явиться на свет одаренный разумом человек? Кто признает разум, этот рычаг всякой системы и целесообразности, за естественный продукт, тот не может не признать систематическую целесообразность природы. Но тем не менее дух человека есть единственный дух. Ни разумность в движении звезд, ни в яйцах кукушки, ни здравый смысл в конструкции пчелиного улья, . . . . . . .
375
ЗАМЕЧАНИЯ НА КНИГЕ ДИЦГЕНА «МЕЛКИЕ ФИЛОСОФСКИЕ РАБОТЫ»
головы муравья или обезьяны, — только высшая сила, сознание, дух или разум в виде функций человеческого мозга заслуживает этого названия.
Наш дух — высшее духовное существо. Однако не бойтесь, благоговейные, т. е. внимательные слушатели, что мы поставим его на высокий пьедестал религиозного божества. Высокое и низкое в смысле действительности значит только более или менее организованное. Чем менее самостоятельны части какой-либо вещи, чем интенсивнее они функционируют как органы, сообщаясь с другими частями целого, тем выше стоит последнее в естественном порядке вещей. Наше сознание есть общий центральный орган, универсальное средство общения. Но то, что оно есть, оно есть не само по себе, как господь бог, но, по демократическому понятию, только в связи с другими вещами. Ученые a la Фогт много спорят о том, что различно по степени и что абсолютно различно, о том, составляют ли люди и обезьяны два мало различных вида, или два совершенно различных рода…
IV 1
[44-50] Собственно говоря, это поповский прием — обращаться к вам, мои уважаемые товарищи, с высоты амвона. Амвон, христианство, религия — все это вещи и названия, которыми столько уже злоупотребляли, что правдивому человеку должно быть противно приходить с ними в какое бы то ни было соприкосновение. Тем не менее необходимо подойти к ним как можно ближе, чтобы разделаться окончательно со всем этим. Чтобы выкинуть из храма нарушителя тишины, его приходится обнимать. Такова уж диалектика жизни…
Пусть даже христианство и социализм имеют довольно много общего, тем не менее тот, кто сделал бы Христа социалистом, по праву заслуживал бы названия вредного путаника. Не доста- точно еще знать общее сходство вещей — следует также узнать их различия. Не то, что социалист имеет общего с христианином, но то, что в нем есть особенного, что его отличает от последнего — вот предмет нашего внимания.
Недавно христианство было названо религией раболепия. Это действительно самое удачное его обозначение. Раболепна, конечно, всякая религия, но христианская религия самая раболепная из раболепных. Возьмем . . . .
376
В. И. ЛЕНИН
наудачу какое-нибудь обычное христианское изречение. На моем пути стоит крест с надписью:
«Сжалься, милосердный Иисусе! Святая Мария, молись за нас!» Тут пред нами безмерное смирение христианства во всей его жалкой ничтожности. Ибо тот, кто таким образом возлагает все свои надежды на жалость, тот поистине жалкое создание…
Мы, нерелигиозные демократы, имеем то преимущество, что мы ясно сознаем положение вещей…
Разве первые христиане хотели уйти из мира? Разве не ожидали они скорее, что Христос, как могучий, победоносный царь, сойдет к ним на землю, чтобы существующий дурной земной порядок заменить иным, лучшим, но все же земным порядком? Так говорит софист-резонер, которому дела нет до правды, а только хочется украсить свою свободомыслящую половинчатость и трусость звонким именем религии и христианства…
Мы не желаем поддерживать трусость, которая хочет представить отпадение от веры как восстановление истинного христианства и таким образом не желает отказаться от имени. Дискредитировать название необходимо для того, чтобы уничтожить само дело…
То, что христианство имеет истинного, например, умерщвление плоти как хорошее противоядие против внебрачных вожделений, или стоящую выше национализма любовь ко всему человечеству, этого социал-демократия не хочет отрицать. Наоборот, она твердо держится этого, если бы даже остальной мир озверел от ненависти к французам. Она не желает только, подобно христианству или вообще религии, выдавать мирскую истину за небесную святыню…
Мы также хотим любить врага, делать добро тем, кто нас ненавидит, но только тогда, когда враг, безвредный, повержен во прах. И мы скажем вместе с Гервегом:
Одна любовь нас не спасет,
Не принесет нам счастья, —
Пусть ненависть своим мечом
Разрубит цепи рабства.
Довольно нам уже любви!
Она нас не избавит:
Мы с ненавистью на врага
Должны свой меч направить.
.NB . . . . .
377
ЗАМЕЧАНИЯ НА КНИГЕ ДИЦГЕНА «МЕЛКИЕ ФИЛОСОФСКИЕ РАБОТЫ»
2 [51-56] Научная свобода, которая все вещи и все качества подчиняет благу человека, есть вполне антирелигиозная свобода. Религиозная истина в том именно и заключается, что она какое-либо естественное, мирское качество неестественно возвышает до небес, вырывает его из живого потока жизни и обрекает его на застой в этом религиозном болоте.
Таким образом, уважаемые товарищи, когда я простую истину часто называю «научной», то этим самым я лишь хочу сказать, что научная истина также называется мирской, или простой.
В этом пункте необходима ясность потому, что научная поповщина серьезнейшим образом стремится пособить религиозной поповщине. С самым грубым суеверием мы бы очень скоро справились, если бы уродливая половинчатость не старалась всюду заполнять собой пробелы науки. Прежде всего таким пробелом является незнакомство с теорией познания, непонимание человеческого духа. Как грозные явления природы делают лапландца или жителя Огненной
Земли суеверным, так и внутреннее чудо нашего мыслительного процесса скручивает профессора в бараний рог суеверия. Самые просвещенные вольнодумцы, которые отказались уже от религии и от имени христианина, все еще вязнут в болоте религиозного невежества, пока они не отличают ясно религиозную истину от простой, пока познавательная способность, этот орган истины, для них темная область. После того, как все небесное было материализовано наукой, профессорам не оставалось ничего больше, как возвести до небес свою профессию — науку. Академическая наука должна, по их мнению, быть иного свойства, иного характера, чем, например, наука крестьянина, красильщика, кузнеца. Научное земледелие только тем и отличается от обыкновенного крестьянского хозяйства, что его приемы, его знание так называемых законов природы обширнее и полнее…
Мы до глубины души презираем напыщенную фразу об «образовании и науке», речи об
«идеальных благах» в устах дипломированных лакеев, которые сегодня так же оглупляют народ вымученным идеализмом, как когда-то языческие священники морочили его первыми познанными ими тайнами природы… . .. .. .. . . .
NB
378
В. И. ЛЕНИН
Опутанные религией профессора превращают царство божие в царство научного духа. Как у боженьки антипод — дьявол, так у поповского профессора — материалист.
Материалистическое мировоззрение так же старо, как и религиозное неверие. В наш век, развиваясь из самых примитивных форм, они постепенно достигли научной ясности. Но этого не желает признать академическая ученость, потому что заключенные в материализме демократические выводы угрожают ее почетному социальному положению. Фейербах говорит:
«Характерная особенность профессора философии в том, что он не философ, и наоборот, характерная черта философа в том, что он не профессор». Сегодня мы ушли еще дальше. Не только философия, но наука вообще опередила своих прислужников. Даже там, где подлинная материалистическая наука завладела кафедрой, к ней в виде идеалистического остатка продолжает липнуть ненаучный религиозный вздор, подобно скорлупе, еще не отставшей от уже вылупившегося птенца…
Социалистическая потребность справедливого народного распределения продуктов требует демократизма, требует политического господства народа и не терпит господства клики, которая с претензией на разум забирает себе львиную долю.
Чтобы поставить разумные пределы этому дерзкому корыстолюбию, необходимо ясно понять соотношение между духом и материей. Философия таким образом становится совершенно близким делом для рабочего класса. Однако, уважаемые товарищи, я этим отнюдь не хочу сказать, что каждый рабочий непременно должен сделаться философом и изучать соотношение между идеей и материей. Потому, что все мы едим хлеб, еще не требуется, чтобы все мы умели молоть и печь. Но так же, как рабочему классу необходимы мельники и пекари, ему нужны глубокие исследователи, которые выслеживали бы тайные пути служителей Ваала и раскрывали их уловки. Огромное значение умственной работы часто еще недооценивается работниками физического труда. Верный инстинкт подсказывает им, что задающие тон бумагомаратели нашего буржуазного времени — их естественные противники. Они видят, как ремесло мошенничества прикрывается законной вывеской умственного труда. Отсюда весьма понятное . . . .. .
379
ЗАМЕЧАНИЯ НА КНИГЕ ДИЦГЕНА «МЕЛКИЕ ФИЛОСОФСКИЕ РАБОТЫ»
стремление недооценивать умственный и переоценивать физический труд. Этому грубому материализму нужно противодействовать…
Освобождение рабочего класса требует, чтобы он полностью овладел наукой нашего века.
Одного чувства негодования против испытываемых несправедливостей еще недостаточно для освобождения, несмотря на наш перевес в количестве и физической силе. На помощь должно прийти оружие разума. Среди разнообразных средств этого арсенала теория познания, или учением о науке, т. е. понимание метода научного мышления, является универсальным оружием против религиозной веры, которое выгонит ее из последних, самых укромных тайников.
Вера в бога и в богов, в Моисея и пророков, вера в папу, в библию, в императора с его Бисмарком и его правительством, словом вера в авторитеты, может быть окончательно уничтожена лишь наукой о духе…
Уничтожая таким образом дуализм духа и материи, эта наука отнимает у существовавшего до того двойственного деления на господствующих и подчиненных, на угнетателей и угнетаемых последнюю теоретическую опору…
Дух не призрак и не дыхание божие. Идеалисты и материалисты сходятся в том, что он принадлежит к категории «земных вещей», живет в голове человека и есть не что иное, как абстрактное выражение, собирательное имя для одновременно и друг за другом следующих мыслей…
Как линия и точка есть только математические понятия, так и противоположности представляют собой не реальность, а только логические понятия, это значит, что они существуют только относительно. Только относительно большое мало и малое велико. Точно так же тело и дух суть только логические, а не действительные противоположности. Наше тело и наш дух так тесно связаны между собой, что физический труд абсолютно немыслим без участия умственного труда; самый простой ручной труд требует участия рассудка. С другой стороны, вера в метафизику или бестелесность нашего умственного труда есть бессмыслица. Даже самое отвлеченное исследование есть некоторое усилие всего тела. Всякий человеческий труд есть одновременно . NB
NB ..
NB
NB
NB . . . . .
380
В. И. ЛЕНИН
труд физический и умственный. Кто хоть сколько-нибудь понимает в науке о духе, тот знает, что мысли исходят не только из мозга, следовательно субъективно из материи, но что они должны иметь всегда своим предметом или содержанием какой-нибудь материал. Мозговое вещество — это субъект мысли, а ее объект — это бесконечная материальность мира… [58-59] Подобно тому как машинист заботливее сохраняет маленький гвоздик, чем большое колесо, точно так же мы требуем, чтобы продукт нашего труда распределялся по потребностям, чтобы сильный и слабый, ловкий и медлительный, умственная и физическая силы, поскольку они человечны, — чтобы все они в гуманном общении трудились
