В тот самый день, когда я столько страдал, обманутый любовью, дружбой… Мое терпенье кончилось… кончилось… я терпел, сколько мог… но теперь… это выше сил человеческих!.. Что мне жизнь теперь, когда в ней всё отравлено… что смерть! Переход из одной комнаты в другую, подобную ей. (Указывая на стакан) Как подумать, что эта ничтожная вещь победит во мне силу творческой жизни? Что белый порошок превратит в пыль мое тело, уничтожит создание бога?.. Но если он точно всеведущ, зачем не препятствует ужасному преступлению, самоубийству; зачем не удержал удары людей от моего сердца?.. Зачем хотел он моего рожденья, зная про мою гибель?.. Где его воля, когда по моему хотенью я могу умереть или жить?.. О! Человек несчастное, брошенное созданье… он сотворен слабым; его доводит судьба до крайности… и сама его наказывает; животные бессловесные счастливей нас: они не различают ни добра, ни зла; они не имеют вечности; они могут… о! Если б я мог уничтожить себя! Но нет! Да! Нет! Душа моя погибла. Я стою перед творцом моим. Сердце мое не трепещет… я молился… не было спасенья; я страдал… ничто не могло его тронуть!.. (Сыпет порошок в стакан.) О! Я умру, об смерти моей, верно, больше будут радоваться, нежели о рожденье моем. Отец меня отвергнул, проклял мою душу – и должен этого дожидаться. (Молчание небольшое.) Природа подобна печи, откуда вылетают искры. Когда дерево сожжено: печь гаснет. Так природа сокрушится, когда мера различных мук человеческих исполнится. Всё исчезнет. Печь производит искры: природа – людей, одних глупее, других умнее. Одни много делают шуму в мире, другие неизвестны; так искры не равны меж собой. Но все они равно погаснут без следа, им последуют другие без больших последствий, как подобные им. Когда огонь истощится, то соберут весь пепел и выбросят вон… так с нами, бедными людьми; всё равно, страдал ли я, веселился ли – всё умру. Не останется у меня никакого воспоминания о прошедшем. Безумцы! Безумцы мы!.. Желаем жить… как будто два, три года что-нибудь значат в бездне, поглотившей века; как будто отечество или мир стоит наших забот, тщетных как жизнь. Счастлив умерший в такое время, когда ему нечего забывать: он не знает этих свинцовых минут безвестности… счастлив, кто, чувствуя тягость бытия, имеет довольно силы, чтоб прервать его. Прощай, мой отец, мы никогда не увидимся… не от тебя я умру… ты только помог мне образумиться… Ах! И она… эти прекрасные, обманчивые черты – потеряют свою привлекательность, кто б поверил? Мне их жалко. О! Скоро… скоро… вы все пройдете как тени… (Берет стакан и пьет, тут вздрагивает.) За здоровье ваше… Меня утешает мысль: все люди погибнут… глупо было бы желать быть исключену из этого числа. Но… зачем холод бежит по моим жилам, зачем я дрожу… еще не время… погоди… погоди, адское чудовище… еще четверть часа, смерть, – и я твой!.. (Садится в кресла – небольшое молчание.)
Явление 10
(Любовь и Элиза входят в разговоре. Юрий, видя их, вскакивает и отходит в сторону. В комнате темно.)
Элиза. Что тебе сказал Заруцкий, отчего его не было в саду… что это всё значит?.. Твое беспокойствие не к добру, ma chère.[73] Ты от меня бегаешь – и, верно, чего-нибудь ищешь.
Любовь. Не видала ли ты, где Юрий…
Элиза. На что тебе его…
Любовь. Ах! Сестрица! Ты всему виною. Они хотели стреляться… Заруцкий меня на коленах просил, чтоб я тебя привела для свиданья. Юрий видел и принял совсем иначе… О! Я несчастная девушка!.. Он меня оставил, он думает, что я изменила ему… он не хочет даже выслушать меня. О! Если б он знал… если б он видел мои слезы…
Юрий (в сторону). И я только теперь это слышу!.. Безумец я!
Элиза. Чего же ты теперь хочешь, ma sœur?[74]
Любовь. Дядюшка его проклял… он в отчаянье… верно, понапрасну; бог его за меня наказал. Я хочу его сыскать… хочу утешить Юрия… Ах! Сестрица, сестрица! Если б он видел мои слезы… но… он меня любит, в нем еще есть жалость… о, если б он знал, что происходит в моем сердце.
(Юрий в это время подходит и отходит в нерешимости.)
Любовь. Я его утешу, пойду к его отцу. На коленах выпрошу прощенье… или умру… я боюсь… О! Где б мне его найти… одна моя любовь может его утешить… он всеми так жестоко покинут!..
Юрий (в отчаянье). Злодей! Самоубийца!..
Элиза. Что это?
Любовь (бросается). Юрий! Юрий, он здесь… (Юрий встает.) Как бледен… какой страдальческий взгляд!
Юрий. Ты меня любишь… а я всегда любил тебя…
Любовь (рыдает у него на шее). Люблю ли я тебя?.. Благодарю небо!.. Наконец я счастлива… друг мой… друг мой… я тебе всегда была верна…
Юрий. Да! Да! Это мое последнее утешение.
Любовь (всё еще на груди его). Тебя все покинули.
Юрий. Ты ошибаешься! Я всех покидаю… ты этого не знала?
(Любовь подымается и смотрит с удивлением.)
Я еду в далекий, бесконечный путь…
Любовь. Что это? – ты едешь…
Юрий. Мы никогда, никогда не увидимся…
Любовь. Если не здесь, то на том свете…
Юрий. Друг мой! Нет другого света… есть хаос… он поглощает племена… и мы в нем исчезнем… мы никогда не увидимся… разные дороги… все к ничтожеству… Прощай! Мы никогда не увидимся… нет рая – нет ада… люди брошенные, бесприютные созданья.
Любовь. О всемогучий! Что сделалось с ним… он не знает, что говорит…
Юрий (смотрит на нее пристально). Как ты прекрасна в эту минуту… вот последнее удовольствие мое… оно велико… я согласен… Нет, не потревожу… это нежное выражение глаз, эти полуоткрытые уста… не стану говорить ей… не хочу видеть ее в ужасе… ах!.. Но нет, пусть она узнает. Что мне? Я умру!.. Пусть всё откроется… если б был здесь мой отец… как насладился б он видом моих предсмертных судорог…
Любовь. Что он говорит… Юрий! Юрий!.. Я предчувствую ужасное…
Юрий (берет ее за руку). Знай, что может сделать обманутое сердце, что может проклятие вечное отца… узнай… и… да разорвется твоя слабая грудь… трепещи… кровь остановилась в твоих жилах… а! Подумай! Отгадай… Ха! Ха! Ха! Ха! Нет, смейся лучше, пой, веселись, пляши… я – не бойся… я – только… принял – яд!..
Элиза. Ай! На помощь, скорей!.. (Убегает.)
(Любовь дрожит, бледнеет и упадает в обморок на кресло… он стоит над ней.)
Юрий. Так! Я это знал! – женщины! Женщины! Вы не сотворены для подобных ощущений!.. Как она бледна… образ смерти… О, если б она не просыпалась… если б могла не видать моего трупа… (Становится на колени.) Не приходи в себя… ты и теперь прекрасна… умри лучше… мы с тобой не были созданы для людей.[75] Мое сердце слишком пылко, твое слишком нежно, слишком слабо. (Целует ее руку.) Рука тепла.
Любовь (приходит в себя). (Подымается на стуле и кидается к нему на шею.) Молись!
Любовь. Никогда не поздно… молись! Молись!
Юрий (вскакивает). Нет, не могу молиться.
Любовь (встает). О ангелы, внушите ему! Юрий!
Юрий. Мне дурно!..
Юрий. Пора!.. Скажи моему отцу, что я желал бы простить ему… (Упадает на землю.)
Любовь. Он падает… (Смотрит на небо.) Помоги! Помоги (становится на колени возле Юрия), останови его душу… Бог! Сделай первое чудо… он вернется к тебе…
Юрий (умирающим голосом). Плачь… плачь – плачь… Бог мне… никогда… не простит!.. (Умирает. Любовь рыдая падает на него. Молчание.)
Явление 11
(Ник<олай> Мих<алыч>, Вас<илий> Мих<алыч>, Элиза, Иван, Дарья.)
Дарья (с ужасом). Умер.
Ник<олай> Мих<алыч> Мой сын… от моего проклятья!.. Не может быть! Он еще жив… не верю… он жив!.
Дарья (указывая на труп холодно). Отчего же? – посмотрите сюда… вы хотели: он умер…
Вас<илий> Мих<алыч> (поднимая Любовь). Дочь моя!.. Спирту!.. Ах! И она едва дышит… спасите, спасите хоть ее… (Любовь уносят. Вас<илий> Мих<алыч> и Элиза уходят.)
Иван. Боже! Прости душу моего господина!..
(Все стоят в безмолвном поражении.)
(Занавес опускается.)
The Lady of his love was wed with one.[76]
Who did not love better …………
………………
………………
…And this the world calls phrensy, but the wise
Have a far deeper madness, and the glance
Of melancoly is a fearful gift;
What is it but the telescope of truth?
Which strips the distance of its phantasies,
And brings life near in utter nakedness,
Making the cold reality too real!..
(The Dream. Lord Byron).[77]
Романтическая драма
Я решился изложить драматически происшествие истинное,[78] которое долго беспокоило меня и всю жизнь, может быть, занимать не перестанет.
Лица, изображенные мною, все взяты с природы; и я желал бы, чтоб они были узнаны, – тогда раскаяние, верно, посетит души тех людей… Но пускай они не обвиняют меня: я хотел, я должен был оправдать тень несчастного!..
Справедливо ли описано у меня общество? – не знаю! По крайней мере оно всегда останется для меня собранием людей бесчувственных, самолюбивых в высшей степени и полных зависти к тем, в душе которых сохраняется хотя малейшая искра небесного огня!..
И этому обществу я отдаю себя на суд.
Сцена I
Утром. 26<-го> августа.[79]
(Комната в доме Павла Григорьевича Арбенина. Шкаф с книгами и бюро.)
(Действие происходит в Москве.)
(Павел Григорич запечатывает письмо.)
Павел Григорич. Говорят, что дети в тягость нам, пока они молоды; но я думаю совсем противное. За ребенком надобно ухаживать, учить и нянчить его, а 20-летнего определяй в службу да каждую минуту трепещи, чтобы он какою-нибудь шалостью не погубил навеки себя и честное имя. Признаться: мое положение теперь самое критическое. Владимир нейдет в военную службу, во-первых, потому что его характер, как он сам говорит, слишком своеволен, а во-вторых, потому что он не силен в математике: куда же определиться? В штатскую? Все лучшие места заняты, к тому же… нехорошо!.. Воспитывать теперь самая трудная вещь; думаешь: ну, всё теперь кончилось! – не тут-то было: только начинается!.. Я боюсь, чтобы Владимир не потерял добрую славу в большом свете, где я столькими трудами достиг до некоторой значительности. Тогда я же буду виноват; про меня же скажут, как намедни, что я не воспитывал его сообразно характеру. Какой же в его лета характер? Самый его характер есть бесхарактерность. Так: я вижу, что не довольно строго держал сына моего. Какая польза, что так рано развились его чувства и мысли?.. Однако же я не отстану от своих планов. Велю ему выйти в отставку года через четыре, а там женю на богатой невесте и поправлю тем его состояние. Оно по милости моей любезной супруги совсем расстроено; не могу вспомнить без бешенства, как она меня обманывала. О! Коварная женщина! Ты испытаешь всю тягость моего мщения; в бедности, с раскаяньем в душе и без надежды на будущее,
