вот что-с — нынче ко мне барышни присылали просить сливок, и у меня хоть они были, да…
Марфа Ивановна. Что ж ты, верно, отпустила им?..
Дарья. Никак нет-с…
Марфа Ивановна. Как же ты смела…
Дарья. Добро бы с вашего позволения, а то вы почивали — так этак, если всяким давать сливок, коров, сударыня, не достанет… у нас же нынче одна корова захворала, и я, матушка, виновата, не дала, не дала густых сливочек… слыхано ли во свете без барского позволения?..
Марфа Ивановна. Ну, так хорошо сделала… Не знаешь ли ты, где мой внук, молодой барин?..
Дарья. Кажется, сударыня, он у своего батюшки.
Марфа Ивановна. Всё там сидит. Сюда не заглянет. Экой какой он сделался — бывало прежде ко мне он был очень привязан, не отходил от меня, пока мал был — и напрасно я его удаляла от отца — таки умели Юрьюшку уверить, что я отняла у отца материнское именье, как будто не ему же это именье достанется… Ох! злые люди!
Дарья. Ваша правда, матушка, — злые люди.
Марфа Ивановна. Кто станет покоить мою старость! — и я ли жалела что-нибудь для его воспитания — носила сама бог знает что — готова была от чаю отказаться — а по четыре тысячи платила в год учителю… и всё пошло не впрок… Уж, кажется, всяким ли манером старалась сберечься от нынешней беды: ставила фунтовую свечу каждое воскресенье всем святым поклонялась. Ему ли не наговаривала я на отца, на дядю, на всех родных — все не помогло. Ах, кабы дочь моя была жива, не то бы на миру делалось, — не то бы…
Дарья. Что это вы, сударыня, так сокрушаетесь — всё еще дело поправное — можно Юрья Николаича разжалобить чем-нибудь, а он уж известен, как если разжалобится — куда хочешь, для всякого на нож готов… Есть, Марфа Ивановна, поговорка: железо тогда и куется, пока горячо…
Марфа Ивановна. Вот как врет — можно ли это — как его разжалобишь — он уже ничему не поверит…
Дарья. Как, вашей милости у нас, рабов, об таких вещах спрашивать… вам ли не знать…
Марфа Ивановна (смотря кверху). Видит богоматерь, я не теряла молитв… постараюсь, попробую поступить по твоему совету, Дашка… да слушай, что они там ни будут говорить с отцом, всё узнавай и приходи сказывать мне…
Дарья. Слушаюсь — уж на меня, Марфа Ивановна, извольте надеяться…
Марфа Ивановна. Ну я надеюсь: ты всегда мне верно служила…
Дарья. Видит бог-с, не обманывала никогда и вечно в точности ваши приказанья исполняла… да и вашей милостью довольны. (Кланяется.)
Марфа Ивановна. Но вот уж через неделю Юрьюшка поедет — и я избавлюсь от этих несносных Волиных — то-то кабы дочь моя была в живых.
(Молчание.)
— Эй, Дашка, возьми-ка Евангелие и читай мне вслух.
Дарья. Что прикажете читать?
Марфа Ивановна. Что попадется!..
(Дарья открывает книгу и начинает читать.)
Дарья (читает вслух довольно внятно). «Ведяху со Иисусом два злодея. И егда приидоша на место, нарицаемое лобное, ту распяшу его и злодеев, оваго одесную, а другова ошуюю.
Иисус же глаголаше: Отче, отпусти им: не ведают бо, что творят. Разделяюще ризы его и метаху жребия»…
Марфа Ивановна. Ах! злодеи-жиды, нехристы проклятые… как они поступали с Христом… всех бы их переказнила, без жалости… нет, правду сказать, если б я жила тогда, положила бы мою душу за господа, не дала бы его на растерзание…
Переверни-ка назад и читай что-нибудь другое…
Дарья (читает). «Горе вам, лицемеры, яко подобитесь гробам украшенным, иже снаружи являются красны, внутри же полны суть костей мертвых и всякой нечистоты!.. Так и вы извне являетесь человеком праведни, внутри же есте полны лицемерия и беззакония»…
Марфа Ивановна. Правда, правда говорится здесь… ох! эти лицемеры! Вот у меня соседка Зарубова… такая богомольная кажется, всякой праздник у обедни, а намеднясь велела загнать своих коров и табун на мои озими, все потоптали — злодейка…
Дарья. Да еще, сударыня, бранит вас повсюду по домам — такая змея… и людям-то своим велит на вас клепать нивесь что, мы хоть рабы, а как услышишь что-нибудь такое, так кровь закипит — так бы и вцепилась ей в волоса…
Mapфа Ивановна. Продолжай…
Дарья (читает). «Дополняйте же вы меру злодеяния отцов ваших. Змеи, порождение ехиднины, как убежите от огня и суда геенны?»
Марфа Ивановна. Не убежит она… Послушай. Дашка… возьми что-нибудь другое!..
Дарья. Из чьего Евангелия прикажете?
Марфа Ивановна. От Марка.
Дарья. «Сего ради глаголю вам: вся, елика аще молящеся просите, веруйте, яко приемлете; и будет вам.
И егда стоите на молитве, прощайте, аще что имате на кого, да и отец ваш, иже на небесех, отпустит вам согрешения ваша…»
(Слышен громкий стук разбитой посуды, обе вздрагивают.)
Марфа Ивановна. Что это?.. верно мерзавцы что-нибудь разбили… сбегай-ка да посмотри!..
(Дарья уходит. Чрез минуту приходит.)
Дарья. Ваша хрустальная кружка, с позолоченной ручкой и с вензелем…
Марфа Ивановна.…Она!
Дарья.… В дребезгах лежит на полу…
Марфа Ивановна. Ах злодеи! кто разбил — кто этот окаянный?..
Дарья.…Васька — поваренок!..
Марфа Ивановна. Пошли его сюда… скорей… уж я ему дам, разбойнику, березовой каши.
(Дарья призывает его.)
Марфа Ивановна. Как ты это сделал, мерзавец… знаешь ли, что она 15 рублей стоит? — эти деньги я у тебя из жалованья вычитаю. Как ты ее уронил, — отвечай же, болван?.. Ну — что ж ты? Говори.
(Мальчишка хочет говорить.)
Как? ты еще оправдываться хочешь… эх! брат, в плети его, в плети на конюшню…
(Мальчик кланяется в ноги.)
Вздор! я этим поклонам не верю… убирайся с чортом, прости боже мое согрешение…
(Мальчик идет.)
Убирайся… (топнув ногой)…Моя лучшая кружка, с золотой ручкой и с моим вензелем!.. Нельзя ли, Дашка, ее поправить, склеить хоть как-нибудь…
Дарья. Ни под каким видом нельзя-с.
Марфа Ивановна. Экая беда какая.
(Входят Николай Михалыч и Василий Михалыч Волины. Дарья уходит с книгой.)
ЯВЛЕНИЕ 2
Николай Михалыч. Здоровы ли вы, матушка, нынче и хорошо ли почивали… я слышал, что вы долго не засыпали…
Марфа Ивановна. Да, батюшка — мне что-то не спалось — я всё думала об моем Юрьюшке… как это он поедет путешествовать, я боюсь за него — вот вы, отцы, не так беспокоитесь об детях!.. а мне так грустно с ним расставаться…
Николай Михалыч. Неужели вы думаете, что мне легче. Вы ошибаетесь, позвольте мне сказать. Я сына моего не меньше вас люблю; и этому доказательство то, что я его уступил вам, лишился удовольствия быть с моим сыном, ибо я знал, что не имею довольно состояния, чтоб воспитать его так, как вы могли.
Марфа Ивановна. (к Василию Михалычу). Что, батюшка! как ваше дело, что говорит сенат?..
Василий Михалыч. Сенат-с? — до него еще дело не доходило. А всё еще кутят да мутят в уездном суде да в губернском правлении… такие жадные, канальи, эти крючки подьячие, со всей сволочью, что когда туда приедешь, так и обступят — чутье собачье! знают, что у тебя в карманах есть деньги… и вот уж пять лет тянется вся эта комедия… впрочем, для меня совсем не смешная, потому что я действующее лицо!..
Марфа Ивановна. (к Николаю Михалычу). Знаете ли, Николай Михалыч, я хочу, чтоб Юрьюшка ехал во Францию, а в Германию не заглядывал, — я терпеть не могу немцев! чему у них научишься!.. Все колбасники, шмерцы!..
Николай Михалыч. Позвольте перервать речь вашу, матушка, немцы хотя в просвещении общественном и отстали от французов, то есть имеют некоторые странности, им приличные в обхождении, не так ловки и развязны, но зато глубокомысленнее французов, и многие науки у них более усовершенствованы, и Юрий, в его лета, очень даже может сам располагать собою, ему 22 года, он уже имеет чин — и проч…
Василий Михалыч. Позвольте спросить, Юрий Николаевич поедет морем?
Марфа Ивановна. Сохрани бог!.. Нет, ни за что.
Василий Михалыч. Так ему надо ехать чрез Германию, иначе невозможно, хоть на карту взгляните.
Марфа Ивановна. Как же быть! А я не хочу, чтоб он жил с немцами, они дураки…
Николай Михалыч. Помилуйте! — у них философия преподается лучше, нежели где-нибудь! Неужто Кант был дурак?..
Марфа Ивановна. Сохрани бог от философии! Чтоб Юрьюшка сделался безбожником?..
Николай Михалыч (с неудовольствием). Неужели я желаю меньше добра моему сыну, чем вы? Поверьте, что я знаю, что говорю. Философия не есть наука безбожия, а это самое спасительное средство от него и вместе от фанатизма. Философ истинный — счастливейший человек в мире, и есть тот, который знает, что он ничего не знает. Это говорю не я, но люди умнейшие…
(Василий Михалыч в тайном удовольствии)
И всякий тот, кто хотя мало имеет доброго смысла, со мною согласится.
Марфа Ивановна. Стало быть, я его совсем не имею… это слишком самолюбиво с вашей стороны… уверяю вас!..
Николай Михалыч. Лучше сами поверьте, что отец имеет более права над сыном, нежели бабушка… Я, сжалясь над вами, уступил единственное свое утешение, зная, что вы можете Юрия хорошо воспитать… Но я ожидал благодарности, а не всяких неприятностей, когда приезжаю повидаться к сыну… Вы ошибаетесь очень: Юрий велик уж, он сделался почти мужем и может понимать, что тот, кто несправедлив противу отца, недостоин уважения от сына… Я говорю правду, вы ее не любите — прошу вашего извинения, впрочем знайте, что я не похож на низких ваших соседей и не могу не говорить о том, что чувствую: я очень огорчен вашим против меня нерасположением… Но что ж делать, вы задели меня за живое: я отец и имею полное право над сыном…
Он вам обязан воспитанием и попечением, но я ничем не обязан. Вы платили за него в год по 5 тысяч, содержали в пансионе, но я сделал еще для вас жертву, которую не всякий отец сделает для тещи, уж не говорю об имении… прошу извинить.
Марфа Ивановна (привстав). Как, и вы можете меня упрекать, ругать, как последнюю рабу, — в моем доме… Ах! (Упадает в изнеможении злобы на кресло и звенит в колокольчик.) Дашка, Дашка, — палку.
Дарья. Сию минуту. (Приносит палку и выводит ее из комнаты под руку.)
Николай Михалыч. О боже мой! — может ли сумасшествие женщины дойти до такой степени!.. (Ходит взад и вперед.)
Василий Михалыч (подходит к нему). Вот что значит, братец, спорить с бабами! А отчего это всё, отчего не мог ты взять просто сына своего от нее: не хотел заплатить 3000 за бумагу крепостную. Ведь она тебе отдавала имение — что за глупое великодушие не брать! — или брать на честное слово, что всё равно. Вот она и сделала условие, что если ты возьмешь к себе сына, так она его лишит наследства, а тебя не сделала опекуном. Что, брат! видно поздно!..
Николай Михалыч.
