С его помощью человек может летом иметь лед, а зимой — плоды и цветы лета. Но всегда это господство остается ограниченным. Все, что человек может сделать, он может сделать только с помощью естественных сил и материалов.
[261] Как в техническом производстве явления природы предстают в своем телесном виде, так в науке изменения природы являются нам с своей духовной стороны. Как производство оставляет в конечном счете неудовлетворенной преувеличенную потребность в творчестве, так наука, или «познавание природы», не удовлетворяет всецело
NB
NB
NB
NB
450
В. И. ЛЕНИН
нашей преувеличенной потребности в причинном объяснении. Но как благоразумный человек не будет жаловаться на то, что мы для творчества вечно нуждаемся в материале и из ничего, из благих желаний ничего не можем сделать, так и тот, кто вникнет в природу познания, не захочет выйти за пределы опыта. Как для творчества, так и для познания, или объяснения, нам нужен материал. Поэтому никакое познание не может выяснить, откуда материал происходит или берет начало. Мир явлений, или материал, это — нечто примитивное, субстанциальное, не имеющее ни начала, ни конца, ни происхождения.
Материал имеется налицо, существование его материально (в более широком смысле этого слова), и человеческая способность познавать или сознавать — часть этого материального существования, которое, как и всякие другие части, может выполнить только одну определенную, ограниченную функцию, а именно познание природы…
С того времени, как четвертое сословие выдвинуло свои притязания, наши официальные ученые вынуждены проводить консервативную, реакционную политику. Теперь они упорствуют, хотят узаконить свое заблуждение и пятятся назад к Канту. Пусть с покойным Ланге это случилось во время одной невинной, но полной ошибок экскурсии; но многие его последователи — хитрые иезуиты, пользующиеся работой своего предшественника как хорошим средством против нового общества и принуждающие нас довести критику разума до самых его корней.
Все, что мы воспринимаем, говорят неокантианцы, можно воспринимать только через очки сознания. Все, что мы видим, слышим, чувствуем, должно к нам прийти через ощущения, следовательно через душу. Поэтому мы не можем воспринимать вещи в их чистом, истинном виде, а только так, как они являются нашей субъективности. По Ланге, «ощущения суть материал, из которого создается реальный внешний мир». «Основной вопрос, о котором идет речь (т. II, стр. 98), можно определить совершенно точно.
Это своего рода яблоко грехопадения, по Канту: отношение между субъектом и объектом в познании».
Так подсовывают собственную вину послекантовской философии. Вот что говорит
Ланге:. «По Канту, наше познание вытекает из взаимодействия обоих (субъекта и объекта), — бесконечно простое и все же часто игнорируемое положение. Из этого взгляда вытекает, — продолжает Ланге, — что наш мир явлений не только продукт нашего представления, но результат объективных воздействий и субъективного их изображения.
NB
NB
451
ЗАМЕЧАНИЯ НА КНИГЕ ДИЦГЕНА «МЕЛКИЕ ФИЛОСОФСКИЕ РАБОТЫ»
Не то, что отдельное лицо так или иначе познает благодаря случайному настроению или несовершенной организации, а то, что человечество в целом должно познавать благодаря своей чувственности и рассудку, Кант называл в известном смысле объективным. Он называл такое знание объективным, поскольку мы говорим только о нашем опыте; напротив, он называл его трансцендентным или, иными словами, ложным, если мы распространим такое знание на вещи в себе, то есть на абсолютные, независимо от нашего познания существующие вещи»…
Да, материалисты до сих пор не потрудились учесть субъективный элемент нашего познания и принимали без критики чувственные объекты за чистую монету. Эта ошибка должна быть исправлена.
Примем мир за то, что он есть по Канту: за смесь субъекта и объекта, но будем стоять на том, что весь мир — одна смесь, одно единство; признаем также, что это единство диалектично, т. е. составляется из своей противоположности, из смешения или множественности. И вот во множественности мира есть вещи, как доски, камни, деревья и кучи глины, которые безусловно называют объектами. Я говорю: «их называют», но еще не говорю, что они -объекты. Есть также вещи, как цвета, запахи, теплота, свет и прочее, объективность которых уже более сомнительна; затем идут вещи, которые отодвинуты еще дальше, как физическая боль, жажда любви и весенние чувства, которые безусловно субъективны. Наконец, есть еще объекты, которые являются более субъективными и самыми субъективными, в сравнительной и превосходной степени, как случайные настроения, сны, галлюцинации и т. п.
Здесь мы подходим к самой сущности вопроса. Материализм одержал победу, раз должно быть признано, что сновидение — действительный, несомненный, хотя и считающийся субъективным, процесс. Мы готовы в таком случае присоединиться к «критическим» философам, утверждающим, что доски и камни, все те вещи, которые называют несомненными объектами, также воспринимаются нашими органами зрения и осязания, следовательно они не чистые объекты, а субъективные явления. Мы охотно признаем, что уже мысль о чистом объекте, или «вещи в себе», — несуразная мысль, которая, так сказать, скосила глаза в другой мир.
Objectiv* по Канту
NB
NB
NB
* — объективное. Ред
452
В. И. ЛЕНИН
Различие между субъектом и объектом относительно. Оба они одного рода. То, что мы воспринимаем способностью понимания, мы воспринимаем как часть целого и как целую часть… [268-272] Осознание этой диалектики освещает и вполне разъясняет мистическое стремление искать истину за видимостью, то есть за каждым предикатом искать субъект. Только при неумении диалектически оперировать понятиями это стремление может принять настолько ложное направление, что будет искать субъект вне предиката, истину вне явлений. Критическая теория познания должна познать сам инструмент опыта как нечто опытное, а поэтому разговоры о том, чтобы выйти за пределы всякого опыта, становятся бессмысленными.
Если современные философы во главе с историком материализма, подойдя к самой сущности вопроса, заявляют, что мир — это явления, т. е. объекты познания природы, что это познание имеет дело с изменениями, но что мы ищем еще высшего познания или вечных, существенных объектов, то становится ясно, что это — или обманщики, или глупцы, которые не довольствуются изучением всех песчинок кучи песка, а за всеми песчинками ищут еще какую-то не имеющую песчинок кучу песка.
Кто совершенно порвал с нашей юдолью плача — миром явлений, пусть усаживается вместе со своей бессмертной душой в огненную колесницу и отправляется на небо. Но кто хочет остаться здесь и верить в спасительность научного познания природы, тот должен довериться материалистической логике. А ее § 1 гласит: интеллектуальное царство — только от мира сего, а § 2: деятельность, которую мы называем познанием, пониманием, объяснением, может заключаться в классификации по родам и видам этого чувственного мира, проникнутого единством бытия; она не может заниматься ни чем иным, кроме формального познания природы. Другого познания не существует.
Но вот является метафизическое стремление, которое не довольствуется «формальным познанием» и хочет — само не зная как — познавать. Ему кажется недостаточным точно классифицировать при помощи ума данные опыта. То, что естествознание называет наукой, для него лишь суррогат, жалкое, ограниченное знание; он требует неограниченного одухотворения, так, чтобы вещи совершенно растворились в понятии. Но почему же это милое стремление не хочет понять, что оно только ставит чрезмерные требования? Мир не происходит из духа, а наоборот. Бытие не есть вид интеллекта, а наоборот, интеллект — вид эмпирического существования. Бытие есть то абсолютное, что вездесуще и вечно; мышление — это только особая, ограниченная форма его…
NB
NB
453
ЗАМЕЧАНИЯ НА КНИГЕ ДИЦГЕНА «МЕЛКИЕ ФИЛОСОФСКИЕ РАБОТЫ»
Наука или познание не должны заменять жизни, жизнь не может исчерпываться наукой, потому что она есть нечто большее. Поэтому познанием или объяснением нельзя преодолеть никакой вещи. Никакая вещь не может быть вполне познана: эта вишня — так же мало, как это ощущение. Если я изучил и понял вишню по всем требованиям науки — ботанически, химически, физиологически и т. д., то все же я действительно ее узнал лишь после того, как одновременно воспринял: увидел, потрогал и проглотил ее…
Скудной философской критикой, неистовствующей в настоящее время, человеческий рассудок изображается как жалкий бедняк, способный объяснить только поверхностные явления вещей, истинное же объяснение для него якобы закрыто, сущность вещей для него непостижима. И возникает вопрос: имеет ли каждая вещь свою особую сущность, бесконечное множество этих сущностей или весь мир только одно целое? Тут легко видеть, что наша голова обладает способностью все приводить в связь, суммировать все части и делить все суммы. Все явления интеллект делает сущностями, а сущности познает как явления единой великой сущности — природы. Противоречие между явлением и сущностью — совсем не противоречие, а логическая операция, диалектическая формальность. Сущность Вселенной есть явление, а ее явления выражают сущность.
Поэтому, да здравствует это стремление, эта метафизическая потребность за всякой видимостью искать сущность, но при том условии, если она признает «формальное познание природы» единственно разумной практикой науки. Стремление выйти за пределы явлений к истине и сущности есть божественное, небесное, т. е. научное стремление. Но оно не должно хватать через край; оно должно знать свои границы. Оно должно искать божественное и небесное в земном и преходящем и не отделять своих истин и сущностей от явлений; оно должно только искать субъективных объектов и относительной истины.
С последним согласятся, пожалуй, и старые и новые кантианцы, мы не можем только согласиться с их мрачным смирением, с тем взглядом, который они украдкой
Erscheinungen und Wesen*
NB
NB
NB
NB
* — Явления и сущность. Ред.
454
В. И. ЛЕНИН
бросают на высший мир и которым они сопровождают свое учение. Мы не согласны с тем, что «границы познания» перестанут быть все-таки границами, причем вера постоянно сопровождает неограниченный рассудок. Их разум говорит: «Где имеются явления, там должно быть также нечто трансцендентное, что является». А наша критика говорит: «То, что является, и есть само явление; субъект и предикат однородны»…
Монистическое миросозерцание естествоиспытателей — естествоиспытателей в более узком смысле слова — недостаточно… Монистическим наше воззрение может стать лишь благодаря материалистической теории познания. Как только мы поймем в общем отношение между субъектом и предикатом, нельзя будет более отрицать, что наш интеллект — это вид или форма эмпирической действительности. Материализм, правда, уже давно установил это кардинальное положение, но оно осталось голым утверждением, скорее предвосхищением. Для доказательства необходим общий взгляд, что наука вообще не хочет и не может хотеть ничего иного, кроме классификации чувственных наблюдений по родам и по видам.
Расчленение или расчлененное единство, это — все, что она может и чего она желает.
Дикари обожествляют солнце, луну и другие вещи. Цивилизованные люди сделали дух богом, а способность мышления своим фетишем. В новом обществе этого не должно быть.
Там люди живут в диалектическом общении, как множество в единстве; и свету познания также суждено будет стать орудием среди других орудий. 101: Marx uber Dialektik*. [101: Маркс о диалектике.]
