меньшинство, приблизительно от 30 до 45% населения. Если мы присоединим к ним мелкобуржуазный элемент рабочего класса, то выйдет даже больше 50%. Их нельзя экспроприировать или прогнать, — здесь борьба должна вестись иначе. Значение периода, который начинается сейчас в России, с международной точки зрения, — если рассматривать международную революцию как единый процесс, — состоит по существу в том, что мы практически должны разрешить вопрос об отношениях пролетариата к последнему капиталистическому классу в России. Теоретически все марксисты хорошо и легко разрешали этот вопрос; но теория и практика — две вещи разные, и разрешать этот вопрос практически или теоретически совсем не одно и то же. Мы определенно знаем, что делали большие ошибки. С международной точки зрения представляет громадный прогресс, что мы стремимся определить отношение держащего в своих руках государственную власть пролетариата к последнему капиталистическому классу, к глубочайшей основе
42
В. И. ЛЕНИН
капитализма, к мелкой собственности, к мелкому производителю. Этот вопрос сейчас практически встал перед нами. Я думаю, что мы сможем разрешить эту задачу. Во всяком случае, опыт, который мы проделываем, будет полезен для грядущих пролетарских революций, и они сумеют технически лучше подготовиться к разрешению этого вопроса.
Я пытался проанализировать в моих тезисах вопрос об отношениях пролетариата к крестьянству. Впервые в истории существует государство, в котором есть только эти два класса, только пролетариат и крестьянство. Последнее образует громадное большинство населения. Оно, конечно, очень отстало. Как выражается практически в развитии революции отношение пролетариата, держащего в своих руках власть, к крестьянству? Первая форма — союз, тесный союз. Это очень трудная задача, но, во всяком случае, экономически и политически возможная.
Как практически подошли мы к этому вопросу? Мы заключили союз с крестьянством. Мы понимаем этот союз так: пролетариат освобождает крестьянство от эксплуатации буржуазии, от ее руководства и влияния и привлекает его к себе, чтобы совместно победить эксплуататоров.
Меньшевики рассуждают так: крестьянство составляет большинство, мы — чистые демократы, а потому большинство должно решать. Но так как крестьянство не может быть самостоятельным, то практически это означает не что иное, как восстановление капитализма. Лозунг тот же самый: союз с крестьянами. Когда мы об этом говорим, мы понимаем под этим усиление и укрепление пролетариата. Мы пытались осуществить этот союз между пролетариатом и крестьянством, причем первым этапом был военный союз. Трехлетняя гражданская война создала огромные затруднения, но она, в известном отношении, облегчила нашу задачу. Это, может быть, звучит странно, но это так. Война не явилась чем-то новым для крестьян; война против эксплуататоров, против крупных землевладельцев была им вполне понятна. Громадные массы крестьян были
43
III КОНГРЕСС КОММУНИСТИЧЕСКОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА
за нас. Несмотря на огромные расстояния, несмотря на то, что большинство наших крестьян не умеет ни читать, ни писать, наша пропаганда воспринималась ими очень легко. Это является доказательством того, что широкие массы — как и в наиболее передовых странах — гораздо легче учатся на своем собственном практическом опыте, чем из книг. У нас же практический опыт для крестьянства был облегчен еще тем, что Россия так исключительно велика и что различные части ее могли в одно и то же время переживать различные стадии развития.
В Сибири и на Украине контрреволюция могла временно побеждать, потому что буржуазия имела там за собой крестьянство, потому что крестьяне были против нас. Крестьяне нередко заявляли: «Мы большевики, но не коммунисты. Мы — за большевиков, потому что они прогнали помещиков, но мы не за коммунистов, потому что они против индивидуального хозяйства». И некоторое время контрреволюция могла побеждать в Сибири и на Украине, потому что буржуазия имела успех в борьбе за влияние среди крестьян; но достаточно было очень непродолжительного периода, чтобы открыть крестьянам глаза. В короткое время они накопили практический опыт и вскоре сказали: «Да, большевики довольно неприятные люди; мы их не любим, но все же они лучше, чем белогвардейцы и Учредительное собрание». Учредилка у них ругательное слово. Не только у развитых коммунистов, но и у крестьян. Они знают из практической жизни, что Учредительное собрание и белая гвардия означают одно и то же, что вслед за первым неминуемо приходит вторая. Меньшевики также используют факт военного союза с крестьянством, но не думают о том, что одного этого союза недостаточно. Военный союз не может существовать без экономического. Мы живем ведь не одним воздухом; наш союз с крестьянами никоим образом не мог бы продержаться продолжительное время без экономического фундамента, явившегося основой нашей победы в войне против нашей буржуазии: ведь наша буржуазия объединилась со всей международной.
44
В. И. ЛЕНИН
Основа этого экономического союза между нами и крестьянством была, конечно, очень простой, даже грубой. Крестьянин получил от нас всю землю и поддержку против крупного землевладения. Мы должны были получить за это продовольствие. Этот союз был чем-то совершенно новым и покоился не на обычных взаимоотношениях между товаропроизводителями и потребителями. Наши крестьяне понимали это гораздо лучше, чем герои II и II1?2 Интернационалов. Они говорили себе: «Эти большевики — суровые вожди, но все же это наши люди». Как бы то ни было, мы создали, таким образом, основы нового экономического союза. Крестьяне давали Красной Армии свои продукты и получали от нее поддержку при защите своих владений. Это всегда забывают герои II Интернационала, которые, подобно Отто Бауэру, совершенно не понимают настоящей обстановки. Мы сознаемся, что первоначальная форма союза была очень примитивна и что мы допустили очень много ошибок. Но мы должны были действовать возможно скорее, мы должны были во что бы то ни стало организовать снабжение армии. Во время гражданской войны мы были отрезаны от всех хлебных местностей России. Наше положение было ужасно, и кажется почти чудом, что русский народ и рабочий класс могли перенести столько страданий, нужды и лишений, не имея ничего, кроме неустанного стремления к победе. (Оживленное одобрение и аплодисменты.)
По окончании гражданской войны наша задача стала, во всяком случае, иною. Если бы страна не была до такой степени разорена, как это было после семи лет непрерывной войны, то был бы, пожалуй, возможен более легкий переход к новой форме союза между пролетариатом и крестьянством. Но и без того тяжелые условия в стране осложнялись еще неурожаем, недостатком фуража и т. д. Лишения крестьян стали вследствие этого невыносимыми. Мы должны были немедленно показать широким массам крестьянства, что мы готовы, безусловно не сходя с революционного пути, изменить нашу политику в том смысле, что крестьяне смогут
45
III КОНГРЕСС КОММУНИСТИЧЕСКОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА
сказать себе: большевики хотят немедленно и во что бы то ни стало улучшить наше невыносимое положение.
Таким образом, произошло изменение нашей экономической политики: на место реквизиции явился натуральный налог. Это было придумано не сразу. В большевистской печати вы можете найти, на протяжении месяцев, ряд предложений, но проект, действительно обещавший успех, не был придуман. Но это неважно. Важен факт, что изменение нашей экономической политики мы провели, повинуясь исключительно практическим обстоятельствам и вытекавшей из положения необходимости. Неурожай, недостаток фуража, нехватка топлива — все это имеет, разумеется, решающее влияние на хозяйство в целом, в том числе и на крестьянское. Если крестьянство забастует, то мы не получим дров. А если мы не получим дров, то фабрики вынуждены будут стать. Экономический кризис, вследствие огромного неурожая и недостатка фуража, принял, таким образом, весною 1921 года гигантские размеры. Все это было последствием трехлетней гражданской войны. Надлежало показать крестьянству, что мы можем и хотим быстро изменить нашу политику, чтобы немедленно облегчить его нужду. Мы постоянно говорим, — на II конгрессе об этом то же говорилось, — что революция требует жертв. Есть товарищи, аргументирующие в своей пропаганде следующим образом: мы готовы произвести революцию, но она не должна быть слишком тяжелой. Если не ошибаюсь, это положение было высказано тов. Шмералем в его речи на чехословацком партийном съезде 28. Я прочел об этом в отчете рейхенбергского «Vorwarts’а». Там есть, по-видимому, слегка левое крыло. Этот источник, стало быть, не может считаться совершенно беспристрастным. Во всяком случае, я должен заявить, что если Шмераль это сказал, то он неправ. Некоторые ораторы, выступившие на упомянутом съезде после Шмераля, сказали: «Да, мы пойдем со Шмералем, так как мы избавимся этим от гражданской войны». (Смех.) Если все это правда, то я должен заявить, что такая агитация не коммунистична и не революционна. Естественно, что каждая
46
В. И. ЛЕНИН
революция влечет за собою огромные жертвы для класса, который ее производит. Революция отличается от обыкновенной борьбы тем, что в движении принимают участие в десять, в сто раз больше людей, и в этом отношении каждая революция означает жертвы не только для отдельных лиц, но и. для целого класса. Диктатура пролетариата в России повлекла за собою такие жертвы, такую нужду и такие лишения для господствующего класса, для пролетариата, каких никогда не знала история, и весьма вероятно, что и во всякой иной стране дело пойдет точно так же.
Возникает вопрос, как мы распределим эти лишения? Мы являемся государственной властью. Мы, до известной степени, в состоянии распределить лишения, возложить их на несколько классов и, таким образом, относительно облегчить положение отдельных слоев населения. По какому принципу должны мы действовать? По принципу справедливости или большинства? Нет. Мы должны действовать практично. Мы должны произвести распределение таким образом, чтобы сохранить власть пролетариата. Это является нашим единственным принципом. В начале революции рабочий класс был вынужден терпеть невероятную нужду. Я констатирую теперь, что наша продовольственная политика достигает из года в год все больших успехов. И в общем положение, несомненно, улучшилось. Но крестьяне безусловно выиграли в России от революции больше, чем рабочий класс. В этом не может быть никакого сомнения. С теоретической точки зрения это, разумеется, показывает, что наша революция, в известной степени, была буржуазной. Когда Каутский выдвигал против нас этот аргумент, мы смеялись. Естественно, что без экспроприации крупного землевладения, без изгнания крупных землевладельцев и без раздела земли бывает только буржуазная, а не социалистическая революция. Однако мы были единственной партией, сумевшей довести буржуазную революцию до конца и облегчить борьбу за социалистическую революцию. Советская власть и советская система являются институтами социалистического государства. Мы уже осу-
47
Ill КОНГРЕСС КОММУНИСТИЧЕСКОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА
ществили эти институты, но задача экономического взаимоотношения между крестьянством и пролетариатом еще не разрешена. Остается еще много сделать, и результат этой борьбы будет зависеть от того, сможем ли мы разрешить эту задачу или нет. Итак, распределение лишений практически является одной из труднейших задач. В общем, произошло улучшение в положении крестьянства, а на долю рабочего класса выпали тяжелые
