Удивительно, что эти просвещенные естествоиспытатели, которые так хорошо донимают, что вечное движение природы благодаря приспособлению, наследственности, естественному отбору, борьбе за существование и т. д. создало из протоплазмы и моллюсков слонов и обезьян, не могут понять, что таким же путем развился и дух. Почему то, что могло случиться с костями, не могло случиться с разумом?..
Подобно тому как музейный зоолог изучал своих животных путем описания класса, вида, семейства, по которым они распределены, так и человеческий дух должен быть исследован путем изучения различных видов этого духа. Каждая личность обладает своим особым интеллектом, а все интеллекты вместе могут рассматри-
Материалистическая теория познания .|.
Отражение других частей природы
NB
Постепенный переход от материи к духу
440
В. И. ЛЕНИН
ваться как ответвления одного общего духа. Отчасти этот общий человеческий дух, как и личный, имеет свое развитие в прошлом, отчасти в будущем; он проделал различные, многообразные метаморфозы, и если мы, проследя их, дойдем до начала человеческого рода, то мы подойдем к той ступени, где божественная искра падает до степени животного инстинкта. Ставший зверем человеческий дух является, таким образом, мостом к настоящим животным духам, и так мы доходим до духа растений, деревьев и гор.
Это значит: мы доходим, таким образом, до понимания, что между духом и материей, как между всякими частями универсального единства природы, существуют постепенные переходы и исчезающее различие лишь в степени, но не метафизическое различие.
Так как старый материализм этих фактов не понял, так как он не сумел понять материю и дух как абстрактные образы конкретных явлений и, несмотря на свое религиозное вольнодумство и низкую оценку божественного духа, не знал, откуда и как взялся естественный дух, и вследствие этого незнания никак не мог преодолеть метафизики, — то Фридрих Энгельс назвал этот беспомощный, неспособный разобраться в абстрактной науке материализм метафизическим, а материализм социал-демократии, которая благодаря предшествовавшему немецкому идеализму прошла лучшую школу, — диалектическим.
С точки зрения этого материализма дух есть собирательное название духовных явлений, точно так же как материя — собирательное название материальных явлений, а оба вместе образуют одно понятие и называются одним именем — явления природы. Это есть новый теоретико-познавательный способ мышления, который вторгается во все отдельные науки, во все отдельные мысли и устанавливает положение, что все вещи в мире должны быть рассматриваемы sub specie aeternitatis, с точки зрения универсума. Этот вечный универсум настолько слит со своими временными явлениями, что вся вечность — временна, и все временное — вечно.
И субстанциальный способ мышления социал-демократии по-новому освещает эту проблему, над разрешением которой так мучился идеализм, ставя вопрос: в чем истинное мышление, как отличить субъективные мысли от объективных? Ответ таков: не следует проводить чрезмерных различий; и самое лучшее представление и самая
NB
NB
NB
441
ЗАМЕЧАНИЯ НА КНИГЕ ДИЦГЕНА «МЕЛКИЕ ФИЛОСОФСКИЕ РАБОТЫ»
истинная мысль могут дать лишь образ универсального многообразия, которое имеет место в тебе и вне тебя. Отличать реальные картины от фантастических совсем не так трудно, и каждый художник сумеет сделать это с величайшей точностью. Фантастические представления взяты из действительности, а самые верные представления о действительности по необходимости оживляются дыханием фантазии.
Верные представления и понятия оказывают нам большие услуги именно потому, что они обладают не идеальной верностью, а лишь относительной.
Наши мысли не могут и не должны «совпадать» со своими объектами в преувеличенном метафизическом смысле этого слова. Мы хотим, должны и можем получить лишь приблизительную идею действительности. Поэтому и действительность может лишь приблизиться к нашим идеалам. Вне идеи не существует ни математических точек, ни математических прямых линий. Всем прямым линиям в действительности присуща полная противоречий кривизна, точно так же и высшая справедливость все еще тесно связана с несправедливостью. Природа истины не идеальна, а субстанциальна; она материалистична; она постигается не мыслью, но глазами, ушами и руками; она не продукт мысли, а скорее наоборот: мысль есть продукт универсальной жизни. Живой универсум — это воплощенная истина.
IV
[226-233] Этим мы хотим указать на то, что философия и естествознание вовсе не отстоят так далеко друг от друга. Человеческий дух работает как в той, так и в другой области согласно одному и тому же методу. Естественнонаучный метод точнее, но лишь по степени, а не по сущности…
Мы охотно признаем за почти уже забытым Гегелем честь быть предшественником
Дарвина. Лессинг* в свое время называл Спинозу «мертвой собакой». Точно так же отжил свой век в настоящее время Гегель, несмотря на то, что в свое время, по словам его биографа Гайма, он пользовался в литературном мире таким же весом, как Наполеон I в политическом. Спиноза — эта «мертвая собака» давно уже
NB
NB . *. *. *.
* В тексте неточность: Дицген, очевидно, имеет в виду Предисловие Гегеля ко второму изданию «Энциклопедии философских наук», где говорится: «Лессинг сказал в свое время, что со Спинозой обходятся, как с мертвой собакой» (см. Гегель. Сочинения, т. I, М. -Л., 1929, стр. 352). Ред.
442
В. И. ЛЕНИН
воскрес, и Гегель также встретит заслуженное признание у потомков. Если он им не пользуется в настоящее время, то это только преходящее явление.
Как известно, учитель говорил, что среди многочисленных его учеников только один его понял, да и тот понял неверно. Это всеобщее непонимание, по нашему мнению, является скорее следствием неясности у самого учителя, чем бестолковости учеников — в этом не может быть никакого сомнения. Гегеля нельзя вполне понять потому, что он и сам не вполне себя понимал. И несмотря на это — он гениальный предшественник дарвиновского учения о развитии; точно так же правильно и верно будет, если мы скажем наоборот: Дарвин является гениальным продолжателем гегелевской теории познания…
Полеты в поднебесье, спорадически предпринимаемые естествоиспытателями, и проблески точного образа мышления у философов должны указать читателю, что общее и специальное находятся в гармонии друг с другом…
Чтобы выяснить отношение между Дарвином и Гегелем, нам необходимо коснуться самых глубоких и самых темных вопросов науки. Именно к числу таковых и относится объект философии. Объект Дарвина недвусмыслен; он знал свой предмет, но при этом следует заметить, что Дарвин, знавший свой предмет, все же хотел его исследовать, т. е. все-таки не знал его до конца. Дарвин исследовал свой предмет — «происхождение видов», но не до конца. Это значит, что объект всякой науки бесконечен. Желает ли кто-нибудь измерять бесконечность или мельчайший из атомов — все равно он всегда имеет дело с чем-то, что не измеримо до конца. Природа как в целом, так и в отдельных своих частях не может быть исследована до конца, она неисчерпаема, непознаваема до конца, она, следовательно, без начала и без конца. Познание этой действительной бесконечности есть результат науки, в то время как исходным пунктом последней была сверхъестественная, религиозная или метафизическая бесконечность.
Предмет Дарвина столь же бесконечен и столь же неисчерпаем, как и предмет Гегеля. Первый исследовал вопрос о происхождении видов, второй старался объяснить процесс мышления человека. Результатом у того и другого явилось учение о развитии.
NB
NB
NB
Атом неизмерим, бесконечен
Атом неисчерпаем
443
ЗАМЕЧАНИЯ НА КНИГЕ ДИЦГЕНА «МЕЛКИЕ ФИЛОСОФСКИЕ РАБОТЫ»
Перед нами два великих человека и одно великое дело. Мы стараемся доказать, что оба они работали не в противоположном друг другу направлении, а делали одно общее дело. Они подняли монистическое миросозерцание на такую высоту и подкрепили его такими положительными открытиями, которые до того не были известны…
Нашему Гегелю принадлежит заслуга установления саморазвития природы на широчайшей основе и освобождения науки в самой общей форме от классифицирующей точки зрения. Дарвин критикует традиционный классифицирующий подход с точки зрения зоологии,
Гегель же — универсально. Наука движется от мрака к свету. И философия, в центре внимания которой находится выяснение процесса мышления человека, двигалась вперед; что она на своем специальном объекте останавливалась скорее инстинктивно, это ей до известной степени было уже ясно еще до Гегеля…
Гегель дает нам теорию развития; он учит, что мир не был сделан, не был сотворен, что он есть не неизменное [233] бытие, а становление, производящее само себя. Подобно тому как у Дарвина все классы животных переходят друг в друга, так и у Гегеля все категории мира — ничто и нечто, бытие и становление, количество и качество, время и вечность, сознательное и бессознательное, прогресс и застой — неизбежно переходят друг в друга…
Никто не станет утверждать, что Гегель блестяще довел свое дело до конца. Его учение так же мало, как и учение Дарвина, сделало излишним дальнейшее развитие, но оно дало толчок всей науке и всей человеческой жизни, толчок громадной важности. Гегель предвосхитил Дарвина, но Дарвин, к сожалению, не знал столь близкого ему Гегеля.
Этим «к сожалению» мы не хотим упрекнуть великого естествоиспытателя; мы этим хотим лишь напомнить, что дело специалиста Дарвина должно быть дополнено работой великого обобщателя Гегеля, чтобы таким путем пойти дальше их и добиться большей ясности.
Мы видели, что философия Гегеля была настолько темной, что учитель должен был сказать о лучшем своем ученике, что тот неправильно понял его. Прояснению этой темноты содействовали не только его преемник Фейербах и другие гегельянцы, но все научное, политическое и экономическое развитие мира…
NB
NB (.
NB NB
(.
444
В. И. ЛЕНИН
[235-243] В том, что у наших величайших поэтов и мыслителей выражена тенденция к «монистической, чистейшей форме веры» и стремление к физическому воззрению на природу, делающему невозможной всякую метафизику и устраняющему сверхъестественного бога со всем хламом чудес из области науки, — в этом Геккель вполне прав. Но когда он настолько увлекается и говорит, что эта тенденция «давно уже нашла наиболее совершенное свое выражение», то он в этом очень сильно ошибается, ошибается даже относительно самого себя и своего собственного символа веры. Даже
Геккель еще не умеет мыслить монистически.
Мы сейчас дадим более подробное обоснование этого упрека, по предварительно мы желаем констатировать тот факт, что этот упрек заслужен не только Геккелем, но и всей школой нашего современного естествознания, так как она пренебрегает результатами почти трехтысячелетнего развития философии, имеющей за собою длинную и богатую опытом историю, столь же содержательную, как и опытное естествознание…
В этих словах Геккеля заключаются три пункта, которые мы хотим выделить и которые нам докажут, что «монистическое миросозерцание» не нашло еще себе совершенного выражения в наиболее радикальном, естественнонаучном своем представителе.
Общую первооснову всего бытия старая вера усматривает в своем личном боге, который сверхъестественен, неописуем, непостижим нашими понятиями, который есть дух, нечто таинственное. Новая религия a la Геккель полагает, что природа, которой она дает старое имя бога, именно и есть первооснова всех вещей…
Разница между обыденным, естественным и неестественным, между физическим и метафизическим откровением, религией
