кровавым мщеньем, вот — здесь скрытом,
Без сил отмстить за свой позор,
Влачусь я по горам с тех пор,
Как змей, раздавленный копытом.
И нет покоя для меня
С того мучительного дня…
Сюда, наездники Джемата!
Откройте удаль мне свою!
Кто знает князя Бей-Булата?
Кто привезет мне дочь мою?»
«Я!» — молвил витязь черноокий,
Схватившись за кинжал широкий,
И в изумлении немом
Толпа раздвинулась кругом.
«Я знаю князя! Я решился!..
Две ночи здесь ты жди меня:
Хаджи бесстрашный не садился
Ни разу даром на коня.
Но если я не буду к сроку,
И об душе моей пророку
Ты помолись, пускаясь в путь».
На небосклоне голубом
Главы гранитных великанов
Встают увенчанные льдом.
И понеслось по вышине.
Всё дышит утром. За оврагом,
По косогору едет шагом
Черкес на борзом скакуне.
Еще ленивое светило
Росы холмов не осушило.
Со скал высоких, над путем,
Склонился дикий виноградник;
Его серебряным дождем
Небрежно бросив повода,
Красивой плеткой он махает,
И песню дедов иногда,
Склонясь на гриву, запевает.
Уныло вторит песни той.
Есть поворот — и путь, прорытый
Арбы скрипучим колесом,
Гам, где красивые граниты
Рубчатым сходятся венцом.
Оттуда он как под ногами
Смиренный различит аул,
И пыль, поднятую стадами,
И пробужденья первый гул;
И на краю крутого ската
Отметит саклю Бей-Булата,
И, как орел, с вершины гор
В тени прохладной, у порога,
Лезгинка юная сидит.
Но грустно вдаль она глядит.
Кого ты ждешь, звезда востока,
С заботой нежною такой?
От зноя утомясь дневного,
Твоя головка уж готова
На грудь высокую упасть.
Рука скользнула вдоль колена,
И неги сладостная власть
Плечо исторгнула из плена;
Покрывшись влагою жемчужной;
В твоих щеках как метеор
Играет пламя крови южной;
Уста волшебные твои
Зовут лобзание любви.
Немым встревожена желаньем
Обнять ты ищешь что-нибудь,
И перси слабым трепетаньем
Хотят покровы оттолкнуть.
О, где ты, сердца друг бесценный!..
Но вот — и топот отдаленный,
И пыль знакомая взвилась,
Легко надежда утешает,
Легко обманывает глаз:
Уж близко путник подъезжает…
Увы, она его не знает,
И видит только в первый раз!
То странник, в поле запоздалый,
Гостеприимный ищет кров;
И он спрыгнуть уже готов…
Спрыгни же, всадник!.. Что же он
Как будто крова испугался?
Он смотрит! Краткий, грустный стон
От губ сомкнутых оторвался,
Измятый летнею грозой!
«Что медлишь, путник, у порога?
Слезай с походного коня.
Случайный гость — подарок бога.
Ты, вижу, беден; я богата.
Почти же кровлю Бей-Булата!
В молитве нас не позабудь!»
Хаджи Абрек
Аллах спаси тебя, Леила!
Ты гостя лаской подарила;
И от отца тебе поклон
За то привез с собою он.
Леила
В разлуке долгой не забыл?
Где он живет?
Хаджи Абрек
Где прежде жил:
То в чуждой сакле, то в пустыне.
Леила
Скажи: он весел, он счастлив?
Скорей ответствуй мне…
Хаджи Абрек
Он жив.
Открыта голова его…
Но ты?
Леила
Я счастлива…
Хаджи Абрек (тихо)
Тем хуже!
Леила
А? что ты молвил?..
Хаджи Абрек
Сидит пришелец за столом.
Чихирь с серебряным пшеном
Стоят! Он странен, в самом деле!
Как на челе его крутом
Блуждают, движутся морщины!
Рукою лет или кручины
Проведены они по нем?
Развеселить его желая,
В него перстами ударяя,
Лезгинку пляшет и поет.
Ее глаза как звезды блещут,
И груди полные трепещут;
Восторгом детским, но живым
Душа невинная объята:
Она кружится перед ним
Как мотылек в лучах заката.
Подъемлет белыми руками;
Вертит его над головой,
И тихо черными очами
Поводит, — и, без слов, уста
Хотят сказать улыбкой милой —
«Развеселись, мой гость унылый!
Хаджи Абрек
Довольно! Перестань, Леила;
На миг веселость позабудь:
Скажи, ужель когда-нибудь
О смерти мысль не приходила
Тебя встревожить? отвечай.
Леила
Нет! Что мне хладная могила?
Я на земле нашла свой рай.
Хаджи Абрек
Еще вопрос: ты не грустила
О дальней родине своей,
О светлом небе Дагестана?
Леила
К чему? Мне лучше, веселей
Среди нагорного тумана.
Отечества для сердца нет!
Оно насилья не боится,
Как птичка вырвется, умчится.
Поверь мне, — счастье только там,
Где любят нас, где верят нам!
Хаджи Абрек
Любовь!.. Но знаешь ли, какое
Блаженство на земле второе
Тому, кто всё похоронил,
Чему он верил, что любил!
Блаженство то верней любови,
И только хочет слез да крови.
В нем утешенье для людей,
Когда умрет другое счастье;
В нем преступлений сладострастье,
В нем ад и рай души моей.
Оно при нас всегда, бессменно;
То мучит, то ласкает нас…
Нет, за единый мщенья час,
Клянусь, я не взял бы вселенной!
Леила
Ты бледен?
Хаджи Абрек
Выслушай. Давно
И он, — так было суждено, —
Погиб от пули Бей-Булата.
Погиб без славы, не в бою,
Как зверь лесной, — врага не зная;
Он завещал мне умирая.
И я убийцу отыскал:
И занесен был мой кинжал,
Но я подумал: «Это ль мщенье?
Что смерть! Ужель одно мгновенье
Заплатит мне за столько лет
Печали, грусти, мук?..О, нет!
Он что-нибудь да в мире любит:
Найду любви его предмет,
И мой удар его погубит!»
Свершилось наконец. Пора!
Твой час пробил еще вчера.
Смотри, уж блещет луч заката!..
Тоскою горькой и мятежной
Душа, как адом, вся зажглась.
Но это чувство улетело…
Валла̀х! исполню клятву смело!
Как зимний снег в горах, бледна,
Пред ним повергнулась она
На ослабевшие колени;
Мольбы, рыданья, слезы, пени
Перед жестоким излились.
«Ох, ты ужасен с этим взглядом!
Нет, не смотри так! Отвернись!
По мне текут холодным ядом
Слова твои… О, боже мой!
Ужель ты шутишь надо мной?
Ответствуй! ничего не значут
Невинных слезы пред тобой?
О, сжалься!.. Говори — как плачут
В твоей родимой стороне?
Оставь мне жизнь! оставь мне младость!
Ты знал ли что такое радость?
Бывал ли ты во цвете лет
Любим как я?.. О, верно нет!»
Хаджи в молчанье роковом
Стоял с нахмуренным челом.
«В твоих глазах ни сожаленья,
Ax!.. Боже!.. Ай!.. дай подождать!..
Хоть час один… одно мгновенье!!..»
Блеснула шашка. Раз, — и два!
И покатилась голова…
И окровавленной рукою
С земли он приподнял ее.
И острой шашки лезвее
Обтер волнистою косою.
Потом, бездушное чело
Одевши буркою косматой,
Он вышел, и Прыгнул в седло.
Внезапно страхом неземным,
Храпит и пенится под ним:
Щетиной грива, — ржет и пышет,
Грызет стальные удила,
Ни слов, ни повода не слышит,
И мчится в горы как стрела.
Заря бледнеет; поздно, поздно,
Сырая ночь недалека!
С вершин Кавказа тихо, грозно
Ползут как змеи облака:
Игру бессвязную заводят,
В провалы душные заходят,
Задев колючие кусты,
Бросают жемчуг на листы.
Ручей катится, — мутный, серый;
Как очи мертвой головы.
Скорее, путник одинокой!
Закройся буркою широкой,
Ремянный повод натяни,
Ремянной плеткою махни.
Тебе во след еще не мчится
Ни горный дух, ни дикий зверь,
Но, если можешь ты молиться,
То не мешало бы — теперь.
«Скачи, мой конь! Пугливым оком
То камень, сглаженный потоком!..
То змей блистает чешуей!..
Твоею гривой, в поле брани,
Стирал я кровь с могучей длани;
В степи глухой, в недобрый час,
Уже не раз меня ты спас.
Мы отдохнем в краю родном;
Твою уздечку еще боле
Обвешу русским серебром;
И будешь ты в зеленом поле.
Давно ль, давно ль ты изменился,
Что рано пеною покрылся?
Что тяжко дышишь подо мной?
Вот месяц выйдет из тумана,
Верхи дерев осеребрит,
И нам откроется поляна,
Где наш аул во мраке спит;
Заблещут, издали мелькая,
Огни джематских пастухов,
И различим мы, подъезжая,
Глухое ржанье табунов;
И кони вкруг тебя столпятся…
Но стоит мне лишь приподняться;
Они в испуге захрапят,
И все шарахнутся назад:
Они почуют издалека,
Что мы с тобою дети рока!..»
Долины ночь еще объемлет,
Аул Джемат спокойно дремлет;
Один старик лишь в нем не спит.
Недвижим, близ дороги пыльной,
На сером камне он сидит.
Его глаза на путь далекой
Устремлены с тоской глубокой.
Съезжает он с горы крутой;
Его товарищ долгогривый
Поник усталой головой.
В руке, под буркою дорожной,
Он что-то держит осторожно
И бережет как свет очей».
«Подарок, верно, драгоценный
От милой дочери моей!»
Уж всадник близок: под горою
Коня он вдруг остановил;
Потом дрожащею рукою
Он бурку темную открыл;
Открыл, — и дар его кровавый
Скатился тихо на траву.
Несчастный видит, — боже правый!
Своей Леилы голову!..
И он, в безумном восхищенье,
К своим устамее прижал!
Как будто ей передавал
Свое последнее мученье.
В одно лобзанье вылил он.
Довольно люди <и> печали
В нем сердце бедное терзали!
Разорвалося вдруг оно,
И неподвижные морщины
Покрылись бледностью кончины.
Душа так быстро отлетела,
Что мысль, которой до конца
Он жил, черты его лица
Молчанье мрачное храня,
Хаджи ему не подивился:
Взглянул на шашку, на коня, —
И быстро в горы удалился.
Промчался год. В глухой теснине
Два трупа смрадные, в пыли,
Блуждая путники нашли,
И схоронили на вершине.
Облиты кровью были оба,
И ярко начертала злоба
Проклятие на их челе.
Обнявшись крепко, на земле
Они лежали, костенея,
Два друга с виду, — два злодея!
Но бедным странникам казалось,
Что всё грозили их уста.
Одежда их была богата,
Башлык их шапки покрывал:
В одном узнали Бей-Булата,
Никто другого не узнал.
Комментарии
Тексты поэм М. Ю. Лермонтова воспроизводятся в настоящем томе по автографам и авторитетным копиям.
Две поэмы публикуются по следующим печатным источникам:
1. Первое отдельное издание: «Ангел смерти. Восточная повесть. Соч. М. Ю. Лермонтова. Карлсруэ. 1857».
2. «Библиотека для чтения», 1835, т. XI, отд. I, стр. 81–94 («Хаджи Абрек»).
Наиболее значительная часть рукописных текстов поэм М. Ю. Лермонтова, входящих в настоящий том, расположена в его тетрадях, которые хранятся в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) Академии Наук СССР.[17] Это тетради №№ III, V, XX, XXI, поступившие в 1917 г. из Лермонтовского музея при Николаевском кавалерийском училище, и тетрадь XXI-а (так называемая Казанская тетрадь).
Наряду с собранием автографов и копий поэм М. Ю. Лермонтова, которыми располагает Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Академии Наук СССР, к изданию привлечено собрание рукописей поэта, находящихся в Рукописном отделении Государственной Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (Ленинград) [18] В состав этого собрания входят: авторизованная копия поэмы «Черкесы» и выписки В. X. Хохрякова из утраченного автографа поэмы «Измаил-Бей».
По авторизованной копии, хранящейся в Отделе рукописей Государственной Библиотеки СССР им. В. И. Ленина (Москва), печатается поэма «Две невольницы».
В подготовке текстов, вариантов и примечаний третьего тома участвовали: К. Н. Григорьян («Черкесы», «Кавказский пленник», «Каллы̀», «Аул Бастунджи», «Измаил-Бей», «Хаджи Абрек»), Т. П. Ден («Олег», «Два брата», «Последний сын вольности»), Г. А. Лапкина («Две невольницы»), Л. Н. Назарова («Исповедь», «Ангел смерти»), А. И. Перепеч («Корсар», «Преступник», «Литвинка», «Азраил», «Моряк»), Е. М. Хмелевская («Джюлио»).
Тексты Лермонтова печатаются по новой орфографии, но с сохранением особенностей языка, характерных для эпохи 30-40-х годов прошлого века.
Все примечания редакции в тексте выделяются курсивом в круглых скобках.
В вариантах примечания редакции выделяются курсивом без скобок; слова текста, подчеркнутые автором, — разрядкой.
[]. В квадратные скобки заключаются слова, зачеркнутые автором и ничем не замененные. В тексте они приводятся только в том случае, если их отсутствие нарушает смысл или стихотворный размер.
< >. В угловые скобки заключаются слова, пропущенные в автографе, и части недописанных слов, легко восстанавливаемые по смыслу. Например: «Стремил мой <бег> меж островами».
<Не дописано. В тех случаях, когда незаконченное слово восстановить по смыслу невозможно, в угловые скобки заключаются слова: <не дописано>.
<?>. В тех случаях, когда чтение неразборчивого слова вызывает сомнение, в угловые скобки заключается знак вопроса.
<2 нрзб.>. В тех случаях, когда
