и в других капиталистических странах) соединяется рядом переходных ступеней с парцелльным «крестьянином» и с сельским пролетарием, наделенным кусочком земли. Это обстоятельство является одною из причин живучести тех теорий, которые не различают в «крестьянстве» сельской буржуазии и сельского пролетариата *.
2) По самой природе земледелия, превращение его в товарное производство происходит особым путем, не похожим на соответствующий процесс в индустрии. Промышленность обрабатывающая раскалывается на отдельные, совершенно самостоятельные отрасли, посвященные исключительно производству одного про-
* На игнорировании указанного обстоятельства построено, между прочим, излюбленное экономистами-народниками положение, что «русское крестьянское хозяйство в большинстве случаев есть хозяйство чисто натуральное» («Влияние урожаев а хлебных цен», I, 52). Стоит только взять «средние» цифры, сливающие вместе и сельскую буржуазию и сельский пролетариат, — и подобное положение сойдет за доказанное!
309
РАЗВИТИЕ КАПИТАЛИЗМА В РОССИИ
дукта или одной части продукта. Земледельческая же промышленность не раскалывается на совершенно отдельные отрасли, а только специализируется на производстве в одном случае — одного, в другом случае — другого рыночного продукта, причем остальные стороны сельского хозяйства приспособляются к этому главному (т. е. рыночному) продукту. Поэтому формы торгового земледелия отличаются гигантским разнообразием, видоизменяясь не только в различных районах, но и в различных хозяйствах.
Поэтому при рассмотрении вопроса о росте торгового земледелия никак нельзя ограничиваться огульными данными о всем земледельческом производстве *.
3) Рост торгового земледелия создает внутренний рынок для капитализма. Во-первых, специализация земледелия вызывает обмен между различными земледельческими районами, между различными земледельческими хозяйствами, между различными земледельческими продуктами. Во-вторых, чем дальше втягивается земледелие в товарное обращение, тем быстрее растет спрос сельского населения на продукты обрабатывающей промышленности, служащие для личного потребления; — тем быстрее, в-третьих, растет спрос на средства производства, ибо при помощи старинных «крестьянских» орудий, построек и пр. и пр. ни мелкий, ни крупный сельский предприниматель не может вести нового, торгового земледелия. Наконец, в-четвертых, создается спрос на рабочую силу, так как образование мелкой сельской буржуазии и переход землевладельцев к
* Именно такими данными ограничиваются, например, авторы книги, названной в предыдущем примечании, когда они говорят о «крестьянстве». Они допускают, что каждый крестьянин сеет именно те хлеба, которые потребляет, сеет все те виды хлебов, которые он потребляет, сеет их именно в той пропорции, в которой они идут на потребление. Не требуется уже особенного труда, чтобы из таких «допущений» (которые противоречат фактам и игнорируют основную черту пореформенной эпохи) сделать «вывод» о преобладании натурального хозяйства.
В народнической литературе можно встретить также следующий остроумный прием рассуждения: каждый отдельный вид торгового земледелия является «исключением» — по сравнению со всем сельским хозяйством в его целом. Поэтому и все торговое земледелие вообще надлежит-де считать исключением, а общим правилом должно признать натуральное хозяйство ! В гимназических учебниках логики, в отделе о софизмах, можно найти много параллелей такому рассуждению.
310
В. И. ЛЕНИН
капиталистическому хозяйству предполагает образование контингента сельскохозяйственных батраков и поденщиков. Только фактом роста торгового земледелия и можно объяснить то обстоятельство, что пореформенная эпоха характеризуется расширением внутреннего рынка для капитализма (развитие капиталистического земледелия, развитие фабричной промышленности вообще, развитие сельскохозяйственного машиностроения в частности, развитие так наз. крестьянских «земледельческих промыслов», т. е. работы по найму и т. д.).
4) Капитализм в громадной степени расширяет и обостряет среди земледельческого населения те противоречия, без которых вообще не может существовать этот способ производства. Но, несмотря на это, земледельческий капитализм в России, по своему историческому значению, является крупной прогрессивной силой. Во-первых, капитализм превратил земледельца из «государя-вотчинника», с одной стороны, и патриархального, зависимого крестьянина, с другой стороны, в такого же промышленника, как и всякий другой хозяин в современном обществе. До капитализма земледелие было в России господским делом, барской затеей для одних, обязанностью, тяглом — для других, поэтому оно и не могло вестись иначе, как по вековой рутине, необходимо обусловливая полную оторванность земледельца от всего того, что делалось на свете за пределами его деревни. Отработочная система — этот живой остаток старины в современном хозяйстве — наглядно подтверждает такую характеристику. Капитализм впервые порвал с сословностью землевладения, превратив землю в товар. Продукт земледельца поступил в продажу, стал подвергаться общественному учету сначала на местном, затем на национальном, наконец на международном рынке, и таким образом прежняя оторванность одичалого земледельца от всего остального мира была сломана окончательно. Земледельцу волей-неволей, под угрозой разорения, пришлось считаться со всей совокупностью общественных отношений и в его стране и в других странах, связанных всемирным рынком. Даже отработочная система, — которая прежде
311
РАЗВИТИЕ КАПИТАЛИЗМА В РОССИИ
обеспечивала Обломову верный доход без всякого риска с его стороны, без всякой затраты капитала, без всяких изменений в исконной рутине производства, — оказалась теперь не в силах спасти его от конкуренции американского фермера. Вот почему и к пореформенной России вполне приложимо то, что было сказано полвека тому назад о Западной Европе, именно, что земледельческий капитализм «был той движущей силой, которая втянула идиллию в историческое движение» *.
Во-вторых, земледельческий капитализм впервые подорвал вековой застой нашего сельского хозяйства, дал громадный толчок преобразованию его техники, развитию производительных сил общественного труда. Несколько десятилетий капиталистической «ломки» сделали в этом отношении больше, чем целые века предшествующей истории. Однообразие рутинного натурального хозяйства сменилось разнообразием форм торгового земледелия; первобытные земледельческие орудия стали уступать место усовершенствованным орудиям и машинам; неподвижность старинных систем полеводства была подорвана новыми приемами культуры. Процесс всех этих изменений неразрывно связан с указанным выше явлением специализации земледелия. По самой своей природе капитализм в земледелии (равно как и в промышленности) не может развиваться равномерно: он толкает вперед в одном месте (в одной стране, в одном районе, в одном хозяйстве) одну сторону сельского хозяйства, в другом — другую и т. д.
* «Misere de la philosophie» (Paris, 1896), p. 223 («Нищета философии» (Париж, 1896), стр. 223. Ред.); автор презрительно называет реакционными иеремиадами вожделения тех, которые жаждут возвращения доброй патриархальной жизни, простых нравов и т. д., которые осуждают «подчинение земли тем же законам, которые управляют и всякой другой промышленностью» 99.
Мы вполне понимаем, что весь приведенный в тексте аргумент может показаться народникам не то что не убедительным, а прямо-таки непонятным. Но было бы слишком неблагодарной задачей подробно разбирать такие, напр., мнения, что мобилизация земли — явление «ненормальное» (г. Чупров в прениях о хлебных ценах; стр. 39 стеногр. отчета), что неотчуждаемость крестьянских наделов есть учреждение, которое может быть защищаемо, что отработочная система хозяйства лучше или хотя бы даже не хуже капиталистической и т. д. Все предыдущее изложение содержит опровержение тех политико-экономических доводов, которые приводились народниками в оправдание таких мнений.
312
В. И. ЛЕНИН
Он преобразует технику в одном случае одних, в другом — других сельскохозяйственных операций, отрывая их от патриархального крестьянского хозяйства или от патриархальных отработков. Так как весь этот процесс идет под руководством капризных, не всегда даже известных производителю требований рынка, то капиталистическое земледелие в каждом отдельном случае (нередко в каждом отдельном районе, иногда даже в каждой отдельной стране) становится более односторонним, однобоким по сравнению с прежним, но зато в общем и целом оно становится неизмеримо более разносторонним и рациональным, чем патриархальное земледелие. Образование особых видов торгового земледелия делает возможными и неизбежными капиталистические кризисы в земледелии и случаи капиталистического перепроизводства, но эти кризисы (как и все вообще капиталистические кризисы) дают еще более сильный толчок развитию мирового производства и обобществления труда *.
В-третьих, капитализм впервые создал в России крупное земледельческое производство, основанное на употреблении машин и широкой кооперации рабочих. До капитализма производство земледельческих продуктов всегда велось в неизменной, мизерно-мелкой форме, — как в том случае, когда крестьянин работал на себя, так и в том случае, когда он работал на помещика, — и никакая «общинность» землевладения не в силах была сломать эту гигантскую раздробленность производства. В неразрывной связи с этой раздробленностью производства стояла раздробленность самих земледельцев *. Прикованные к своему наделу, к своей
Западноевропейские романтики и русские народники усердно подчеркивают в этом процессе однобокость капиталистического земледелия, создаваемую капитализмом неустойчивость и кризисы, — и на этом основании отрицают прогрессивность капиталистического движения вперед сравнительно с докапиталистическим застоем.
* Поэтому, несмотря на различие форм землевладения, к русскому крестьянину вполне приложимо то, что говорит Маркс о мелком французском крестьянине: «Мелкие [парцелльные] крестьяне составляют громадную массу, члены которой живут в одинаковых условиях, не вступая, однако, в разнообразные отношения друг к другу. Их способ производства изолирует их друг от друга, вместо того, чтобы вызывать взаимные сношения между ними. Это изолирование еще усиливается вследствие плохих французских путей сообщения и вследствие бедности крестьян. Их поле производства (Produktionsfeld), парцелла, не допускает никакого разделения труда при ее культуре, никакого применения науки, а, след., и никакого разнообразия развития, никакого различия талантов, никакого богатства общественных отношений. Каждая отдельная крестьянская семья почти что довлеет сама себе, производит непосредственно большую часть того, что она потребляет, приобретая таким образом свои средства к жизни более в обмене с природой, чем в сношениях с обществом. Парцелла, крестьянин и семья; рядом другая парцелла, другой крестьянин и другая семья. Кучка этих единиц образует деревню, а кучка деревень — департамент. Таким образом громадная масса французской нации образуется простым сложением одноименных величин, вроде того, как мешок картофелин образует мешок с картофелем» [«Der achtzehnte Brumaire des Louis Bonaparte», Hmb. 1885, S. 98-99. («Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта», Гамбург, 1885, стр. 98-99. Ред.)100.
313
РАЗВИТИЕ КАПИТАЛИЗМА В РОССИИ
крохотной «общине», они были резко отделены даже от крестьян соседней общины различием тех разрядов, к которым они принадлежали (бывшие владельческие, бывшие государственные и т. д.), различиями в величине своего землевладения, — различиями в тех условиях, на которых произошла их эмансипация (а эти условия определялись иногда просто личными свойствами помещиков и их прихотью). Капитализм впервые сломал эти чисто средневековые перегородки, — и прекрасно сделал, что сломал. Уже теперь различия между разрядами крестьян, между категориями их по надельному землевладению оказываются несравненно менее важными, чем экономические различия внутри каждого разряда, каждой категории, каждой общины. Капитализм разрушает местную замкнутость и ограниченность, заменяет мелкие средневековые деления земледельцев — крупным, охватывающим целую нацию, разделением их на классы, занимающие различное место в общей системе капиталистического хозяйства *. Если прежде самые условия производства обусловливали прикрепление массы земледельцев к их месту жительства, то образование различных форм и различных районов торгового и капиталистического земледелия
«Потребность в союзе, в объединении в капиталистическом обществе не ослабела, а, напротив, неизмеримо возросла. Но брать старую мерку для удовлетворения этой потребности нового общества совершенно нелепо. Это новое общество требует уже, во-первых, чтобы союз не был местным, сословным, разрядным;
