и в его письмах постоянно встречаются описания ее красот, куда бы ни забрасывала его судьба. «Природа здесь роскошная, — пишет он матери по пути в Швейцарию в 1895 году. — Я любуюсь ею все время. Тотчас же за той немецкой станцией, с которой я писал тебе, начались Альпы, пошли озера, так что нельзя было оторваться от окна вагона». «Гуляю — теперь недурно гулять здесь, — пишет он Марии Александровне, — ив Пскове (а также в его окрестностях) есть, видимо, не мало красивых мест». «На днях… катался… по одному очень красивому озеру и наслаждался прелестными видами при хорошей погоде…», — сообщает он из-за границы. «На днях мы предприняли здесь с Надей и с одним приятелем прекраснейшую прогулку на Салэв. Внизу везде в Женеве туман, сумрачно, а на горе (около 1200 метров над уровнем моря) — роскошное солнце, снег, салазки, совсем русский хороший зимний денек. А внизу под горой — la mer du brouillard, настоящее море тумана, облаков, за которыми не видно ничего, только горы высовываются, да и то только очень высокие. Даже малый Салэв (900 метров) весь в тумане». «… Мы с Надей изъездили и исходили уже порядочное количество окрестностей, нашли и прехорошие места», — читаем мы в письме от 27. IX. 1902. Прав был, вероятно, Владимир Ильич, когда писал: «Единственные из всех здешних товарищей, изучающие все окрестности города, это мы. Находим разные «деревенские» тропинки, знаем ближние места, собираемся и подальше прокатиться» .

* См. настоящий том, стр. 250. Ред.

** Там же, стр. 8, 183, 189, 233, 224, 231-232. Ред.

XXV

ПРЕДИСЛОВИЕ К СБОРНИКУ «ПИСЬМА К РОДНЫМ» ИЗД. 1930 г.

Если не удавалось выбраться летом на время за город, где устанавливалась сразу «деревенская жизнь» («рано вставали и чуть не с петухами ложились» ), Владимир Ильич и Надежда Константиновна отправлялись иногда, когда жили в Швейцарии, пешком в горы. Описание одного такого путешествия мы находим в письме Надежды Константиновны к Марии Александровне от 2. VII. 1904 года. «Уже с неделю, как выбрались из Женевы, — читаем мы там, — и отдыхаем в полном смысле этого слова. Дела и заботы оставили в Женеве, а тут спим по 10 часов в сутки, купаемся, гуляем — Володя даже газет толком не читает, вообще книг было взято минимум, да и те отправляем нечитанными завтра в Женеву, а сами в 4 часа утра надеваем мешки и отправляемся недели на 2 в горы. Пройдем к Интерлакену, а оттуда к Люцерну, читаем Бедекера и тщательно обдумываем свое путешествие… Мы с Володей заключили условие — ни о каких делах не говорить, дело, мол, не медведь, в лес не убежит, не говорить и, по возможности, не думать» .

Но такие путешествия бывали очень редко и предпринимались только тогда, когда работа и фракционная трепка слишком плохо отражались уже на здоровье и на нервах, как после зимы 1903-1904 года, следовавшей за II съездом партии и ее расколом. Обычно же, если Владимир Ильич выезжал на лето в деревню, он продолжал работу и там, после нескольких дней полного отдыха, когда это удавалось. Если же уехать за город было невозможно или эта поездка бывала непродолжительна, предпринимались прогулки за город, иногда в горы, пешком или на велосипедах, обычно по воскресным дням. «… Как-то невольно выходит все по-заграничному, что именно в воскресенье гуляем, хотя это неудобно, ибо везде полным-полно», — пишет Владимир Ильич в письме к матери от 29. III. 1903 . Предпринимая такую прогулку, брали обычно с собой бутерброды вместо обеда и

* См. настоящий том, стр. 339. Ред.

** Там же, стр. 2Ъ5.Ред.

*** Там же, стр. 231. Ред.

XXVI

M. И. УЛЬЯНОВА

отправлялись на целый день. Немудрено, что и Владимир Ильич и Надежда Константиновна попали в партию «прогулистов» (любителей прогулок), тогда как другие товарищи были в партии «синемистов» (любителей ходить в «синема» ), как шутили они между собой.

И действительно, Владимир Ильич мало любил различные увеселения, в которых другие товарищи находили себе отдых от напряженной работы. Он никогда, кажется, не ходил в кинематограф, особенно, когда жил за границей, редко бывал и в театрах. Был он в Берлине на «Ткачах» в первый свой приезд за границу, ходил в театр и когда жил за границей в эмиграции, больше, однако, когда жил там один «довольно одиноко» (т. е. без семьи) или когда после усиленной работы ему удавалось попадать по какому-нибудь делу в большой город и он использовал эту поездку и для того, чтобы немного «встряхнуться». Но заграничные театры мало удовлетворяли Владимира Ильича своими постановками (иногда они с Надеждой Константиновной уходили из театра с первого действия, подвергаясь за это шуточным упрекам товарищей за напрасную трату денег), и из позднейших его посещений театра, кажется, только постановка «Живого трупа» произвела на него впечатление. Но ему очень понравился Художественный театр, в котором он был еще в бытность свою в Москве, до эмиграции, вместе с Лалаянцем («Колумбом»), и в письме к матери в феврале 1901 года он пишет, что «до сих пор вспоминает с удовольствием» это свое посещение. «… Хотелось бы в русский Художественный, посмотреть «На дне»…», — читаем мы в его письме от 4. П. 1903 . Посмотреть «На дне» ему удалось уже много лет спустя, когда он жил в Москве после революции.

Сравнительно редко бывал Владимир Ильич и в концертах, хотя и любил музыку. «Недавно были первый раз за эту зиму в хорошем концерте, — читаем мы в том

* «Синема» — кинематограф. См. настоящий том, стр. 229. Ред.

XXVII

ПРЕДИСЛОВИЕ К СБОРНИКУ «ПИСЬМА К РОДНЫМ» ИЗД. 1930 г.

же письме, — и остались очень довольны, — особенно последней симфонией Чайковского (Symphonie pathetique)». «Был на днях в опере, слушал с великим наслаждением «Жидовку»: я слышал ее раз в Казани (когда пел Закржевский) лет, должно быть, 13 тому назад, — пишет он матери 9. П. 1901, — но некоторые мотивы остались в памяти» . И нередко потом он насвистывал эти мотивы (со своей особой манерой насвистывать сквозь зубы). Позднее за границей Владимир Ильич редко бывал в опере и концертах. Музыка слишком сильно действовала на его нервы, и, когда они бывали не в порядке, а это бывало так часто при трепке и сутолоке эмигрантской жизни, он плохо выносил ее. Не мало влияли на уединенный (в смысле развлечений) образ жизни Владимира Ильича его большая занятость и скромный бюджет.

Мало сравнительно внимания уделял Владимир Ильич и различным достопримечательностям: «я вообще к ним довольно равнодушен, — пишет он в письме из Берлина в 1895 году, — и большей частью попадаю случайно. Да мне вообще шлянье по разным народным вечерам и увеселениям нравится больше, чем посещение музеев, театров, пассажей и т. п.» . Для этого «шлянья» по разным местам Владимир Ильич использовал обычно вечера, когда жил в Берлине в 1895 году, и это давало ему возможность «изучать берлинские нравы и прислушиваться к немецкой речи» . Однако не только будучи в Берлине, в первый раз за границей, занимался он этим изучением нравов — в его письмах к родным есть не мало мест, которые показывают, что, и живя в Париже или попадая туда наездом, он с удовольствием присматривается к тамошней жизни, отмечая ту непринужденность, с которой парижская публика держит себя на улицах и бульварах. «Париж — город очень неудобный для жизни при скромных средствах и очень утомительный, — писал Владимир Ильич после поездки туда на несколько дней. — Но побывать ненадолго,

* См. настоящий том, стр. 202. Ред.

** Там же, стр. 12. Ред.

*** Там же. Ред.

XXVIII

M. И. УЛЬЯНОВА

навестить, прокатиться — нет лучше и веселее города» . Присматривается Владимир Ильич и к чешской жизни, будучи проездом в Чехословакии, и жалеет, что не изучил чешского языка; красочно описывает жизнь и нравы галицийских крестьян, которые он имел возможность наблюдать, живя в Галиции; карнавал на улицах с борьбой конфетти и серпантина в Мюнхене и т. д. Жизнь он любил во всех ее проявлениях и умел, как редко кто, широко наблюдать и изучать ее.

По печатаемым ниже письмам Владимира Ильича можно судить и об отношении его к родным и, до некоторой степени, к людям вообще. Сколько внимания и заботливости проявляется к ним в этих письмах! Владимир Ильич был очень привязан к своим родным, особенно к матери, и заботы о том, чтобы ей лучше, покойнее и удобнее жилось, сквозят во всех письмах как непосредственно к ней, так и к другим членам нашей семьи. Его письма полны вопросами о здоровье, о том, «как устроились с квартирой, не холодна ли она». «Беспокоит меня, — пишет он в письме к матери в 1909 году, — что у вас холодная квартира… Не простудиться бы тебе… Нельзя ли принять каких-нибудь мер, может быть, поставить маленькую железную печку?..» **. В этих письмах так много советов «хорошенько отдохнуть летом», «меньше бегать, больше отдыхать и быть здоровой» и т. п.

Особенно сильно проявлялось внимание Владимира Ильича к матери, когда ее постигала какая-нибудь гроза, а этих гроз было так много в ее жизни. То один, то другой член нашей семьи подвергался аресту или высылке, при этом иногда бывало арестовано несколько человек зараз, и ей, бывшей тогда уже в пожилых годах, приходилось снова и снова ходить в тюрьмы на свидания и с передачами, просиживать часами в приемных жандармов и охранников, болеть душой, порой в полном

* См. настоящий том, стр. 351. Ред.

** Там же, стр. 299. Ред.

XXIX

ПРЕДИСЛОВИЕ К СБОРНИКУ «ПИСЬМА К РОДНЫМ» ИЗД. 1930 г.

одиночестве, за своих детей, лишенных свободы. Как беспокоился Владимир Ильич за нее в эти периоды ее жизни и как тяготился оторванностью от нее, особенно ярко видно по письму его к матери от 1. IX. 1901. Мария Ильинична и Марк Тимофеевич сидели тогда в тюрьме, Анна Ильинична была за границей и не могла вернуться в Россию, так как это повлекло бы ее арест по тому же делу, а Дмитрий Ильич также не мог оставаться с матерью, потому что должен был кончать университет в Юрьеве. В таком же одиночестве осталась она в чужом городе, когда в 1904 году были арестованы в Киеве по делу Центрального и Киевского комитетов партии Дмитрий Ильич, Анна Ильинична и Мария Ильинична.

Владимиру Ильичу всегда хотелось, чтобы мать жила с ним, и он не раз звал ее к себе. Но это трудно было