Сомнения Павла разделяли с ним несколько человек из московских федосеевцев, но, боясь общественного гонения, никто из них открыто в этом не признавался. Павел видел, что здесь общественный гнет слишком тяжело лежит на умах. Он решил, что в Москве ему делать нечего, и пошел «обходить страны».
Побродив по Литве, Польше и северным русским губерниям, он нащупал места, показавшиеся ему удобными для пропаганды своих воззрений на брак, и затем появился в Петербурге. Здесь тоже нашлось несколько федосеевцев, которые убедились словами Павла, что иметь подругу и воспитывать детей вовсе не постыдно и не грешно. Так завязались у Павла первые связи с людьми, при посредстве которых он надеялся повести свое дело. Женщины все, кто только слыхал о Павле, чтили его всей душой и жарко молились за него, как за своего заступника.
Москва, узнав, что Павел не только не откинул своих «самомнений», но даже и находит сочувствие, начала распускать про него недобрые слухи. Сначала заговорили, что молодой инок есть великий сластолюбец, что у него у самого постоянные связи с женщинами; потом, когда этот слух о Павле, жившем самым строгим образом, не имел желанного успеха, распустили молву, что он хочет жениться и сделаться православным попом. Этому тоже не везде верили, но все-таки молва эта сильно повредила Павлу. Оправдываться же и защищаться он не имел никаких средств.
В то же время, как, с одной стороны, Преображенское кладбище, огласив его еретиком, всячески ему вредило, X. в Пскове, М. в Петербурге и несколько человек по Литве и Польше, убедясь во лжи первого слуха, близко наблюдали Павла. Несмотря на то что многие считали Павла готовым изменить древлему благочестию, люди эти подарили молодого инока полнейшим доверием. Это доверие очень немногих людей было все, с чем Павел поднял свое учение, стоящее поперек горла Преображенскому кладбищу и всей федосеевщине.
Он видел, что для успеха пропаганды прежде всяких других средств нужны книги, составленные в известном духе. В России таких книг ему напечатать было невозможно. Поэтому он с самыми ничтожными средствами отправился в Пруссию, добыл себе право на кусочек земельки, поставил избу и вернулся в Россию. Здесь, посетив приятелей, он собрал свои книги, рукописи, кое-какой житейский хлам и уехал опять в свою хату, уже с одним товарищем. Дома он работал всякую работу, неутомимо трудясь в то же время над составлением «Царского пути» и пересмотром «Сборника о браках». «Сборник» этот нужно было во многих местах очистить от неудобных в печати полемических выходок Андрея Сергеевича, который, в пылу негодования на федосеевский образ жизни с переменными женщинами, ругался иногда весьма крупно и вообще уснащал свою речь выражениями совершенно неуместного и даже, по соображениям Павла, вредного задора.
Между тем около Павла сгруппировались несколько человек, и они поставили другую избу; Павел съездил опять в Россию, обзавелся церковнославянским шрифтом, приобрел несколько реалов, типографский станок и начал учить наборщиков и печатников. Дело шло не быстрыми шагами. Неприспособленные люди, при весьма небольшой грамотности, при отсутствии и учителей и хороших пособий, учились не скоро. Но энергическая натура Павла крепко боролась со всеми препятствиями. Пока импровизированные типографщики заскорузлыми руками, только что отставшими от сохи, приучались ловить в кассах реала подобающую буквицу, Павел был неутомимым метромпажем, а в те часы, которые другие употребляли для отдохновения, обработывал свой «Царский путь».
Имея в своих руках «Сборник сочинений о браках», составленный в 1809 году поморцем Андреяном Сергеевичем, Павел не нуждался в собирании каких бы то ни было новых доказательств в опровержение федосеевских учителей. Хорошо знакомый с духом людей той части древлего благочестия, которая блуд с переменными женщинами ставит без сравнения выше любви к постоянной подруге и матери своих детей, он знал, что никакие философствования, никакие увещания от лица нового человека не могут иметь на них должного влияния и будут приняты как «еретические самомнения», а из древних писателей, уже отошедших от мира сего, Андреян Сергеевич собрал решительно все. Стало быть, оставалось очистить его «Сборник» от излишней пряности, напечатать да позаботиться распространить его в России между федосеевщиной — и только.
Но Павел знал также, что совершенно бесполезно пустить этот «Сборник», не предпослав ему сочинения, способного в известной мере подорвать верования федосеевщины в известные положения Алексея Комнина и других писателей, на основании которых самая идея брака без участия священника решительно отвергается. Для поморцев, верующих, что антихрист давно невидимо царствует, но все-таки при этом принимающих законность брака, или сожительства с благословением родителей и отца духовного, сборника совершенно довольно; но для федосеевцев, чтобы довести их до отвращения к перемене женщин и до предпочтения семейного сожительства с одной подругой, этого очень мало. В видах инока Павла им надо было доказать: 1) «что брак и без священнического венчания есть по естеству своему брак»; 2) что «девство есть вольный дар Богу, а не обязательство»; 3) что мнения Алексея Комнина и некоторых других писателей, как бы они ни были почтенны, ниже учения евангельского и законов естества, и наконец 4) что русских государей, с Петра I, нет основания признавать антихристами, и что антихрист еще не пришел, а придет, и придет образно, в настоящем своем виде, и что даже в последние дни, с пришествием Илии и Еноха, явится опять «настоящее священство».
Все это нужно было доказать, чтобы подорвать принципы федосеевщины. Но с другой стороны у Павла стояло поморство, которому он симпатизировал всей душой и которое удивительным образом никогда не умело ни оценить его симпатий, ни понять его необыкновенно трудного положения между двумя огнями. В то же время, как озлобленные федосеевцы объявили Павла вероотступником и несли на него всякую небылицу, брачные поморцы также считали его еретиком за то, что он отрицает якобы продолжающееся уже царствование антихриста и, толкуя апокалипсис буквально, учит ждать врага Христова «чувственно» (то есть образно), а при этом еще ничего не говорит о необходимости богомоления «за царя и за вся, яже во власти суть». Они по непонятной темноте не хотели понять, что Павел не мог бы иметь никакого успеха у федосеевцев, ежели бы он стал им резко противоречить решительно во всем или, что то же самое, — выставил бы себя просто поморцем. Никто из них не вспомнил все прежде бывшие неудачные попытки своих наставников разубедить федосеевщину и преклонить ее к постоянному семейному сожительству. Никому в голову не пришло, что если Павел не докажет, что антихриста еще нет на земле, то федосеевцы, которых он наклоняет к семейной жизни, не примут этой жизни, ибо по их понятиям царствование антихриста исключает всякую мысль о семье. Никто не понял, что если бы Павел, уча федосеевцев принять законность семейного начала, сказал слово о богомолении за власть, то он бы дискредитировался до последней степени и навсегда должен бы отказаться от своей работы. Даже видя, что Павел в основу своей работы кладет труды их же рьянейшего поморца Андреяна Сергеевича, поморяне были так близоруки, что не видали простого плана Павла, который, начав «Царским путем», ввел поморскую идею брака «по благословению» и наконец закончил «помянною молитвою за царя и за вся, яже во власти суть».
Дорог ли и люб ли кому успех Павла, — это не мое дело, но несомненно, что если бы Павел не был нравственнее клевещущей на него федосеевщины и дальновиднее до глупости нетерпимой и до гадости торопливой на осуждения поморщины, то идея о законности сожительства со своими детьми и их матерью не проникала бы в федосеевщину так, как она проникает нынче единственными усилиями Павла. Павел бы споткнулся и разбил себе лоб на первых же шагах, и о его лбе зарыдали бы материнские груди и потекли бы детские, сиротские слезы. Может быть, мои строки попадутся кому-нибудь из людей, верующих, что при ковылинском устройстве общины ни для материнских, ни для детских слез не было бы причины, и эти люди найдут, что Павел повредил идее безбрачия и коммунизма, а потому я считаю долгом успокоить таких людей, что коммунизма у нынешних федосеевцев нет и следа, каждый крепко держится за свой собственный карман; раскольничьи сироты с детства учатся мошенничеству, а брошенные молоденькие бабочки гуляют около бань Цветного бульвара. К тому же Павел вовсе не знает никаких новых социальных теорий и, видя горе-беду и упадок нравов, просто взялся помогать им, как умел додуматься своими сырыми русскими мозгами. Стало быть, он ни перед чем не виноват.
Для знакомства с учением Павла делаю выдержки из «Царского пути». Они не утомят читателя и дадут ему достаточное знакомство с новым, смелым учителем.
Если мой читатель, пробегая эти выдержки, не забудет, в каком положении стоит Павел, лавируя между Сциллой и Харибдой, то ему легко будет отделить лавировку от прямого рейса, который держит автор, и еще легче убедиться в том, заслуживает ли Павел упреков, взводимых на него близоруким поморством.
Книга «Царский путь» разделяется на две части. Первая часть, составляющая собственно Царский путь, занимает 340 страниц in octavo, а вторая, составляющая как бы дополнение к первой, — 92 страницы. В этой части заключаются повествования об Илие, Енохе и об антихристе.
В Царском пути Павел более или менее искусными компиляциями из разных других книг старается доказать следующие положения:
Глава I.
Раздел 1. «Яко евангелие вечно есть, а не на время дано есть, и всякаго чуждаго Господня гласа всегда отбегати подобает и не достоит преданий ради человеческих отметати заповедь божию».
Раздел 3. «Яко евангельское учение есть общее всем, или муж есть, жена, или отроча, и тако требуется ведети оное, паче нежели солнечное зрение и воздуха дыхание и по земли хождение, и всякому потребна суть и никто же возбраняя». (Это очень не нравится старикам и духовным отцам, как федосеевским, так и поморским, по мнению которых евангелие не может быть домашнею книгою, а должно быть читаемо только при служении. Миршащим же вовсе и прикасаться к этой книге во многих местах вовсе запрещают.)
Разд. 4. «Яко противу господняго гласа аще бы и глаголали нецыи отцы святии, но несть сопротивостоятелен».
Разд. 5. «Яко вина всем есть злым не ведети писаний».
Разд. 6. «Яко вси святии седмь вселенския соборы сошедшеся, не новое что проповедаша: но во утверждение евангельския правды беша и ту евангельскую правду запечатлеша, то бо есть царский путь, с него же несть уклонитися ни на десно, ни на шуе».
Разд. 7. «Яко се царский путь есть еже шествовати по евангелию и не уклонятися от него ни на десно, ни на
