и привез.
Мусульманин с восточною пламенностию впился в смысл речей, в которых ему излагались спиритские верования и убеждения, и чем долее слушал, тем все решительнее приходил в больший восторг и смущение. Это было замечено, и мусульманин тут же откровенно сознался, что его пленяет спиритизм до того, что он «бросился бы в эту веру, но что его совесть и опасение огорчить старика отца стесняют его решимость оставить свою старую веру» (то есть мохамеданство).
Но перед чем остановился бы всякий церковный проповедник, перед тем спирит не встречает даже малейших затруднений. Мусульманину объяснили, что спиритизм не хочет вытеснять никаких старых вер, что «в одной и той же гостиной у всякого гостя свои манеры, и против тех из этих манер, которые не посягают на общее спокойствие всех гостей, новое мышление воспрещает всякое раздражение. Спиритски верить и мыслить можно, оставаясь в своей гостиной с теми манерами, с какими в нее введен», то есть можно оставаться измаильтянином, иудеем, эллином и самарянином, и в то же время быть по мысли и по вере спиритом.
— О! — воскликнул энтузиаст-мусульманин, — теперь я верю, что есть вера, в которой соединятся народы! — И он сам с тех пор неисправимый спирит.
Что же может сделать стеснение свободы совести против людей, которые так оригинально поставили у себя вопрос о свободе?..
* * *
Так не «стологадания» и не одного смеха достойные медиумские шарлатанства, а вот какие деяния происходят в большей и наилучшей части современного нам спиритизма! Когда в Петербурге и во многих местах России свирепствовал страшный умственный недуг, названный нигилизмом, нередко случалось видеть мужчин и дам, которые, беседуя с отчаяннейшим нигилистом, восклицали: «Да где эти нигилисты? Скажите, пожалуйста: в книгах читаешь: „Нигилисты, нигилисты“, а хоть бы тебе одного пришлость увидеть в жизни!» То же самое нынче идет со спиритами. Дети обыкновенно думают, что разбойник непременно должен быть в плаще и широкополой шляпе с страусовыми перьями, и без плаща и без перьев им разбойник уже не в разбойника. Век детства у большинства людей часто не проходит до смерти, и как они в детстве высматривали разбойника в перьях, так потом выглядывают нигилиста только в растрепанном нечесе, а спирита хотят видеть тоже каким-то декорированным и необщежительным. Им все мерещутся «отлички, мундиры, выпушки, петлички», и они все накидываются на нечес или в новом случае на стологадателей, вовсе не замечая истого нигилизма если не в сынах света, то в людях света, а еще тем менее узнавая всюду расползающихся спиритов, которые строят богадельни, подбирают брошенных детей, заводят христианские школы и сами заботятся о преподавании в них закона Божия, ведут дружбу с духовенством и иерархами церкви, строят храмы и распинаются за православие на юге и северо-западе России; дают тон и направление многим делам и целым отраслям управления и везде и повсеместно пристяжают новых и новых прозелитов, верующих в независимую нравственность, в гостиную роль нашу на земле, в бесконечный путь наш до полного усовершенствования во множественном существовании, в необходимость неустанных забот об этом совершенстве и в законность полнейшей терпимости к манерам (обрядам) всех гостей, сведенных с нами на короткое время земной жизни в общую гостиную.
Учение это идет и, действительно, что день — увлекает более и более прозелитов, что и весьма понятно при повсеместно во всем мире господствующем стремлении к возвышению и освобождению личности человека от всего, что кажется для него мало-мальски несправедливым и стеснительным.
«Кризис» этот, угрожающий, по словам о. Морошкина, «большими опасностями христианской церкви», начался очень давно и усиливается, по нашему мнению, и ходом благоприятствующих ему событий, и малодействием или, лучше сказать, бездействием врачей. Враги церкви, как было когда-то сказано в «Православном обозрении», всё изощряются и подходят к ней с разных сторон и в разных одеждах, но рядом с тем церковь, непогрешимая во вселенской правде своей, но обреченная силою внешних обстоятельств на унижавшее ее бездействие, у нас в России благим законом 26 мая призвана к жизни, которая должна дать в ней драгоценнейшие плоды. Церковь в прежнем состоянии ее служителей, — состоянии тягостном и зависимом, — решала, что «критическое отношение к Священному Писанию не противно духу этого писания», а теперь служители церкви, восстановленные законом Императора Александра II в праве своем и законной независимости, должны воспользоваться разрешением им критических отношений к писанию и в христианском духе церкви, а не в вопияниях к власти о стеснении свободы совести найти средства к отражению всех нападков на церковное вероучение и всех хитрых и нехитростных под нее подходов. Гизо в своей книге «Христианство и нравственность», касаясь в одном месте вопроса о нравственности, говорит: «Я избегаю здесь всех тех, по моему мнению, худо поставленных и худо решенных вопросов, которые подняты были богословием по этому случаю». Подобно Гизо, и многие люди, преданные церкви, давно видели подобные вопросы, «худо поставленные и худо решеные богословием», они или обходили их, или, претыкаясь о них, попадали в сети учений то низменных и злобных, то хотя и мягких и небезнравственных, но тем не менее чуждых благодатному духу учения христианского. В освобождении поля христианских суждений от тех камней преткновения, которые считает нужным обходить Гизо и о которые беспрестанно претыкаются люди, ищущие правды и не умеющие в духе писаний отличать условное и временное от неизменяемого и безусловного, нам кажется, служители церкви должны увидеть первую свою обязанность, к исполнению которой им и следует устремить все свои силы. Это должно быть сделано скоро, ибо время не ждет, враги не терпят, и окрест слышно ржание коней их и стук молотов их в кузнях о щиты их и копья, а наше оружие долго лежало, на нем есть ржа. Пора снять ее, благо законом Монарха снято коснение, в коем сносила недолю свою наша церковь. А рядом с сим и, может быть, наипаче всего, слугам церкви, по выражению отца Морошкина, предстоит подвижничество: им нужно препоясывать чресла свои и брать в руки посох и творить дело Божие, — дело добра, правды, милосердия и истины, дабы никто не называл служителя Христовой веры столбом, который сам не может идти по дороге, которую показывает.
Опасные враги церкви при дружественном сопротивлении, оказываемом им со стороны Христовой рати мудрым словом и добрым примером, могут быть побеждены легко. В слове Христовом гораздо более достигающего к сердцу человеческому, чем во всех теориях, не исключая той спиритской школы, по поводу которой мы разговорились. «Почти все философы и моралисты суть или строгие цензоры, или холодные наблюдатели, или льстецы природы человеческой, а И<исус> Христос и знает человеческую природу, и имеет в виду свободу человека (говорит Гизо). Его взгляд и чувствования по отношению к человеку серьезны, глубоки и действительны! Он ни восхваляет природы человека, ни относится к ней безучастно. Он признает ее в одно и то же время исполненною зла и добра, способною в одно и то же время возмущаться против закона нравственного и повиноваться ему; Он видит в человеке прирожденную заразу — источник порчи и гибели души, но Он не признает зла неисцелимым; Он смотрит на человека в одно и то же время с чувствами строгим и нежным. И<исус> Христос без всякого покрова представляет грех и без всякого опасения жертвует Собою для спасения грешника». Все это доступно человеческому сердцу ближе всяких теорий, хотя бы самых гуманных, и космополитическая любовь по долгу и нравственность независимая никогда не заставят человека забыть любовь и нравственность по закону, написанному в нас перстом, указавшим нам помимо воли нашей любить родителей, жен, детей наших и страну нашего рождения более, чем многое вполне достойное любви, но более нам чуждое и безучастное. И<исус> Христос вполне знает природу человеческую и удовлетворяет ей всецело; Он берет во внимание ее обязанности и потребности, ее слабости и ее заслуги. Он не позволяет покрывать покровом без разъяснения грубые сцены жизни и печальное зрелище мира; Он имеет в виду для человека надежды и удовлетворения высшие его испытаний и его ошибок. Все это, конечно, гораздо чутче и жизненнее всяких теорий, и, став под знаменем такого Руководителя, нельзя, стучась в дверь, сомневаться, что она отверзется. Без вражды и нападок не написала своей истории ни одна церковь. Враги восставали из недр самой церкви. Во всех церквах и во всех веках находились люди, которые, будучи не в состоянии принимать на веру традиционных догматов, ни разрешить их, не выходя из области церковности, старались посредством тысячи способов навести или подвести эти догматы под философскую истину и обратить откровенную религию в естественную. Но все эти попытки оказались напрасными. Вероятно, не иное что воспоследует и из нынешних подкопов под церковь, но время действительно для дел веры неспокойное, и если лица, обязанные охранять вверенный им светоч веры понерадят о нем и воздремлят… то рыщущие окрест, разумеется, не поленятся приблизиться к нему еще на стадию и дунут на него ближе, не с тем, конечно, чтобы он затеплился ярче.
