воскликнул:
– Прекрасно, дети! Прекрасно! О, сколько для меня есть радости в одну эту минуту! – И он раскрыл для объятий руки, а на глазах его заблистали слезы.
Мы бросились к нему и тоже заплакали, повторяя: «Простите нас, простите!» А в чем мы просили прощения – мы и сами того не могли определить, но он помог нам понять и сказал:
– Вы дурно сделали, что не берегли свою свободу и позволили себе клясться: поклявшись, вы уже перестали быть свободны, вы стали невольниками вашей клятвы… Да, вы уже не имели свободы говорить правду, и вот через это бедного мальчика сочли вором и высекли. Могло быть, что его на всю жизнь могли считать вором и… может быть, он тогда бы и сделался вором. Надо было это разорить… И я разорил… Надо было бунтовать, и я бунтовал… (Иван Яковлевич стал горячиться.) Я иначе не мог… во мне дух взбунтовался… проснулся к жизни дух… свободный дух от всякой клятвы. и я пошел… я говорил… я стер… я опроверг клятву… не должно клясться… Без клятвы будь правдив… Вот что нужно… нигде и ни перед кем не лги… не лги ни словом, ни лицом!.. Не бойся никого! Что писано в прописи, чтобы кого-то бояться, – это все вздор есть! Иисус Христос больше значит, чем пропись… о, я думаю, что Он больше значит! Как вы думаете, кто больше?
– Христос больше.
– Ну конечно, Христос больше, а Он сказал: «Никого не бойтесь». Он победил страх… Страх – пустяки… Нет страха!.. Даже я!.. Я победил страх! Я его прогнал вон… И вы гоните его вон!.. И он уйдет… Где он здесь? Его здесь нет. Здесь трое нас, и кто между нас?.. А!.. Кто? Страх? Нет, не страх, а наш Христос! Он с нами. Что?.. Вы это видите ли?.. Вы это чувствуете ли?.. Вы это понимаете ли?
Мы не знали, что ему отвечать, но мы «понимали», что мы «чувствуем» что-то самое прекрасное, и так и сказали.
Коза возрадовался и заговорил:
– Вот это и есть то, что надо, и дай Бог, чтобы вы никогда об этом не позабыли. Для этого одного стоит всегда быть правдивым во всех случаях жизни. Чистая совесть где хотите покажет Бога, а ложь где хотите удалит от Бога. Никого не бойтесь и ни для чего не лгите.
– О да, да! – отвечали мы. – Мы вперед не будем ни лгать, ни клясться, но как нам загладить то зло, которое мы сделали?
– Загладить… загладить может только один Бог. Заглаждать – это не наше дело. Любите Костю и напоминайте другим, что он не виноват, что он оклеветал себя от страха.
– Мы все так сделаем, но вы, Иван Яковлевич, куда вы идете? У вас есть где-нибудь свой дом?
Он покачал отрицательно головою и сказал:
– Ну, у вас есть… семейные… кто вас любит?
– Семейные?.. Нет… И зачем мне семейные?
– Кто же у вас свои?
– Ну, кто свои… кто свои!.. Ну, вот вы мне теперь свои… «свои» – это те, с кем одно и то же любишь…
– А особенно близких разве нет?
– Для чего же особенные? Что это вам такое?.. Надо делать все вместное, а совсем не особенное.
– Но куда же вы теперь отправляетесь?..
Он повел плечами и весело ответил:
– Куда я?.. К блаженной вечности; а по какому тракту – это совсем все равно, только надо везде делать Божье дело.
Мы не поняли, что такое значит «делать Божье дело», и плачевно приставали к Козе.
– Нам жаль, что вам отказали совершенно напрасно.
Он тихо покачал головою и отвечал:
– Нет, мне отказали совсем не напрасно.
– Как не напрасно? Ведь вы поступили всех нас честнее и ничего дурного не сделали.
– Ну вот! Для чего же делать дурное! Это не надо… Но я сделал беспокойство: я сделал бунт против тьмы века сего… и меня нужно гнать… Это уж так… и это очень хорошо!
– Вы это так говорите, как будто вы сами этому даже рады.
– Даже рад! Да, я рад! Я очень рад! Ведь у нас «борьба наша не с плотию и кровию, а с тьмою века – с духами злобы, живущими на земле». Мы ведем войну против тьмы веков и против духов злобы, а они гонят нас и убивают, как ранее гнали и убивали тех, которые были во всем нас лучше.
– Но за что? За что это гонят тех, кто не сделал никому зла? Это ужасно!
– Ничего, – отвечал, еще больше сияя, Коза, – напротив, это хорошо… это-то и хорошо, что их гонят напрасно: это их воспитывает, это их укрепляет… И неужто вы хотели бы, чтобы меня не так выгнали, как теперь выгоняют за бунт против тьмы века и духов злобы, а чтобы я сам сделал кому-нибудь зло?
– О нет!
– Ну, так что же!.. Значит, все как следует быть… Все прекрасно… Со временем… если вам откроется, в чем состоит жизнь, и вы захотите жить самым лучшим образом, то есть жить так, чтобы духи злобы вас гнали, – то вы тогда будете это понимать… Когда они гонят – это прекрасно, это радость… это счастье! Но… – Он взял нас за плечи и продолжал пониженным голосом: – Но когда они вас ласкают и хвалят… Вот тогда…
– Вы говорите что-то страшно…
– Да, это страшно. Тогда бойтесь, тогда осматривайтесь… ищите, чтобы спас вас Отец ваш Небесный.
– Отец Небесный! Но мы ведь не знаем… как это искать, что надо сделать…
– Что́ сделать?
– Чтобы Он нас спас.
– Ага! И я это тоже не знаю… и я это… даже не стою, а Он… – У Ивана Яковлевича в груди закипели слезы, и он стал говорить точно в экстазе: – Я бедный грешник, который вышел из ничтожества, я червяк, который выполз из грязи, а Отец держит меня на своих коленях; Он носит меня в своих объятиях, как сына, который не умеет ходить, и не бросает меня, не сердится, что я такой неумеха, и хотя я глуп, но Он мне внушает все, что человеку нужно, и я верю, что я у Него могу понять как раз столько, сколько мне нужно, и… вы тоже поймете… вам дух скажет… Тогда придет спасение, и вы не будете спрашивать: как оно пришло?.. И это все надо… тихо… Тсс! Бог идет в тишине… Still![62]
Коза вдруг поник головою, сжал на груди руки и стал читать по-немецки «Отче наш». Мы без его приглашения схватили с голов свои шапочки и с ним вместе молились. Он кончил молитву, положил нам на головы свои руки и с полными слез глазами закончил свою молитву по-русски.
– Наш Отец! – сказал он. – Благодарю Тебя, что Ты вновь дал мне радость быть изгнанным за исполнение святой воли Твоей. Укрепи сердца терпящих за послушание Твоей воле и просвети разумом и милосердием очи людей, нас гонящих. Не оставь также этих детей Твоих надолго в пустыне – дай им войти в разумение и вкусить то блаженство, какое я теперь по Твоей благости ощущаю в моем духе. Дай им понять, в чем есть Твоя воля! – И он еще раз обнял нас, поцеловал и пошел в город совершенно бесприютный и совершенно счастливый, а мы, у которых все было изобильно и готово, стояли на коленях на пыльной дорожке и, глядя вслед Козе, плакали.
Он будто метнул в нас что-то острое и вместе с тем радостное до восторга. Коза на нас что-то призвал, нас что-то обвеяло, мы хотели что-то понять, чтобы кончить мольбой о смягчении сердец, и вдруг оба вскочили, погнались за ним и закричали:
– Иван Яковлич!.. Иван Яковлич!..
Он остановился и обернулся, и показалось нам, будто он вдруг сделался какой-то другой – вырос как-то и рассветился. Вероятно, это происходило оттого, что он теперь стоял на холме и его освещало солнце. Но, однако, и голос у него тоже изменился. Он как-то будто лил слова по воздуху:
– Что вам еще? Что вам?
А мы не знали, что именно хотели ему сказать, и спросили:
– Увидим ли мы вас когда-нибудь?
Он ясно отвечал:
– Увидите.
– Когда же это будет?
Он глуше проговорил:
– Это случится… может быть… совсем неожиданно, а потом это опять не случится, и потом это опять иногда случится… *
Мы, казалось, бежали за ним, а между тем он один шел впереди, а мы все отставали и кричали:
– Где мы увидимся?
Комментарии
Очарованный странник
Впервые – в газете «Русский мир», 1873, 8 августа – 19 сентября под названием «Очарованный странник, его жизнь, опыты, мнения и приключения. Рассказ. Посвящается Сергею Егоровичу Кушелёву»[63].
С. 41. Валаа́м – один из островов северо-западной части Ладожского озера, где расположен основанный в XIV в. Валаамский Спасо-Преображенский мужской монастырь.
Коре́ла (Корельский городок) – древнерусский город и крепость на берегу Ладожского озера, ныне город При-озерск Ленинградской области.
Чухо́нцы – В России до 1917 г. название эстонцев и финнов, населявших окрестности Петербурга.
С. 43. Послу́шник – монастырский прислужник, готовящийся к пострижению в монахи и взявший на себя обет послушания.
Камила́вка – цилиндрический головной убор черного или фиолетового цвета у православного духовенства.
…в прекрасной картине Верещагина… – Речь идет о картине Василия Петровича Верещагина (1835–1909) «Илья Муромец на пиру у князя Владимира» (1872).
…в поэме графа А. К. Толстого. – Имеется в виду баллада Алексея Константиновича Толстого (1817–1875) «Илья Муромец» (1871).
…«смолой и земляникой пахнет темный бор» – стих из баллады А. К. Толстого «Илья Муромец».
С. 44. Митрополит Филарет – митрополит Московский и Коломенский (в миру Василий Михайлович Дроздов, 1783–1867).
С. 45. Преподобный Сергий – святой Сергий Радонежский (в миру Варфоломей, 1314–1392), основатель Троице-Сергиева монастыря, «святитель земли Русской»; канонизирован (признан святым) православной церковью в 1452 г.
С. 46. Стратопеда́рх – начальник военного лагеря, полководец (лат.).
Проскоми́дия – первая часть церковной службы.
С. 47. На Троицу не то на Духов день… – Празднование Святой Троицы отмечается на пятидесятый день после Пасхи (Пятидесятница), вслед за чем сразу следует праздник Святого Духа.
С. 48. Иеромона́х – монах, имеющий сан священника.
Иеродиа́кон – монах в сане дьякона (проходящего церковное служение на первой, низшей ступени священства).
Рясофо́р – монах низшей степени пострига, готовящийся принять малую схиму, которому благословляется носить рясу и камилавку.
У́ндер – унтер-офицер, самый низший офицерский чин.
Вахтёр – здесь: смотритель при складах или запасах.
Кантони́ст – солдатский сын, обязанный к военной службе.
Ремонтёр – офицер, отправленный из полка для закупки лошадей.
С. 49. Рарей
