2, стр. 284–285).
И Боткин писал в ответ Белинскому: «Да, пафос его („Демона“), как ты совершенно справедливо говоришь, есть „с небом гордая вражда“. Другими словами, отрицание духа и миросозерцания, выработанного средними веками, или, еще другими словами – пребывающего общественного устройства» (А. Н. Пыпин. Белинский, его жизнь и переписка, т. 2, СПб., 1876, стр. 144).
«Демон» был воспринят современниками как истинно великое поэтическое произведение, как призыв к свободе, к борьбе за права человеческой личности, как смелый протест против «пребывающего общественного устройства», против жестокой николаевской действительности, «где преступленья лишь да казни». Поэма в тысячах списков разошлась по России. Вот свидетельство одного из современников Лермонтова об огромном успехе ее, особенно среди молодежи: «Все мы помним, какое громадное, потрясающее впечатление производила эта поэма во время нашей молодости, лет двадцать тому назад. Вся читающая Россия знала ее наизусть…» (В. Р. Зотов. «Демон», поэма Лермонтова. «Северное сияние», т. 2, СПб., 1863, стр. 92).
Исследователи неоднократно указывали на встречающиеся в «Демоне», особенно в ранних редакциях, перефразировки из стихотворного наследия Пушкина. К числу таких перефразировок принадлежат, например, стихи в первой и последующих редакциях поэмы:
И лучших дней воспоминанья
Чредой теснились перед ним…
ср. у Пушкина в «Кавказском пленнике»:
И лучших дней воспоминанье
В увядшем сердце заключил.
Стихи VI и VIII редакций ср. тоже со стихами из «Кавказского пленника»:
Таил в молчаньи он глубоком
Движенья сердца своего,
И на челе его высоком
Не изменялось ничего.
Заключительные стихи второго посвящения к I редакции поэмы
И вот печальные мечты,
Плоды душевной пустоты!..
ср. со стихами из стихотворения Пушкина «Я пережил свои желанья»:
Я разлюбил своя мечты;
Остались мне одни страданья,
Плоды сердечной пустоты.
Стихи I редакции и II редакции
Всё оживилось в нем, и вновь
Погибший ведает любовь
ср. со стихами в «Полтаве»:
Но чувства в нем кипят
Мазепа ведает любовь.
Стихи V редакции
Вокруг него ряды крестов,
Немые сторожи гробов,
Пестрея жмутся меж собою…
ср. со стихами из «Пира во время чумы»:
И могилы меж собой,
Как испуганное стадо,
Жмутся тесной чередой.
Стих последней редакции
ср. со стихом из стихотворения Пушкина «Война»:
И т. д.
См. также примечания к I–VI редакциям «Демона».
В стихах
И мыслит он: «То горный дух
Прикованный в пещере стонет!»
Лермонтов отразил народные грузинские и осетинские легенды о горном духе Амирани, подобно Прометею принесшем огонь с неба. В некоторых легендах Амирани борется с небом за справедливость на земле (см.: Ираклий Андроников. Лермонтов. Изд. «Советский писатель», М., 1951, стр. 129–131).
Приложение. Ранние редакции «Демона»
Редакция I
<Демон>
<1829 год>
<1.> Посвящение
Я буду петь, пока поется,
Пока волненья позабыл,
Пока высоким сердце бьется,
Пока я жизнь не пережил,
В душе горят, хотя безвестней,
Лучи небесного огня,
Но нежных и веселых песней,
Мой друг, не требуй от меня…
Я умер. Светлых вдохновений
Забыта мною сторона
Давно. Как скучен день осенний,
Так жизнь моя была скучна;
Так впечатлений неприятных
Поныне о годах развратных
Не престает скорбеть она.
<2.> Посвящение
Я буду петь, пока поется,
Пока, друзья, в груди моей
Еще высоким сердце бьется
И жалость не погибла в ней.
Но той веселости прекрасной
Не требуй от меня напрасно,
И юных гордых дней, поэт,
Ты не вернешь: их нет как нет;
Как солнце осени суровой,
Так пасмурна и жизнь моя;
Среди людей скучаю я:
Мне впечатление не ново…
И вот печальные мечты,
Плоды душевной пустоты!..
–
Печальный демон, дух изгнанья,
Блуждал под сводом голубым,
И лучших дней воспоминанья
Чредой теснились перед ним,
Тех дней, когда он не был злым,
Когда глядел на славу бога,
Не отвращаясь от него;
Когда сердечная тревога
Чуждалася души его,
Как дня боится мрак могилы.
Представить не имел он силы…
–
(Демон узнает, что ангел любит одну смертную, демон узнает и обольщает ее, так что она покидает ангела, но скоро умирает и делается духом ада. Демон обольстил ее, рассказывая, что Бог несправедлив и проч. свою ист<орию>).
–
Над ним владычествуют ныне…
В нем пусто, пусто: как в пустыне.
Смертельный след напечатлен
На том, к чему он прикоснется,
И говорят, что даже он
Своим злодействам не смеется,
Что груды гибнущих людей
Не веселят его очей…
Роняет посреди мученья
Свинцовы слезы иногда,
И им забыты на мгновенье
Коварство, зависть и вражда?..
–
Демон влюбляется в смертную (монахиню), и она его наконец любит, но демон видит ее ангела хранителя и от зависти и ненависти решается погубить ее. Она умирает, душа ее улетает в ад, и демон, встречая ангела, который плачет с высот неба, упрекает его язвительной улыбкой.
–
Угрюмо жизнь его текла,
Как жизнь развалин. Бесконечность
Его тревожить не могла,
Он хладнокровно видел вечность,
Не зная ни добра, ни зла,
Губя людей без всякой нужды.
Ему желанья были чужды,
Он жег печатью роковой
Того, к кому он прикасался,
Своим злодействам не смеялся.
Среди долины опустелой
Сражен стрелою громовой,
Он прямо высится главой
И презирает бурь порывы,
Пустыни сторож молчаливый.
–
Боясь лучей, бежал он тьму,
Душой измученною болен.
Ничем не мог он быть доволен:
Всё горько сделалось ему,
И всё на свете презирая,
Он жил, не веря ничему
И ничего не принимая.
В полночь, между высоких скал,
Однажды над волнами моря
Один, без радости, без горя
Беглец эдема пролетал
И грешным взором созерцал
Земли пустынные равнины.
И зрит, чернеет над горой
И башен странные вершины.
Меж низких келий тишина,
Садится поздняя луна,
И в усыпленную обитель
Вступает мрачный искуситель.
Вот тихий и прекрасный звук,
Подобный звуку лютни, внемлет…
Он напрягает. Хлад объемлет
Его крыло не шевелится,
И странно—из потухших глаз
Слеза свинцовая катится…
Мечты забытых упоений,
Века страдания и мук,
Века бесплодных размышлений,
Всё оживилось в нем, и вновь
Погибший ведает любовь.
М<онахиня>
О чем ты близ меня вздыхаешь,
Я поклялась давно, ты знаешь,
Земные страсти позабыть.
Кто ты? Мольба моя напрасна.
Чего ты хочешь?..
Д<емон>
Ты прекрасна.
М<онахиня>
Кто ты?
Д<емон>
Я демон. Не страшись…
Святыни здешней не нарушу…
И о спасеньи не молись,
Не искусить пришел я душу;
Сгорая жаждою любви,
Несу к ногам твоим моленья,
Земные первые мученья
И слезы первые мои.
Примечания
Печатается по автографу – ИРЛИ, оп. 1, № 3 (тетрадь III). лл. 10–14 об.
Впервые опубликована, с неточностями, в «Отеч. записках» (1859, т. 125, № 7, отд. I, стр. 29–33).
Датируется 1829 годом по нахождению в тетради III, содержащей произведения этого года.
Редакция II
<Начало 1830 года>
1
Печальный Демон, дух изгнанья,
Блуждал под сводом голубым,
И лучших дней воспоминанья
Чредой теснились перед ним.
Тех дней, когда он не был злым,
Когда глядел на славу бога,
Не отвращаясь от него;
Когда заботы и тревога
Чуждалися ума его,
Как дня боится мрак могилы…
Представить не имел он силы.
В изгнаньи жизнь его текла,
Как жизнь развалин. Бесконечность
Его тревожить не могла.
<Он равнодушно видел вечность,>
Не зная ни добра, ни зла,
Губя людей без всякой нужды.
Ему желанья были чужды.
Он жег печатью роковой
Всё то, к чему он прикасался;
Своим злодействам не смеялся.
Боясь лучей, бежал он тьму.
Душой измученною болен,
Ничем не мог он быть доволен.
Всё горько сделалось ему,
И, всё на свете презирая,
Он жил, не веря ничему
И ничего не признавая.
2
В полночь, между холодных скал,
Однажды над волнами моря
Один, без радости, без горя,
Беглец Эдема пролетал
И грешным взором созерцал
Земли пустынные равнины,
И зрит: белеют под горой
И башен странные вершины.
Меж бедных келий тишина.
Садится поздняя луна;
И в усыпленную обитель
Вступает мрачный искуситель.
<Вдруг> тихий и прекрасный звук,
<Подобн>ый звуку лютни, внемлет,
Он напрягает. Хлад объемлет
Его крыло не шевелится.
Слеза свинцовая катится.
3
Века минувших упоений,
Века изгнания и мук,
Века бесплодных размышлений,
Всё оживилось в нем, но вновь
Ужель узнает он любовь?
Тому не быть: так если мчится
И солнца полумертвый луч
На нем случайно отразится,
Он лишь мгновенно озарит,
А мутных вод не просветит.
Влетает в келью дух смущенный.
Украдкою, как некий вор,
Минует образ позлащенный,
Со страхом отвращает взор,
Он зрит божественные книги,
Лампаду, четки и вериги.
Но где же звуки? где же та,
К которой сильная мечта
Его влечет?..
Облокотившись,
С испанской лютнею она
Сидела молча у окна,
И кудри черные, скатившись
На веки нежные очей,
Служили покрывалом ей.
Исполнена какой-то думой,
Младая волновалась грудь.
Вот поднялась. На свод угрюмый
Она задумала взглянуть.
Как звезды омраченной дали,
Глаза монахини сияли,
Как неба утра облака,
Ее лилейная рука
Была пленительна; и струны
Согласно вздрогнули под ней.
Угрюм, как ночи мрак безлунный,
Потупя взгляд своих очей,
Окованный ее игрою,
Он связан клятвой роковою.
(И эту клятву молвил он,
Когда блистающий Сион
Оставил с гордым сатаною).
. . . . . . . . . .
Он искусить хотел – не мог,
Не находил в себе искусства;
Забыть – забвенья не дал бог,
Любить – недоставало чувства;
Хотя он для любви готов
И без могущества, без силы
Скитаться посреди миров,
Как труп вампира, из могилы
Исторгшись, бродит меж людей
Страшилищем немых ночей…
Легок, как падающий снег
По ветру средь зимы холодной,
Летучий направляет бег —
Прочь-прочь от места, где впервые
Земные слезы уронил,
Нарушил клятвы роковые
И князя бездны раздражил,
Но прелесть звуков и виденья
Остались на душе его,
И в памяти сего мгновенья
Уж не загладит ничего.
4
Но кто ж она? Зачем сокрыта
В пустыне, меж высоких стен?
Иль это добровольный плен,
И ею радость позабыта?
Иль краска черная одежд
С ее душой была согласна?
Ее история ужасна,
Как вспоминанье без надежд.
Она отца и мать не знала,
И люльку детскую ее
Старушка чуждая качала…
Но это ль бедное житье,
. . . . . . . . . .
Как часто дева у окошка
Взирала на берег морской.
На море вихри бушевали
И волны синие вставали;
В расселинах стены крутой
Протяжный раздавался вой;
При шуме капель дождевых
Согласовала с воем бури
Игру печальных струн своих.
Но с той минуты, как нечистый
К ней приходил в ночи тенистой,
Она молиться уж нейдет
И не играет, не поет,
Ей колокола звон противен,
В ней кроется холодный яд,
Ни моря шум, ни ветр, ни ливень
Мечты как было не родят.
5
От силы адской с этих пор.
Он на хребет далеких гор
В ледяный грот переселился,
Где под снегами хрустали
Корой огнистою легли,
Природы дивные творенья.
Ее причудливой игры
Он наблюдает измененья.
Составя светлые шары,
Он их по ветру посылает,
Велит им путнику блеснуть
И над болотом освещает
Заглохший, неезжаный путь.
Когда метель гудет и свищет,
Он охраняет прошлеца,
Сдувает снег с его лица
И для него защиту ищет…
И часто прежней пустоты
Он слышит муки. Красоты
Волшебной стан пред ним летает;
И пламя новое мечты
Его крылами обнимает.
Огни потерянного рая;
Тоской неистовой сгорая,
Он зажигает темный лес,
Скалы на корне вековом
Свергает вниз рукой могучей —
И гул подъемлется кругом.
Но уж не то его тревожит,
Что прежде; тот железный сон
Прошел – любить он может – может —
И в самом деле любит он.
И хочет в путь опять пускаться,
Чтоб с милой девой повидаться,
И невозвратно улететь…
6
Едва блестящее светило
На небо юное взошло
И моря синее стекло
Лучами утра озарило,
Стену обители святой,
Где полразрушенная келья
Так много милого хранит.
Полетом он туда спешит.
Но нет в душе его веселья.
Какой-то непонятный страх
В ледяных светится глазах.
Томяся муками живыми,
Он долго медлил; он не мог
Как будто