нею тянется дорога,

Но грустно вдаль она глядит.

Кого ты ждешь, звезда востока,

С заботой нежною такой?

Не друг ли будет издалека?

Не брат ли с битвы роковой?

От зноя утомясь дневного,

Твоя головка уж готова

На грудь высокую упасть;

Рука скользнула вдоль колета,

И неги сладостная власть

Плечо исторгнула из плена;

Отяготел твой ясный взор,

Покрывшись влагою жемчужной;

В твоих щеках как метеор

Играет пламя крови южной;

Уста волшебные твои

Зовут лобзание любви.

Немым встревожена желаньем

Обнять ты ищешь что-нибудь,

И перси слабым трепетаньем

Хотят покровы оттолкнуть.

О, где ты, сердца друг бесценный!..

Но вот — и топот отдаленный,

И пыль знакомая взвилась,

И дева шепчет: «Это князь!»

Легко надежда утешает,

Легко обманывает глаз:

Уж близко путник подъезжает…

Увы, она его не знает

И видит только в первый раз!

То странник, в поле запоздалый,

Гостеприимный ищет кров;

Дымится конь его усталый,

И он спрыгнуть уже готов…

Спрыгни же, всадник!.. Что же он

Как будто крова испугался?

Он смотрит! Краткий, грустный стон

От губ сомкнутых оторвался,

Как лист от ветви молодой,

Измятый летнею грозой!

«Что медлишь, путник, у порога?

Слезай с походного коня.

Случайный гость — подарок бога.

Кумыс и мед есть у меня.

Ты, вижу, беден; я богата.

Почти же кровлю Бей-Булата!

Когда опять поедешь в путь,

В молитве нас не позабудь!»

Хаджи Абрек

Аллах спаси тебя, Лейла!

Ты гостя лаской подарила;

И от отца тебе поклон

За то привез с собою он.

Лейла

Как! Мой отец? Меня поныне

В разлуке долгой не забыл?

Где он живет?

Хаджи Абрек

Где прежде жил:

То в чуждой сакле, то в пустыне.

Лейла

Скажи: он весел, он счастлив?

Скорей ответствуй мне…

Хаджи Абрек

Он жив.

Хотя порой дождям и стуже

Открыта голова его…

Но ты?

Лейла

Я счастлива.

Хаджи Абрек

(тихо)

Тем хуже!

Лейла

А? что ты молвил?..

Хаджи Абрек

Ничего!

Сидит пришелец за столом.

Чихирь с серебряным пшеном

Пред ним не тронуты доселе

Стоят! Он странен, в самом деле!

Как на челе его крутом

Блуждают, движутся морщины!

Рукою лет или кручины

Проведены они по нем?

Развеселить его желая,

Лейла бубен свой берет;

В него перстами ударяя,

Лезгинку пляшет и поет.

Ее глаза как звезды блещут,

И груди полные трепещут;

Восторгом детским, но живым

Душа невинная объята:

Она кружится перед ним,

Как мотылек в лучах заката.

И вдруг звенящий бубен свой

Подъемлет белыми руками;

Вертит его над головой

И тихо черными очами

Поводит, — и, без слов, уста

Хотят сказать улыбкой милой:

«Развеселись, мой гость унылый!

Судьба и горе — все мечта!»

Хаджи Абрек

Довольно! Перестань, Лейла;

На миг веселость позабудь:

Скажи, ужель когда-нибудь

О смерти мысль не приходила

Тебя встревожить? отвечай.

Лейла

Нет! Что мне хладная могила?

Я на земле нашла свой рай.

Хаджи Абрек

Еще вопрос: ты не грустила

О дальней родине своей,

О светлом небе Дагестана?

Лейла

К чему? Мне лучше, веселей

Среди нагорного тумана.

Везде прекрасен божий свет.

Отечества для сердца нет!

Оно насилья не боится,

Как птичка вырвется, умчится.

Поверь мне — счастье только там,

Где любят нас, где верят нам!

Хаджи Абрек

Любовь!.. Но знаешь ли, какое

Блаженство на земле второе

Тому, кто все похоронил,

Чему он верил, что любил!

Блаженство то верней любови

И только хочет слез да крови.

В нем утешенье для людей,

Когда умрет другое счастье;

В нем преступлений сладострастье,

В нем ад и рай души моей.

Оно при нас всегда, бессменно;

То мучит, то ласкает нас…

Нет, за единый мщенья час,

Клянусь, я не взял бы вселенной!

Лейла

Ты бледен?

Хаджи Абрек

Выслушай. Давно

Тому назад имел я брата;

И он, — так было суждено, —

Погиб от пули Бей-Булата.

Погиб без славы, не в бою,

Как зверь лесной, — врага не зная;

Но месть и ненависть свою

Он завещал мне, умирая.

И я убийцу отыскал:

И занесен был мой кинжал,

Но я подумал: «Это ль мщенье?

Что смерть! Ужель одно мгновенье

Заплатит мне за столько лет

Печали, грусти, мук?.. О нет!

Он что-нибудь да в мире любит:

Найду любви его предмет,

И мой удар его погубит!»

Свершилось наконец. Пора!

Твой час пробил еще вчера.

Смотри, уж блещет луч заката!..

Пора! я слышу голос брата.

Когда сегодня а первый раз

Я увидал твой образ нежный,

Тоскою горькой и мятежной

Душа, как адом, вся зажглась.

Но это чувство улетело…

Валлах! Исполню клятву смело!

Как зимний снег в горах, бледна,

Пред ним повергнулась она

На ослабевшие колени;

Мольбы, рыданья, слезы, пени

Перед жестоким излились.

«Ох, ты ужасен с этим взглядом!

Нет, не смотри так! Отвернись!

По мне текут холодным ядом

Слова твои… О, боже мой!

Ужель ты шутишь надо мной?

Ответствуй! ничего не значат

Невинных слезы пред тобой?

О, сжалься!.. Говори — как плачут

В твоей родимой стороне?

Погибнуть рано, рано мне!..

Оставь мне жизнь! оставь мне младость!

Ты знал ли, что такое радость?

Бывал ли ты во цвете лет

Любим, как я?.. О, верно нет!»

Хаджи в молчанье роковом

Стоял с нахмуренным челом.

«В твоих глазах ни сожаленья,

Ни слез, жестокий, не видать!..

Ах!.. Боже!.. Ай!.. дай подождать!..

Хоть час один… одно мгновенье!!»

Блеснула шашка. Раз — и два!

И покатилась голова…

И окровавленной рукою

С земли он приподнял ее.

И острой шашки лезвее

Обтер волнистою косою.

Потом, бездушное чело

Одевши буркою косматой,

Он вышел и прыгнул в седло.

Послушный конь его, объятый

Внезапно страхом неземным,

Храпит и пенится под ним:

Щетиной грива, — ржет и пышет,

Грызет стальные удила,

Ни слов, ни повода не слышит

И мчится в горы как стрела.

Заря бледнеет; поздно, поздно,

Сырая ночь недалека!

С вершин Кавказа тихо, грозно

Ползут, как змеи, облака:

Игру бессвязную заводят,

В провалы душные заходят,

Задев колючие кусты,

Бросают жемчуг на листы.

Ручей катится — мутный, серый;

В нем пена бьет из-под травы;

И блещет сквозь туман пещеры,

Как очи мертвой головы.

Скорее, путник одинокой!

Закройся буркою широкой,

Ремянный повод натяни,

Ремянной плеткою махни.

Тебе вослед еще не мчится

Ни горный дух, ни дикий зверь,

Но если можешь ты молиться,

То не мешало бы — теперь.

«Скачи, мой конь! Пугливым оком

Зачем глядишь перед собой?

То камень, сглаженный потоком!..

То змей блистает чешуей!..

Твоею гривой в поле брани

Стирал я кровь с могучей длани;

В степи глухой, в недобрый час,

Уже не раз меня ты спас.

Мы отдохнем в краю родном;

Твою уздечку еще боле

Обвешу русским серебром;

И будешь ты в зеленом поле.

Давно ль, давно ль ты изменился,

Скажи, товарищ дорогой?

Что рано пеною покрылся?

Что тяжко дышишь подо мной?

Вот месяц выйдет из тумана,

Верхи дерев осеребрит,

И нам откроется поляна,

Где наш аул во мраке спит;

Заблещут, издали мелькая,

Огни джематских пастухов,

И различим мы, подъезжая,

Глухое ржанье табунов;

И кони вкруг тебя столпятся…

Но стоит мне лишь приподняться;

Они в испуге захрапят,

И все шарахнутся назад:

Они почуют издалека,

Что мы с тобою дети рока!..»

Долины ночь еще объемлет,

Аул Джемат спокойно дремлет;

Один старик лишь в нем не спит.

Один, как памятник могильный,

Недвижим, близ дороги пыльной,

На сером камне он сидит.

Его глаза на путь далекой

Устремлены с тоской глубокой.

«Кто этот всадник? Бережливо

Съезжает он с горы крутой;

Его товарищ долгогривый

Поник усталой головой.

В руке, под буркою дорожной,

Он что-то держит осторожно

И бережет как свет очей».

И думает старик согбенный:

«Подарок, верно, драгоценный

От милой дочери моей!»

Уж всадник близок: под горою

Коня он вдруг остановил;

Потом дрожащею рукою

Он бурку темную открыл;

Открыл, — и дар его кровавый

Скатился тихо на траву.

Несчастный видит, — боже правый!

Своей Лейлы голову!..

И он, в безумном восхищенье,

К своим устам ее прижал!

Как будто ей передавал

Свое последнее мученье.

Всю жизнь свою в единый стон,

В одно лобзанье вылил он.

Довольно люди <и> печали

В нем сердце бедное терзали!

Как нить, истлевшая давно,

Разорвалося вдруг оно,

И неподвижные морщины

Покрылись бледностью кончины.

Душа так быстро отлетела,

Что мысль, которой до конца

Он жил, черты его лица

Совсем оставить не успела.

Молчанье мрачное храня,

Хаджи ему не подивился:

Взглянул на шашку, на коня —

И быстро в горы удалился.

Промчался год. В глухой теснине

Два трупа смрадные, в пыли,

Блуждая, путники нашли

И схоронили на вершине.

Облиты кровью были оба,

И ярко начертала злоба

Проклятие на их челе.

Обнявшись крепко, на земле

Они лежали, костенея,

Два друга с виду — два злодея!

Быть может, то одна мечта,

Но бедным странникам казалось,

Что их лицо порой менялось,

Что все грозили их уста.

Одежда их была богата,

Башлык их шапки покрывал:

В одном узнали Бей-Булата,

Никто другого не узнал.

Сашка

Нравственная поэма

1

Наш век смешон и жалок, — все пиши

Ему про казни, цепи да изгнанья,

Про темные волнения души,

И только слышишь муки да страданья.

Такие вещи очень хороши

Тому, кто мало спит, кто думать любит,

Кто дни свои в воспоминаньях губит.

Впадал я прежде в эту слабость сам

И видел от нее лишь вред глазам;

Но нынче я не тот уж, как бывало, —

Пою, смеюсь. Герой мой добрый малый.

2

Он был мой друг. С ним я не знал хлопот,

С ним чувствами и деньгами делился;

Он брал на месяц, отдавал чрез год,

Но я за то нимало не сердился

И поступал не лучше в свой черед;

Печален ли, бывало, тотчас скажет,

Когда же весел, счастлив — глаз не кажет

Не раз от скуки он свои мечты

Мне поверял и говорил мне «ты»;

Хвалил во мне, что прочие хвалили,

И был мой вечный визави в кадрили.

3

Он был мой друг. Уж нет таких друзей.

Мир сердцу твоему, мой милый Саша!

Пусть спит оно в земле чужих полей,

Не тронуто никем, как дружба наша

В немом кладбище памяти моей.

Ты умер, как и многие, без шума,

Но с твердостью. Таинственная дума

Еще блуждала на челе твоем,

Когда глаза сомкнулись вечным сном;

И то, что ты сказал перед кончиной,

Из слушавших не понял ни единый.

4

И было ль то привет стране родной,

Названье ли оставленного друга,

Или тоска по жизни молодой,

Иль просто крик последнего недуга —

Как разгадать? Что может в час такой

Наполнить сердце, жившее так много

И так недолго с смутною тревогой?

Один лишь друг умел тебя понять

И ныне может, должен рассказать

Твои мечты, дела и приключенья —

Глупцам в забаву, мудрым в поученье.

5

Будь терпелив, читатель милый мой!

Кто б ни был ты: внук Евы иль Адама,

Разумник ли, шалун ли молодой, —

Картина будет; это — только рама!

От правил, утвержденных стариной,

Не отступлю, — я уважаю строго

Всех стариков, а их теперь так много…

Не правда ль, кто не стар в осьмнадцать лет,

Тот, верно, не видал людей и свет,

О наслажденьях знает лишь по слухам

И предан был учителям да мукам.

6

Герой наш был москвич, и потому

Я враг Неве и невскому туману.

Там (я весь мир в свидетели возьму)

Веселье вредно русскому карману,

Занятья вредны русскому уму.

Там жизнь грязна, пуста и молчалива,

Как плоский берег финского залива.

Москва — не то: покуда я живу,

Клянусь, друзья, не разлюбить Москву.

Там я впервые в дни надежд и счастья

Был болен от любви и любострастья.

7

Москва, Москва!.. люблю тебя, как сын,

Как русский, — сильно, пламенно и нежно!

Люблю священный блеск твоих седин

И этот Кремль зубчатый, безмятежный.

Напрасно думал чуждый властелин

С тобой, столетним русским великаном,

Померяться главою и обманом

Тебя низвергнуть. Тщетно поражал

Тебя пришлец: ты вздрогнул — он упал!

Вселенная замолкла… Величавый,

Один ты жив, наследник нашей славы.

8

Ты жив!.. Ты жив, и каждый камень твой —

Заветное преданье поколений.

Бывало, я у башни угловой

Сижу в тени, и солнца луч осенний

Играет с мохом в трещине сырой,

И из гнезда, прикрытого карнизом,

Касатки вылетают, верхом, низом

Кружатся, вьются, чуждые людей.

И я, так полный волею страстей,

Завидовал их жизни безызвестной,

Как упованье вольной поднебесной.

9

Я не философ — боже сохрани! —

И не мечтатель. За полетом пташки

Я не гонюсь, хотя в былые дни

Не вовсе чужд был глупой сей замашки.

Ну, муза, — ну, скорее, — разверни

Запачканный листок свой подорожный!..

Не завирайся, — тут зоил безбожный…

Куда теперь нам ехать из Кремля?

Ворот ведь много, велика земля! Куда?

«На Пресню погоняй, извозчик!»

«Старуха, прочь!.. Сворачивай, разносчик!»

10

Луна катится в зимних облаках,

Как щит варяжский или сыр голландской.

Сравненье дерзко, но люблю я страх

Все дерзости, по вольности дворянской.

Спокойствия рачитель на часах

У будки пробудился, восклицая:

«Кто едет?» — «Муза!» — «Что за черт!

Какая?» Ответа нет. Но вот уже пруды…

Белеет мост, по сторонам сады

Под инеем пушистым спят унылы;

Луна сребрит железные перилы.

11

Гуляка праздный, пьяный молодец,

С осанкой важной,