. К тому же еще эта усыпляющая жизнь в семье, насквозь христиански-прусской, — я не могу больше этого вынести, я бы мог здесь в конце концов сделаться немецким филистером и внести филистерство в коммунизм» 104. Так писал молодой Энгельс. После революции 1848 года жизнь заставила его вернуться в контору отца и сделаться на долгие годы «вьючной скотиной торгашества», но он сумел при этом устоять, создать себе не христиански-прусскую, а совсем иную
266
В. И. ЛЕНИН
товарищескую обстановку, сумел сделаться на всю жизнь беспощадным врагом «внесения филистерства в коммунизм».
Общественная жизнь в немецкой провинции 1844 года похожа на русскую в начале 20 века, перед революцией 1905 года. Все рвется к политике, все кипит оппозиционным возмущением против правительства, пасторы громят молодежь за атеизм, дети в буржуазных семьях устраивают сцены родителям за «аристократическое обращение с прислугой или с рабочими».
Общая оппозиционность выражается в
