доме

За кражею она ловила, тот

Был так отшлепан, что от воровства

Навеки отрекался и вступал

В путь добродетели – дубинка, словом,

Неимоверные во время пира

Царю, гостям и городу всему

Услуги оказала. Между тем

Все во дворце кипело, гости ели

И пили так, что с их румяных лиц

Катился пот; тут гусли-самогуды

Явили все усердие свое:

При них не нужен был оркестр, и гости

Уж музыки наслышались такой,

Какая никогда им и во сне

Не грезилась. Но вот, когда, наполнив

Вином заздравный кубок, царь Демьян

Данилович хотел провозгласить

Сам многолетье новобрачным, громко

На площади раздался трубный звук;

Все изумились, все оторопели;

Царь с молодыми сам идет к окну,

И что же их является очам?

Карета в восемь лошадей (трубач

С трубою впереди) к крыльцу дворца

Сквозь улицу толпы народной скачет;

И та карета золотая; козлы

С подушкою и бархатным покрыты

Наметом; назади шесть гейдуков;

Шесть скороходов по бокам; ливреи

На них из серого сукна, по швам

Басоны; на каретных дверцах герб:

В червленом поле волчий хвост под графской

Короною. В карету заглянув,

Иван-царевич закричал: «Да это

Мой благодетель Серый Волк!» Его

Встречать бегом он побежал. И точно,

Сидел в карете Серый Волк; Иван —

Царевич, подскочив к карете, дверцы

Сам отворил, подножку сам откинул

И гостя высадил; потом он, с ним

Поцеловавшись, взял его за лапу,

Ввел во дворец и сам его царю

Представил. Серый Волк, отдав поклон

Царю, осанисто на задних лапах

Всех обошел гостей, мужчин и дам,

И всем, как следует, по комплименту

Приятному сказал; он был одет

Отлично: красная на голове

Ермолка с кисточкой, под морду лентой

Подвязанная; шелковый платок

На шее; куртка с золотым шитьем;

Перчатки лайковые с бахромою;

Перепоясанные тонкой шалью

Из алого атласа шаровары;

Сафьянные на задних лапах туфли,

И на хвосте серебряная сетка

С жемчужной кистью – так был Серый Волк

Одет. И всех своим он обхожденьем

Очаровал; не только что простые

Дворяне маленьких чинов и средних,

Но и чины придворные, статс-дамы

И фрейлины все были от него

Как без ума. И, гостя за столом

С собою рядом посадив, Демьян

Данилович с ним кубком в кубок стукнул

И возгласил здоровье новобрачным,

И пушечный заздравный грянул залп.

Пир царский и народный продолжался

До темной ночи; а когда настала

Ночная тьма, жар-птицу на балконе

В ее богатой клетке золотой

Поставили, и весь дворец, и площадь,

И улицы, кипевшие народом,

Яснее дня жар-птица осветила.

И до утра столица пировала.

Был ночевать оставлен Серый Волк;

Когда же на другое утро он,

Собравшись в путь, прощаться стал с Иваном —

Царевичем, его Иван-царевич

Стал уговаривать, чтоб он у них

Остался на житье, и уверял,

Что всякую получит почесть он,

Что во дворце дадут ему квартиру,

Что будет он по чину в первом классе,

Что разом все получит ордена,

И прочее. Подумав, Серый Волк

В знак своего согласия Ивану —

Царевичу дал лапу, и Иван —

Царевич так был тронут тем, что лапу

Поцеловал. И во дворце стал жить

Да поживать по-царски Серый Волк.

Вот наконец, по долгом, мирном, славном

Владычестве, премудрый царь Демьян

Данилович скончался, на престол

Взошел Иван Демьянович; с своей

Царицей он до самых поздних лет

Достигнул, и господь благословил

Их многими детьми; а Серый Волк

Душою в душу жил с царем Иваном

Демьяновичем, нянчился с его

Детьми, сам, как дитя, резвился с ними,

Меньшим рассказывал нередко сказки,

А старших выучил читать, писать

И арифметике, и им давал

Полезные для сердца наставленья.

Вот напоследок, царствовав премудро,

И царь Иван Демьянович скончался;

За ним последовал и Серый Волк

В могилу. Но в его нашлись бумагах

Подробные записки обо всем,

Что на своем веку в лесу и свете

Заметил он, и мы из тех записок

Составили правдивый наш рассказ.

Александр Пушкин

Жених

Три дня купеческая дочь

Наташа пропадала;

Она на двор на третью ночь

Без памяти вбежала.

С вопросами отец и мать

К Наташе стали приступать.

Наташа их не слышит,

Дрожит и еле дышит.

Тужила мать, тужил отец,

И долго приступали,

И отступились наконец,

А тайны не узнали.

Наташа стала, как была,

Опять румяна, весела,

Опять пошла с сестрами

Сидеть за воротами.

Раз у тесовых у ворот,

С подружками своими,

Сидела девица – и вот

Промчалась перед ними

Лихая тройка с молодцом.

Конями, крытыми ковром,

В санях он, стоя, правит,

И гонит всех, и давит.

Он, поравнявшись, поглядел,

Наташа поглядела,

Он вихрем мимо пролетел,

Наташа помертвела.

Стремглав домой она бежит.

«Он! он! узнала! – говорит, —

Он, точно он! держите,

Друзья мои, спасите!»

Печально слушает семья,

Качая головою;

Отец ей: «Милая моя,

Откройся предо мною.

Обидел кто тебя, скажи,

Хоть только след нам укажи».

Наташа плачет снова.

И более ни слова.

Наутро сваха к ним на двор

Нежданная приходит.

Наташу хвалит, разговор

С отцом ее заводит:

«У вас товар, у нас купец;

Собою парень молодец,

И статный, и проворный,

Не вздорный, не зазорный.

Богат, умен, ни перед кем

Не кланяется в пояс,

А как боярин между тем

Живет, не беспокоясь;

А подарит невесте вдруг

И лисью шубу, и жемчуг,

И перстни золотые,

И платья парчевые.

Катаясь, видел он вчера

Ее за воротами;

Не по рукам ли, да с двора,

Да в церковь с образами?»

Она сидит за пирогом

Да речь ведет обиняком,

А бедная невеста

Себе не видит места.

«Согласен, – говорит отец, —

Ступай благополучно,

Моя Наташа, под венец:

Одной в светелке скучно.

Не век девицей вековать,

Не всё касатке распевать,

Пора гнездо устроить,

Чтоб детушек покоить».

Наташа к стенке уперлась

И слово молвить хочет —

Вдруг зарыдала, затряслась,

И плачет, и хохочет.

В смятенье сваха к ней бежит,

Водой студеною поит

И льет остаток чаши

На голову Наташи.

Крушится, охает семья.

Опомнилась Наташа

И говорит: «Послушна я,

Святая воля ваша.

Зовите жениха на пир.

Пеките хлебы на весь мир,

На славу мед варите

Да суд на пир зовите».

«Изволь, Наташа, ангел мой!

Готов тебе в забаву

Я жизнь отдать!» – И пир горой;

Пекут, варят на славу.

Вот гости честные нашли,

За стол невесту повели;

Поют подружки, плачут,

А вот и сани скачут.

Вот и жених – и все за стол,

Звенят, гремят стаканы,

Заздравный ковш кругом пошел;

Всё шумно, гости пьяны.

Жених:

А что же, милые друзья,

Невеста красная моя

Не пьет, не ест, не служит:

О чем невеста тужит?

Невеста жениху в ответ:

«Откроюсь наудачу.

Душе моей покоя нет,

И день и ночь я плачу:

Недобрый сон меня крушит».

Отец ей: «Что ж твой сон гласит?

Скажи нам, что такое,

Дитя мое родное?»

«Мне снилось, – говорит она, —

Зашла я в лес дремучий,

И было поздно; чуть луна

Светила из-за тучи;

С тропинки сбилась я: в глуши

Не слышно было ни души,

И сосны лишь да ели

Вершинами шумели.

И вдруг, как будто наяву,

Изба передо мною.

Я к ней, стучу – молчат. Зову —

Ответа нет; с мольбою

Дверь отворила я. Вхожу —

В избе свеча горит; гляжу —

Везде сребро да злато,

Всё светло и богато».

Жених:

А чем же худ, скажи, твой сон?

Знать, жить тебе богато.

Невеста:

Постой, сударь, не кончен он.

На серебро, на злато,

На сукна, коврики, парчу,

На новгородскую камчу

Я молча любовалась

И диву дивовалась.

Вдруг слышу крик и конский топ…

Подъехали к крылечку.

Я поскорее дверью хлоп

И спряталась за печку.

Вот слышу много голосов…

Взошли двенадцать молодцов,

И с ними голубица

Красавица-девица.

Взошли толпой, не поклонясь,

Икон не замечая;

За стол садятся, не молясь

И шапок не снимая.

На первом месте брат большой,

По праву руку брат меньшой,

По леву голубица

Красавица-девица.

Крик, хохот, песни, шум и звон,

Разгульное похмелье…

Жених:

А чем же худ, скажи, твой сон?

Вещает он веселье.

Невеста:

Постой, сударь, не кончен он.

Идет похмелье, гром и звон,

Пир весело бушует,

Лишь девица горюет.

Сидит, молчит, не ест, не пьет

И током слезы точит,

А старший брат свой нож берет,

Присвистывая точит;

Глядит на девицу-красу,

И вдруг хватает за косу,

Злодей девицу губит,

Ей праву руку рубит.

«Ну это, – говорит жених, —

Прямая небылица!

Но не тужи, твой сон не лих,

Поверь, душа-девица».

Она глядит ему в лицо.

«А это с чьей руки кольцо?» —

Вдруг молвила невеста,

И все привстали с места.

Кольцо катится и звенит,

Жених дрожит, бледнея;

Смутились гости. – Суд гласит:

«Держи, вязать злодея!»

Злодей окован, обличен

И скоро смертию казнен.

Прославилась Наташа!

И вся тут песня наша.

Сказка о попе и о работнике его Балде

Жил-был поп,

Толоконный лоб.

Пошел поп по базару

Посмотреть кой-какого товару.

Навстречу ему Балда

Идет, сам не зная куда.

«Что, батька, так рано поднялся?

Чего ты взыскался?»

Поп ему в ответ: «Нужен мне работник:

Повар, конюх и плотник.

А где найти мне такого

Служителя не слишком дорогого?»

Балда говорит: «Буду служить тебе славно,

Усердно и очень исправно,

В год за три щелка тебе по лбу,

Есть же мне давай вареную полбу».

Призадумался поп,

Стал себе почесывать лоб.

Щелк щелку ведь розь.

Да понадеялся он на русский авось.

Поп говорит Балде: «Ладно.

Не будет нам обоим накладно.

Поживи-ка на моем подворье,

Окажи свое усердие и проворье».

Живет Балда в поповом доме,

Спит себе на соломе,

Ест за четверых,

Работает за семерых;

До светла всё у него пляшет,

Лошадь запряжет, полосу вспашет,

Печь затопит, всё заготовит, закупит,

Яичко испечет да сам и облупит.

Попадья Балдой не нахвалится,

Поповна о Балде лишь и печалится,

Попенок зовет его тятей;

Кашу заварит, нянчится с дитятей.

Только поп один Балду не любит,

Никогда его не приголубит,

О расплате думает частенько;

Время идет, и срок уж близенько.

Поп не ест, не пьет, ночи не спит:

Лоб у него заране трещит.

Вот он попадье признается:

«Так и так: что делать остается?»

Ум у бабы догадлив,

На всякие хитрости повадлив.

Попадья говорит: «Знаю средство,

Как удалить от нас такое бедство:

Закажи Балде службу, чтоб стало ему невмочь.

А требуй, чтоб он ее исполнил точь-в-точь.

Тем ты и лоб от расправы избавишь

И Балду-то без расплаты отправишь».

Стало на сердце попа веселее,

Начал он глядеть на Балду посмелее.

Вот он кричит: «Поди-ка сюда,

Верный мой работник Балда.

Слушай: платить обязались черти

Мне оброк по самой моей смерти;

Лучшего б не надобно дохода,

Да есть на них недоимки за три года.

Как наешься ты своей полбы,

Собери-ка с чертей оброк мне полный».

Балда, с попом понапрасну не споря,

Пошел, сел у берега моря;

Там он стал веревку крутить

Да конец ее в море мочить.

Вот из моря вылез старый Бес:

«Зачем ты, Балда, к нам залез?»

– «Да вот веревкой хочу море морщить

Да вас, проклятое племя, корчить».

Беса старого взяла тут унылость.

«Скажи, за что такая немилость?»

– «Как за что? Вы не плотите оброка,

Не помните положенного срока;

Вот ужо будет нам потеха,

Вам, собакам, великая помеха».

– «Балдушка, погоди ты морщить море,

Оброк сполна ты получишь вскоре.

Погоди, вышлю к тебе внука».

Балда мыслит: «Этого провести не штука!»

Вынырнул подосланный бесенок,

Замяукал он, как голодный котенок:

«Здравствуй, Балда-мужичок;

Какой тебе надобен оброк?

Об оброке век мы не слыхали,

Не было чертям такой печали.

Ну, так и быть – возьми, да с уговору,

С общего нашего приговору —

Чтобы впредь не было никому горя:

Кто скорее из нас обежит около моря,

Тот и бери себе полный оброк,

Между тем там приготовят мешок».

Засмеялся Балда лукаво:

«Что ты это выдумал, право?

Где тебе тягаться со мною,

Со мною, с самим Балдою?

Экого послали супостата!

Подожди-ка моего меньшего брата».

Пошел Балда в ближний лесок,

Поймал двух зайков да в мешок.

К морю опять он приходит,

У моря бесенка находит.

Держит Балда за уши одного зайку:

«Попляши-тка ты под нашу балалайку;

Ты, бесенок, еще молоденек,

Со мною тягаться слабенек;

Это было б лишь времени трата.

Обгони-ка сперва моего брата.

Раз, два, три! догоняй-ка».

Пустились бесенок и зайка:

Бесенок по берегу морскому,

А зайка в лесок до дому.

Вот, море кругом обежавши,

Высунув язык, мордку поднявши,

Прибежал бесенок, задыхаясь,

Весь мокрешенек, лапкой утираясь,

Мысля: дело с Балдою сладит.

Глядь – а Балда братца гладит,

Приговаривая: «Братец мой любимый,

Устал, бедняжка! отдохни, родимый».

Бесенок оторопел,

Хвостик поджал, совсем присмирел,

На братца поглядывает боком.

«Погоди, – говорит, – схожу за оброком».

Пошел к деду, говорит: «Беда!

Обогнал меня меньшой Балда!»

Старый Бес стал тут думать думу.

А Балда наделал такого шуму,

Что всё море смутилось

И волнами так и расходилось.

Вылез бесенок: «Полно, мужичок,

Вышлем тебе весь оброк —

Только слушай. Видишь ты палку эту?

Выбери себе любимую мету.

Кто далее палку бросит,

Тот пускай и оброк уносит.

Что ж? боишься вывихнуть ручки?

Чего ты ждешь?» – «Да жду вон этой тучки:

Зашвырну туда твою палку,

Да