этим пересмотрел свою собственную программу. М-р Бальфур предсказывал даже, что у Германии будет 21 или 25 линейных кораблей. Последующие события показали, что адмирал фон Тирпиц говорил правду: когда этот момент наступил, у Германии их было девять. Этот страх обошелся нам в четыре «контингентных» дредноута — величина хотя и умеренная, но обострившая раздражение и недоверие в Европе в размерах, не поддающихся никакому количественному исчислению» (с. 91). «.Международные отношения фирм, торгующих вооружением, представляют собою соблазнительную тему для сатиры. Комментарии неизбежно и ясно вытекают из фактов и они будут здесь изложены без прикрас. Капитал лишен патриотизма. Выдающаяся германская фирма оказывается под руководством французских директоров. Германские фирмы восстанавливают русский военный флот, который является соперником германского. Британские фирмы имеют в Италии отделения, строящие те самые итальянские дредноуты, о которых говорят, что они являются соперниками наших собственных. В Нобелевский трест и, до недавнего времени, в компанию Гарвей входили все ведущие фирмы по производству вооружений: английские,
623
ТЕТРАДЬ «БРЕЙЛСФОРД»
французские, германские и американские. Одно время французская фирма Шнейдер и германская фирма Крупп объединились в синдикат для разработки железных рудников Уенца в Алжире» (с. 92).
«Во всем мире эти концентрированные силы, решительные и хорошо осведомленные, неуклонно подавляют более раздробленные и менее поддающиеся централизованному руководству силы, стоящие за разоружение и мир. Число лиц, наживающихся на вооружениях и войне, относительно невелико по сравнению со всем населением цивилизованного мира. Но их индивидуальное значение крупнее, они работают в союзе с «обществом», которое рассматривает империю как поле для карьеры своих сыновей, и с финансовыми кругами, которые считают ее сферой для инвестиций» (с. 93).
«Г-н Гладстон пришел к власти после Мидлотианской кампании с программой решительного противодействия империализму, Главным актом внешней политики его правительства была оккупация Египта. С тех пор ложь запала в душу либерализма» (с. 103-104).
«Под таким влиянием либерализм стал империалистской партией с лордом Розбери, а позднее сэром Эдуардом Греем в качестве единственно возможных руководителей ее иностранной политики. Лорд Розбери по браку связан был с семейством Ротшильдов, и именно влияние Рот-шильда привело к оккупации Египта» (с. 105).
«Не было бы разрыва с Францией, и Сердечное согласие могло бы быть установлено лет на двадцать раньше. Европейские вооружения не были бы столь подавляющими, и дипломатия Бисмарка имела бы меньший триумф. И главное, никогда не был бы заключен союз, который наполнил казну русского самодержца французским золотом и таким образом увековечил жесточайшую из европейских деспотий» (с. 108). ««В течение 1907 были начаты или закончены следующие общественные работы в Кумасси: почта, женская тюрьма, больница и диспансер, европейская больница, прачечная Для стирки белья европейцев и несколько зданий для полков Золотого берега».
Перевертывая страницу, узнаешь, что «была сделана площадка для гольфа на 13 лунок». Золотые рудники, тюрьмы, казармы, прачечная для европейцев, построенная
624
В. И. ЛЕНИН
на общественные деньги, и площадка для гольфа вот наша цивилизаторская работа. Но ни одной школы» (с. 127).
«Другими словами, какая бы партия ни была у власти, министром иностранных дел всегда будет империалист, лицо, которому безоговорочно могут доверять «The Times», Сити и консервативная партия. Радикал имеет не больше шансов сделаться министром иностранных дел, чем римский католик стать лордом-канцлером. Доктрина «преемственности» означает, что иностранные дела фактически изъяты из сферы партийного правительства и подчиняются сейчас влиянию только правящего класса, т. е. мнению тех, кто вращается при дворе и в обществе, кто смотрит на армию и гражданскую службу как на занятия, закрепленные за их семьями, и взирает на мир, находящийся за пределами британских островов, главным образом как на сферу для вложения их избыточного богатства» (с. 132).
«Еще более важно бессилие палаты общин в отношении договоров. Если они не содержат финансовых статей, то не обязательно представлять их парламенту, и никакое обсуждение их не может иметь места до тех пор, пока они не будут окончательно подписаны, ратифицированы и опубликованы. Следствием этого является, между прочим, то, что тайный договор связывает нас не менее, чем опубликованный. Тайный договор, надлежащим образом подписанный и ратифицированный одним британским правительством, связывает его преемников. В теории — король и его министр иностранных дел, действуя с согласия своих коллег по кабинету, имеют право взять на себя самые важные и существенные обязательства от имени управляемого ими сорокамиллионного населения этих островов, не спрашивая их выборных представителей» (с. 137-138).
* — государственного переворота. Ред.
«В этих письмах открыто признается, что лорд Джон Россель, премьер-министр, был совершенно не в состоянии контролировать Пальмерстона, который постоянно решал важные дела без полномочия кабинета в целом и даже его главы. Он зашел даже так далеко, что признал Луи Наполеона после coup d’etat * исключительно под свою личную ответственность и против желания
625
ТЕТРАДЬ «БРЕЙЛСФОРД»
не только общественного мнения, но даже и королевы и своих коллег. На советы сместить Пальмерстона лорд Джон Россель всегда отвечал, что если его сместить, он отомстит тем, что вступит в ряды оппозиции и свергнет правительство. Насколько основательно было это опасение, показали следующие события. В конце концов Паль-мерстон был вынужден в конце декабря 1851 уйти в отставку. Однако уже в феврале 1852 он сбросил своих бывших коллег. Кабинет, который не может уволить министра, должен быть готов предоставить ему свободу действий» (с. 143-144).
«С другой стороны, мир, в котором она * вращалась, был мир монархов и правительств. Наций она не знала и не признавала. В огромных потрясениях, происходивших между 1848 и 1860 и создавших итальянскую нацию, она не видела ничего, кроме ряда нападений Сардинии на Австрию» (с. 148-149).
«Когда Пальмерстон и Луи Наполеон в 1848 вели переговоры о плебисците для решения судьбы Ломбардии, она заявила, что «будет бедствием на целые века», если народам будет позволено менять подданство посредством всеобщего голосования» (с. 149).
«Прежде чем можно будет положиться на устойчивость демократий в моменты национального кризиса, необходимо усилить воспитательную пропаганду, необходимо приложить больше сознательных усилий для утверждения принципов» (с. 160).
«Необходимо внедрять всеобщий и глубокий скептицизм для того, чтобы на благонамеренные абстракции и пылкие речи инстинктивно отвечали вопросом: «О каком займе, концессии или сфере экономических интересов вы, собственно, говорите?» Такая задача лежит за пределами ком-петенции, а иногда и понимания наших специальных пропагандистов мира» (с. 160).
* — королева. Ред.
«Говоря сегодня о разоружении и арбитраже, он будет завтра работать для партии, которая едва ли меньше, чем ее соперница, зависит от крупных подрядчиков и банкиров, поддерживающих современную связь дипломатии и финансов. Работа по воспитанию и организации в интересах мира проводится в должной степени только
626
В. И. ЛЕНИН
социалистическими партиями и только они представляют собою силу, которая всегда будет единодушно выступать против милитаризма и империализма» (с. 161). «…война — анахронизм, почти невозможное явление в обществе, основанном на уважении к частной собственности и привыкшем вести свои дела на основе системы космопо-литического кредита» (с. 162).
«Допустим, что война — безумие с точки зрения национальных интересов, тем не менее она может быть вполне разумной с точки зрения немногочисленного, но могущественного правящего класса» (с. 163).
«Не к «местам под солнцем» обращает свой пристальный взгляд современный империалист. Он ищет новых стран «для эксплуатации», многообе-щающих областей с нетронутыми рудниками, невоз-деланными полями, городами без банков, дорогами без рельс. Вот возможности, которых он жаждет. Он рад получить их без завоевания, он не желает войны. Его идеал — огородить их как сферу экономических интересов, внутри которой он может помещать свой капитал на основе национальной монополии.
Это — процесс, который мы должны себе наглядно представить, если хотим понять живучесть вооружений. Но этот процесс слишком мало учитывается в доктрине г-на Нормана Эйнджелла» (с. 164). «Когда господствует Тройственное согласие, оно захватывает Марокко и делит Персию. Когда берет перевес Тройственный союз, он захватывает Триполи, обеспечивает свою власть над Боснией, успешно осуществляет экономическое проникновение в Азиатскую Турцию» (с. 167).
«Для нашей цивилизации характерно затушевывание связи дипломатии с вооружениями, с одной стороны, и с финансами — с другой, под маской изощренного кодекса любезностей и лицемерия» (с. 168).
«Если бы все великие державы, внезапно осененные здравым смыслом, приняли бы завтра решение о сокращении своих вооружений наполовину, это не освободило бы нас от моральных последствий неустранимого конфликта между престижем и силой, возникающего при попытке установить между ними равновесие» (с, 169),
627
ТЕТРАДЬ «БРЕЙЛСФОРД»
«Хороший состав комитета являлся бы некоторой гарантией того, что политика министерства иностранных дел будет действительно отражать волю нации» (с. 213).
«Только концентрируя свое внимание на подобных предложениях и особенно на создании постоянного комитета по иностранной политике, демократия может надеяться, что она будет оказывать решающее влияние на факторы, которые определяют мир и войну, обусловливают рост вооружений и ограничивают наши возможности служить делу человеколюбия во всем мире» (с. 217).
«С 1854 до 1 9 0 6 Сити бойкотировало Россию. Заем 19 0 6 последовал за намеками, содержавшимися в речах сэра Эдуарда Грея, и явно инспирированными статьями в «The Times», которые предсказывали заключение политического соглашения, о котором тогда велись переговоры. Финансы и дипломатия оказывают друг другу взаимные услуги, и в современном мире они стали друг для друга необходимы. Огромной поддержкой для дипломатии, имеющей дело с государством-должником, является сознание, что она фактически имеет за собой экспортный капитал богатой страны, который она может предоставить или задержать. Если бы какая-либо держава или группа держав удерживала монополию на мировом денежном рынке хотя бы в течение нескольких лет и сознательно использовала ее в политических целях, она в конце концов диктовала бы свою волю России, Китаю, Турции и республикам Латинской Америки» (с. 221).
«Россия уязвима, так как она зависит от своей репутации на западных рынках совершенно так же, как любая из республик Латинской Америки. Большую часть своих займов она должна размещать за границей. Из своих собственных ресурсов она не может обеспечить даже муниципальные предприятия своих городов. Ее неразработанные угольные и железные копи и нефтяные промыслы ждут оплодотворения иностранным капиталом. Если бы мы могли на один момент представить себе, что означало бы для нас мнение Германии, если бы мы вынуждены были выпускать свои консоли через «Дейче банк», если бы Манчестеру приходилось обращаться в Берлин за день-гами на постройку своих трамваев, если бы угольной шахте
628
В. И. ЛЕНИН
в Южном Уэльсе приходилось добиваться хорошего отзыва какого-нибудь гамбургского финансиста, то мы в общих чертах поняли бы, почему и насколько хорошее мнение английского народа имеет значение для русского правительства. Кредит — дело деликатное. Пока английские инвесторы считали Россию либо враждебной империей, опасной для нас самих, либо непрочной автократией, которой угрожает революция, русские финансисты тщетно обращались со своими предложениями к Сити. Осторожность, патриотизм и гуманность
