этом ничего нет.
Любящий вас Николай Лесков.
Пожалуйста, скажите мой поклон Софье Андреевне, Татьяне Львовне и Марье Львовне.
12. 1891 г. Января 4.
4 генваря 91 г. СПб. Фршт., 50, 4.
Досточтимый Лев Николаевич.
Получил я Ваши ободряющие строчки по поводу посланного Вам рождественского No «Петербургской газеты». Не ждал от Вас такой похвалы, а ждал, что похвалите за то, что отстранил в этот день приглашения «чистоплюев» и пошел в «серый» листок, который читает 300 тысяч лакеев, дворников, поваров, солдат и лавочников, шпионов и гулящих девок. Как-никак, а это читали бойко, и по складам, и в дворницких, и в трактирах, и по дрянным местам, а может быть, кому-нибудь что-нибудь доброе и запало в ум. А меня «чистоплюи» укоряли, — «для чего в такое место иду» (будто роняю себя); а я знал, что Вы бы мне этого не сказали, а одобрили бы меня, и я мысленно все с Вами советовался: вопрошал Вас: так ли поступаю, как надобно? И все мне слышалось: «двистительно» так и надобно. Я и дал слово Худекову дать ему рассказ и хотел писать «О девичьих детях» (по поводу варшавских и здешних детоубийств и «Власти тьмы»), а тут вдруг подвернулась этакая история с Михаилом Ивановичем Пыляевым. Я и написал все, что у нас вышло, без прибавочки и без убавочки. Тут с начала до конца все не выдумано. И на рассказ многие до сей поры сердятся, и Михаила Ивановича смущают спорами, так что он даже заперся и не выходит со двора, и болен сделался. Я ему Ваше письмо отнес и оставил для утешения; а одна купчиха ему еще ранее прислала музыкальную «щикатулку», — «чтобы не грустил». Он и не грустит о пропаже, а надоели и мне и ему со спорами: «к чему это касающе и сообразное». Тут и подоспело от Вас подкрепление, за которое Вас и благодарю. Под Новый год повреждал свое здоровье у Суворина шампанским вином и слышал от Алексея Сергеевича о присланном ему от Черткова рассказе, составленном Вами по Мопассану. Чертков пишет, чтобы «не изменять ни одного слова», а Суворин видит крайнюю необходимость изменить одно слово, — именно слово: «девка», имеющее у нас очень резкое значение. Я думаю, что эту уступку надо сделать, и советовал Суворину писать об этом прямо Вам, так как это дело будет короче, и есть возможность скорее сговориться. Положение Ваше в людях такое, как надо быть. «Ускоки» набегают и шпыняют в воздух в Вашем направлении. Зато Вы помогаете и «карьерам». Так, например, гнилозубый Аполлон, как 1 No цензуры иностранной, дал «брату Якову» поручение составить доклад о Ваших сочинениях на английском языке. «Брат Яков» трудился и гнусил: «Каково это мне: я должен его запрещать». И, разумеется, запретил. Тогда «Аполлон» сказал ему, что это ему «в воспитание», и затем, чтобы утешить его, привел к нему Лампадоносца и Терция… И возвеселися Иаков, и теперь уже не смущается, и «стих» против Вас сочинил и Никанора стихом же оплакал… И говорят, будто ему теперь «другой ход дадут». Страхов стал лепетать какой-то вздор. Владимир Соловьев держит себя молодцом, и с ним приятно спорить и соглашаться. Меня все занимало, как теперь у нас, о чем ни заговори — обо всем хотят судить «с разных точек зрения» — и потому все выходит поганое чисто и чистое погано. А Владимир Соловьев подметил у всех «три измерения»: нигилистическое, православное и практическое. Александр Энгельгардт по одному из этих измерений оставил деревню и живет здесь, и сидит у Головина (Орловского) и у Лампадоносца, и поступает на службу инспектором сельского хозяйства с большим жалованьем; а ходатай за него Лампадонос, у которого жена доводится Энгельгардту племянницей. И Менделеев «тамо же приложися», — и примеры эти не останутся беспоследственны… Вспоминаешь Салтыкова: «Все там будем!»… Видеть Вас очень жажду и не откажу себе в этом; приеду один и с работою на 3-4 дня (если не стесню собой). Мне теперь хочется побыть с Вами вдвоем, а не в компании.
Любящий вас Н. Лесков.
Чистокровный нигилист А.Михайлов (Шеллер) ругает в «Живописном обозрении» Н.Н.Ге и напечатал картину, как «отец Иоанн» исцеляет больную… А заметьте, что этот их «отец Иоанн» называется «Иван Ильич». Усердно прошу сказать мой поклон графине Софье Андреевне, Татьяне Львовне и Марье Львовне. Я часто вспоминаю — как мне у Вас было хорошо. Повесть моя еще у меня, и я не спешу, — боюсь. Не переменить ли заглавия? Не назвать ли ее: «Увертюра»? К чему? К опере «Пуганая ворона», что ли?
13. 1891 г. Января 6.
Цензура не пропускает рассказа «Дурачок», корректуру я послал Вам вчера. Пожалуйста, не посылайте этого оттиска Черткову, а оставьте его у себя. Хотел бы знать о нем Ваше мнение.
Н. Лесков.
6 генв. 91. СПб.
Цензор (Пеликан) сказал Тюфяевой, издательнице «Игрушечки», будто им не ведено пропускать ничего, что пишете Вы и я, и обо всем «докладывать». Врет небось»!
14. 1891 г. Января 8.
8. 1. 91.
Не надокучил ли я Вам, Лев Николаевич, своими письмами? Все равно, простите. Чувствую тягость от досаждений, мешающих делать то, что почитаю за полезное, и томлюсь желанием повидаться с Вами, а этого сделать немедленно нельзя. От досаждений болею, а от болезни делаюсь излишне впечатлительным. Рассказ Черткову пошлите. Я согласился на дурацкие помарки цензора, и рассказ выйдет искалеченный, но все-таки выйдет. Пусть Чертков пробует искать с ним удачи, где знает. «Христос в гостях у мужика» запретили. Конечно, то же будет и с «Фигурой». Вероятно, то, что цензор сказал Тюфяевой, — правда: «Ничего не будут пропускать…» Сегодняшняя статья в «Новом времени» подбавит к этому охоты и форсу… Повесть свою буду держать в столе. Ее по нынешним временам, верно, никто и печатать не станет. Там везде сквозит кронштадтский «Иван Ильич». Он один и творит чудеса. На сих днях он исцелял одну мою знакомую, молодую даму Жукову и живущего надо мною попа: оба умерли, и он их не хоронил. На днях моряки с ним открыли читальню, из которой по его требованию исключены Ваши сочинения. На что он был нужен господам морякам? «Кое им общение?» «Свиньем прут» все в одно болото. Об Энгельгардте сказывают что-то мудреное, будто он «всех перехитрить хочет». Не наше дело знать про хитрецов. Видел в «Посреднике» книжечку «Новый английский милорд Георг» в обложке, напоминающей настоящего «английского милорда» лубочного… А содержание доброе, хотя и неискусное. Это тоже «хитрость», но она мне понравилась… Иван Иванович Горбунов уже прельстился этим и пишет «Еруслана», а мне захотелось написать «Бову-королевича» и с подделкою в старом, сказочном тоне… Что Вы на это скажете: делать или нет? Посмотрите — чем «Родина» начала венец нового лета Божией благости. Кланяюсь Вашим домашним.
Любящий Вас и благодарный Вам Лесков.
15. 1891 г. Января 9.
9 генваря. 91. СПб.
Получил от Вас большое письмо, Лев Николаевич, да только оно не ко мне писано, а пожалуй — к Николаю Николаевичу Ге. Прочел его, потому что думал, что Вы ошибкою написали меня «Николаевичем», все искал — что бы ко мне относилось, но, дочитав до конца, убедился, что ко мне тут ничто не направлено, и, очевидно, это письмо не ко мне, а адресованное ко мне пошло в Плиски. Возвращаю Вам это письмо, чтобы послать его по адресу, а сам боюсь это сделать, чтобы не направить письмо ошибочно. Нового ничего. Вчера видел Суворина, и он меня спрашивал: «не сердитесь ли, голубчик». Я отвечал — не сержусь. Это им нужно. Сегодня у них есть «Вор», такой же как мой. Суета сует.
Преданный Вам Н. Лесков.
16. 1891 г. Января 12.
12 генв. 91. СПб. Фршт., 50, 4.
Досточтимый Лев Николаевич.
Был у Суворина и дал ему прочесть Ваше письмо, в месте, касающемся рассказа. Суворин был очень рад тому, что этим путем получилась развязка, которой напрасно ожидали от Черткова. Теперь рассказ пойдет на следующей неделе. Изменения будут только в том, что придется выпустить слово «похоть» и заменить слово «девка», имеющее специальное значение, — словом «женщина». Что же касается заглавия, то мы его обдумывали втроем и остановились на предложенном мною названии по имени, то есть «Франсуаза». Это — самое удобное, простое, краткое, скромное и «приличное». Кроме того, по этому имени легко будет и вспоминать произведение. Ваше имя нигде упомянуто не будет. Думаю, что все это сделано как следует. Заглавия вроде «Сестра» или «Ошибка», по-моему, были бы хуже, чем «Франсуаза». Здоровье мое худо, а веселость, или, лучше сказать, желание шутить, нападает с досады. Смотришь, смотришь на всю окружающую благоглупость, да и сам задурачишься. Написал в самом архаическом «штыле» — «Сказание о протяженносложенном братце Иакове, — како изыде на ловитвы своя и усрете некоего льва, рыкающа при поляне, и осети его, и множицею брався с ним и растерза его, и обрете нескудно злата, на нем же и опочи в мире со ужики свои». Там же есть «эпизода» о Вышнеградском, «како плакася, иж рекут его вора быти», и поэты возводят его на Геликон и низводят на землю освященного и с новым именем — «Всевышнеградский». Смотрю, как «Иван Ильич» ходит к нам в больницу исцелять, и всегда бормочет только над одною больною, а разом о всех почему-то не молится. Предложил этот вопрос «сестрам милосердия», и они смутились… Область же его все расширяется «милостью Божиею», — так в день его юбилея, когда он (по отчетам хроникеров) съел подряд три обеда и «встал с удивительною бодростью» — председатель общества трезвости, именитый законоучитель Петербурга, протоиерей Михайловский ошибся мерою вина и, приняв на нутро более, чем можно главе трезвенных, — не встал вовсе, а был изнесен на руках своих духовных детей, и Иван Ильич его от этого не исцелил, а теперь сам избран на его место, так как он не пьет иного вина, кроме мадеры братьев Змеевых в Кашине. Кроме же этих событий, современная жизнь у нас не являет ничего достойного внимания. Поездку к Вам опять должен отложить, так как получил известие из Киева, что 20 генваря ко мне будут оттуда брат с племянницей. Вероятно, поеду тогда, когда они поедут назад через Москву, и я с ними, до Тулы.
Преданный Вам Н. Лесков.
P.S. В Константиновском военном училище дежурный офицер донес на юнкера, что тот «имел книгу: «Мелочи архиерейской жизни». Юнкера посадили под арест.
17. 1891 г. Января 20.
20 генв. 91. СПб. Фршт., 50, 4.
Очень благодарен Вам,
