менять людей на бумажки. Почему же нет? И человек тлеет, как бумажка, и человек, как бумажка, носит на себе условленные знаки, которые ставят его выше других и без которых он… (Зевает.) Уф! Спать хочется! Где-то сын мой? Он, верно, опять задолжал, потому что третий день дома обедает. Вот! Прошу покорно иметь детей!

(Владимир, бледный, быстро входит.)

Владимир (громко и скоро). Батюшка.

Павел Григ<орич>. Что тебе надобно?

Владимир. Я пришел, чтобы… у меня есть одна единственная просьба до вас… не откажите мне… поедемте со мною! Поедемте! Заклинаю вас; одна минута замедленья, и вы сами будете раскаиваться.

Павел Гри<горич>. Куда мне ехать с тобою? Ты с ума сошел!..

Владимир. Не мудрено. Если б даже вы увидали, что я видел, и остались при своем уме, то я бы удивился!

Павел Григ<орич>. Это уж ни на что не похоже! Ты, Владимир, выводишь меня из терпения.

Владимир. Так вы не хотите со мною ехать! Так вы мне не верите! А я думал… но теперь вынужден всё сказать. Слушайте: одна умирающая женщина хочет вас видеть; эта женщина…

Павел Григ<орич>. Что мне за дело до нее?

Владимир. Она ваша супруга!

Павел Гри<горич> (с досадой). Владимир!

Владимир. Вы, верно, думаете меня испугать этим строгим взглядом и удушить голос природы в груди моей? Но я не таков, как вы; этот самый голос, приказывающий мне повиноваться вам, заставляет… да! Ненавидеть вас! Да! Если вы будете далее противиться мольбам моей матери! О! Нынешний день уничтожил во мне все спасенья: я говорю прямо! Я ваш сын и ее сын; вы счастливы, она страдает на постели смерти; кто прав, кто виноват, не мое дело. Я слышал, слышал ее мольбы и рыданья, и последний нищий назвал бы меня подлецом, если б я мог еще любить вас!..

Павел Григ<орич>. Дерзкий! Я давно уж не жду от тебя любви; но где видано, чтобы сын упрекал отца такими словами? Прочь с глаз моих!

Владимир. Я уж просил вас не уничтожать во мне последнюю искру покорности сыновней, чтоб я не повторил эти обвиненья перед целым светом!

Павел Григ<орич>. Боже мой! До чего я дожил? (Ему) Знаешь ли…

Владимир. Я знаю: вы сами терзаемы совестью, вы сами не имеете спокойных минут – вы виновны во многом…

Павел Григ<орич>. Замолчи!..

Владимир. Не замолчу! Не просить пришел я, но требовать! Требовать! Я имею на это право! Нет! Эти слезы врезались у меня в память! Батюшка! (Бросается на колени) батюшка! Пойдемте со мною!

Павел Григ<орич>. Встань! (Он встревожен.)

Владимир. Вы пойдете?

Павел Григ<орич> (в сторону). Что если в самом деле? Может быть…

Владимир. Так вы не хотите? (Встает.)

Павел Григ<орич> (в сторону). Она умирает, говорит Владимир! Желает получить мое прощенье… правда! Я бы… но ехать туда? Если узнают, что скажут?

Владимир. Вам нечего бояться: моя мать нынче же умрет. Она желает с вами примириться не для того, чтобы жить вашим именем; она не хочет сойти в могилу, пока имеет врага на земле. Вот вся ее просьба, вся ее молитва к богу. Вы не хотели. Есть на небе судия. Ваш подвиг прекрасен; он показывает твердость характера; поверьте, люди будут вас за это хвалить; и что за важность, если посреди тысячи похвал раздастся один обвинительный голос. (Горько улыбается.)

Павел Григ<орич> (принужденно). Оставь меня!

Владимир. Хорошо! Я пойду… и скажу, что вы не можете, заняты. (Горько) Она еще раз в жизни поверит надежде! (Тихо идет к дверям.) О, если б гром убил меня на этом пороге; как? Я приду – один! Я сделаюсь убийцею моей матери. (Останавливается и смотрит на отца.) Боже! Вот человек!

Павел Григ<орич> (про себя). Однако для чего мне не ехать? Что за беда? Пред смертью помириться ничего; смеяться никто над этим не станет… а всё бы лучше! Да, так и быть, отправлюсь. Она, верно, без памяти и меня не узнает… скажу ей, что прощаю, и делу конец! (Громко) Владимир! Послушай… погоди! (Владимир недоверчиво приближается.) Я пойду с тобою… я решился! Нас никто не увидит? Но я верю! Пойдем… только смотри, в другой раз думай об том, что говоришь…

Владимир. Так вы точно хотите идти к моей матери? Точно? Это невероятно! Нет, скажите: точно?

Павел Григ<орич>. Точно!

Владимир (кидается ему на шею). У меня есть отец! У меня снова есть отец! (Плачет.) Боже! Боже! Я опять счастлив! Как легко стало сердцу! У меня есть отец! Вижу, вижу, что трудно бороться с природными чувствами… о! Как я счастлив! Видите ли, батюшка! Как приятно сделать, решиться сделать добро… ваши глаза прояснели, ваше лицо сделалось ангельским лицом! (Обнимает его.) О мой отец, вы будете вознаграждены богом! Пойдемте, пойдемте скорей – ее надобно застать при жизни!

Павел Григ<орич> (хочет идти). (В сторону) Итак, я должен увидеться… хорошо! Да нет ли тут какой-нибудь сети? Однако отчаяние Владимира!.. Но разве она не может притвориться и уверить его, что умирает? Разве женщине, а особливо моей жене, трудно обмануть… кого бы ни было? О, я предчувствовал, я проникнул этот замысел, и теперь всё ясно. Заманить меня опять… упросить… и если я не соглашусь, то сын мой всему городу станет рассказывать про такую жестокость! Она, пожалуй, его подобьет! Признаюсь! Прехитрый план! Прехитрейший!.. Однако не на того напали! Хорошо, что я вовремя догадался! Не пойду же я! Пускай умирает одна, если могла жить без меня!

Владимир. Вы медлите!

Павел Гр<игорич> (холодно). Да! Я медлю!

Владимир. Вы… эта перемена! Вы…

Павел Григ<орич> (гордо). Я остаюсь! Скажи своей матери и бывшей моей жене, что я не попался вторично в расставленную сеть… скажи, что я благодарю за приглашение и желаю ей веселой дороги!

(Владимир вздрагивает и отступает назад.)

Владимир. Как! (С отчаяньем) Это превзошло мои ожиданья! И с такой открытой холодностью! С такой адской улыбкой? И я – ваш сын? Так, я ваш сын и потому должен быть врагом всего священного, врагом вашим… из благодарности! О, если б я мог мои чувства, сердце, душу, мое дыхание превратить в одно слово, в один звук, то этот звук был бы проклятие первому мгновению моей жизни, громовой удар, который потряс бы твою внутренность, мой отец… и отучил бы тебя называть меня сыном!

Павел Григ<орич>. Замолчи, сумасшедший! Страшись моего гнева… погоди: придут дни более спокойные; тогда ты узнаешь, как опасно оскорблять родителя… я тебя примерно накажу!..

Владимир (закрыв лицо руками). А я мечтал найти жалость!..

Павел Григ<орич>. Неблагодарный! Неблагодарный! Чудовище! Мне ли ты не обязан?.. И с такими упреками…

Владимир. Неблагодарный? Вы мне дали жизнь: возьмите, возьмите ее назад, если можете… о! Это горький дар!

Павел Григ<орич>. Вон скорей из моего дома! И не смей воротиться, пока не умрет моя бедная супруга. (Со смехом) Посмотрим, скоро ли ты придешь? Посмотрим, настоящая ли болезнь, ведущая к могиле, или неловкая хитрость наделала столько шуму и заставила тебя забыть почтение и обязанность! Теперь ступай! Рассуди хорошенько о своем поступке, припомни, что ты говорил, – и тогда, тогда, если осмелишься, покажись опять мне на глаза! (Злобно взглянув на сына, уходит и запирает двери за собою.)

Владимир (который стоял как вкопанный, смотрит вслед, после краткого молчанья). Всё кончилось!..

(Уходит в другую дверь. Решительная безнадежность приметна во всех его движениях. Он оставляет за собою дверь растворенную; и долго видно, как он то пойдет скорыми шагами, то остановится; наконец, махнув рукой, он удаляется.)

Сцена VIII

3-го февраля. День.

(Спальня Марьи Дмитревны. Стол с лекарствами. Она лежит на постели. Аннушка стоит возле нее.)

Аннушка. У вас, сударыня, сильная лихорадка! Не угодно ли чаю горяченького или бузины? Тотчас будет готово. Ах ты, моя родная! Какие руки-то холодные: точно ледяные. Не прикажете ли, матушка, послать за лекарем?

Марья Дми<тревна>. Послушай! Что давит мне грудь?

Аннушка. Ничего, сударыня; одеяло прелегкое! Отчего бы, кажется, давить?

Марья Дм<итревна>. Аннушка! Я сегодня умру!

Аннушка. И! Марья Дмитревна! Выздоровеете! Бог милостив – зачем умирать?

Марья Дм<итревна>. Зачем?

Аннушка. Не всё больные умирают, иногда и здоровые прежде больных попадают на тот свет. Не пора ли лекарство принять?

Марья Дм<итревна>. Я не хочу лекарства… где мой сын? Да, я и позабыла, что сама его послала!.. Посмотри в окно, нейдет ли он? Поди к окну… что? Нейдет? Как долго!

Аннушка. На улице пусто!

Марья Дм<итревна> (про себя). Он уговорит отца! Я уверена… о! Как сладко примириться перед концом: теперь я не стыжусь встретить его взор. (Погромче) Аннушка! Что ты так смотришь в окно?

Аннушка. Я?.. Нет… это так-с…

Марья Дми<тревна>. Нет, верно… говори всю правду, что такое?

Аннушка. Похороны, сударыня… да какие препышные! Сколько карет сзади: верно, богач! Какие лошади! Покров так и горит! Два архиерея!.. Певчие! Ну ж нечего сказать!

Марья Дм<итревна>. Аннушка! И мне пора… я чувствую близость последней минуты! О, поскорее! Поскорее, царь небесный!

Аннушка. Полныте, сударыня, что вам за охота? Как если, не дай бог, вы скончаетесь, что тогда со мною будет? Кто позаботится обо мне? Неужто Павел Григорич к себе возьмет? Не бывать этому. Да я лучше по миру пойду: добрые люди из окошек накормят!

Марья Дм<итревна>. Мой сын, Владимир, тебя не оставит!

Аннушка. Да еще перенесет ли он вашу смерть? Вы знаете, какой он горячий; из малости уж вне себя, а тогда… боже упаси!

Марья Дми<тревна>. Ты права… я должна тебя наградить: у меня в шкатулке есть 80 рублей… дай несколько и старику, Павлу! Он всегда верно мне служил; и тобой я всегда, всегда была довольна… (Смутная радость изображается на лице Аннушки.) О, как сердце бьется! Что хуже: ожиданье или безнадежность?

(Дверь отворяется. Тихо входит Владимир. Он мрачен. Молча подходит к постеле и останавливается в ногах.)

Аннушка. Владимир Павлович пришел!

Марья Дм<итревна> (быстро). Пришел! (Приподымается и опять опускает голову.) Владимир… ты один! А я думала… ты один!

Владимир. Да.

Марья Дм<итревна>. Друг мой! Ты звал его сюда? Сказал, что я умираю? Он скоро придет?

Владимир (мрачно). Как вы себя чувствуете? Довольно ли вы крепки, чтоб говорить и… слушать?

Аннушка. Барыня без вас всё плакала, Владимир Павлович!

Владимир. Боже! Боже! Ты всесилен! Зачем непременно я должен убить мать мою?

Марья Дмит<ревна>. Говори скорее, не терзай меня понемногу: придет ли твой отец. (Молчание.) Где он!.. Как предстать пред бога… Владимир! Без него я не умру спокойно!

Владимир (тихо). Нет.

Марья Дми<тревна> (не слыхав). Что сказал ты?.. Дай мне руку, Владимир!

Владимир. (Слезы начинают падать из глаз его. Он бросается на колена возле постели и покрывает поцелуями ее руку.) Я возле вас! Зачем вам другого? Разве вам не довольно меня? Кто-нибудь любит вас сильней, чем я?

Марья Дм<итревна>. Встань… ты плачешь?..

Владимир (встав, отходит в сторону). Ужасная пытка! Если я всё это вынесу,