в том, что, как мы уже замечали, раскол был порожден главным образом невежеством; лишь самая грубая и необразованная среда могла возмущаться и волноваться, как от какой-либо ереси или какого-либо жизненного вопроса, от таких вещей, как, например, стрижение бороды, известное перстосложение для крестного знамения и тому подобного. Понятно, что и в настоящее время раскол может существовать лишь на той почве, на которой вырос. Перемените почву, — и он сам собою увянет, уничтожится. С этой точки зрения понятен факт и нынешнего распространения раскола. Это значит лишь то, что в России есть еще много людей, стоящих на весьма низкой степени образования, — столь низкой, что одни из этих людей способны по убеждению пропагандировать доктрину раскола, а другие по убеждению же принимать ее. Это же, с другой стороны, указывает на необходимость возвысить уровень образования и тех и других, то есть именно дать им школы, позволить им получать образование, которое только и может изменить почву, породившую раскол. Таким образом, результат от дозволения школ старообрядцам будет совершенно противоположный тому, какого боятся.

Впрочем, нынешнее запрещение школ раскольникам, как это всем известно, вовсе не достигает той цели, какою оно мотивируется. Во многих полосах России раскольники едва ли не поголовно умеют читать, чего о православных, живущих с ними по соседству, и помыслить нельзя. Да и теперь разве те дети старообрядцев, которым с такой боязнию отказывают в порядочном образовании, — разве они вовсе не получают образования? Кто же не знает о «начетчиках» и «начетчицах», которые в расколе нередки? Кто не слыхал, что «старцы» и «старицы», деды и бабки, умеющие читать, всегда готовы передать и действительно передают свое искусство и, по возможности, свою мудрость молодым раскольническим поколениям? Дети раскольников получают образование если не в школах, так дома. Таким образом, цель, с какою раскольникам запрещают открывать школы, не достигается. Этого мало. Вот в этом-то образовании, какое теперь получают (конечно, не везде) дети раскольников, действительно дается им орудие, направленное против православной церкви. Весь фанатизм, каким пропитаны их учители-«старцы», вся узкая мелочность и закоснелый формализм их педагогов-воспитателей целиком передаются в мягкую, восприимчивую, чистую детскую душу и навсегда обусловливают ее миросозерцание и, в частности, отношение к православию… Мы уже не говорим о системах и методах такого образования, не говорим о том, насколько они сами по себе развращают и портят целые поколения, не говорим о том, что избавить последние от первых было бы делом человеколюбия, долгом совести, требованием государственной экономии… Мы хотим сказать лишь то, что избавить раскольнических детей от такого японско-китайского образования и дать им школы, в которых они могли бы получить полезные знания, расширить свой умственный кругозор и воспитать в себе более человечественное мировоззрение, — значит именно лишить их того орудия против православия, которое они получают в нынешнем своем тенденциозном воспитании. Таким образом, дозволить раскольникам получать порядочное образование — в интересах самой православной церкви: истина образования приведет лишь к истине религии.

В самом деле, стоит в этом случае припомнить на наших глазах совершающийся и теперь нередко бывающий факт обращения из раскола в православие, или, по крайней мере, в единоверие, — факт многознаменательный и многоговорящий. Дело в том, что оставляют раскол люди, лучшие в расколе, — люди, которым, при твердой и здоровой духовной натуре, удалось получить в России или за границею порядочное образование. Таковы все лица, обращенные из раскола покойным преосв<ященным> Филаретом московским. Здесь важно именно то, что образование привело этих людей к истине. Не имеем ли мы права от этих людей, от единиц, заключить и к массе раскольников? Образование на здравых началах современной науки, по внутренней образовательной силе, заключающейся в нем, и по неотразимому впечатлению и влиянию этой силы, не должно ли и в массе раскольнических учеников произвести столь же радикальный переворот? Раскол очевидно изжился. Денисовы в нем теперь невозможны; в их эпоху раскол был явлением еще новым, заманчивым, обещавшим; теперь его постановка существенно изменилась. Прежде школа, устроенная в каком-либо выговском скиту, была действительною рассадницею раскола. Теперь ее открытие в каком-либо раскольничьем селении безусловно гарантирует обращение жителей этой местности к православию в недалеком будущем…

Понятно после этого, насколько перепутались положения раскольников, ищущих школ для своих детей, и тех православных, которые запрещают им это и желают таким образом положить предел распространению раскола… Первые, отчасти даже для защиты раскола, для обеспечения его существования, хлопочут о том, что именно должно уничтожить раскол, ищут образования — этого смертельного врага старообрядчества, которое и возможно лишь под условием глубокого невежества. Положение вторых еще страннее: они понимают, что только просвещение может уничтожить раскол, что только при ясном свете старообрядцы могут найти надежный путь к истине православия, — и лишают их этого просвещения, боятся осветить раскольникам их нынешний путь… Надолго ли возможно такое фальшивое положение обеих сторон, такая путаница в действиях противников?

Тем, которые опасаются дать раскольникам школы и образование, напомним еще нынешнее отношение раскольников к отечественной цивилизации, — явление в высшей степени интересное и доказывающее, как могущественно влияет культура известной эпохи даже на тех, которые всячески сторонятся от нее. Явление, о котором мы говорим, состоит в том, что в очень многих местах России молодые поколения раскольников, без всякого внешнего влияния на них со стороны каких-либо проповедников православия, инстинктивно не симпатизируют вере своих отцов и дедов, потихоньку подсмеиваются над ними за их вычурные мнения — и еще больше — переходят к православию. Известно, например, как противоположны взгляды тех и других на табак, на силу пара в пароходах и локомотивах и тому подобное. Теперь и сами раскольники не могли бы удержаться от смеха, если бы кто-нибудь назвал перед ними изобретениями антихриста бумажные деньги, каменные мостовые и тому подобное. Внутренний переворот в сознании раскольников очевидно совершился тихо и незаметно даже для них самих. Где же причина этого, если не в цивилизации, если не в проведении в практическую жизнь всех средств культуры? Земские и судебные учреждения своим громадным умственным и моральным влиянием на народные массы вызывают их к новой жизни, которая скоро прольет свои животворные соки и в массу старообрядцев. Эти великие реформы нашего времени служат лучшим залогом того, что русскому расколу уже недолго жить, что дни его уже сочтены. Раскол, кажется, понял это, и вот откуда у него такое сильное желание школ, вот откуда у него такая сильная энергия при искании их. Утопающий хватается за соломинку. Так и старообрядцы, боясь, чтобы не пришлось им искать образования в школах иноверцев, например, православных, протестантов и других, откуда, понятно, нельзя выйти раскольником, хотят строить свои, как будто эти последние не приведут их к тому же результату!..

Открытие школ для детей старообрядцев, при всех этих обстоятельствах, есть дело не только ни в каком отношении не опасное для православной церкви, но и желательное для нее, желательное для самого уничтожения раскола. Конечно, такие школы должны быть под ведением министерства народного просвещения, как согласны на это и сами старообрядцы. Запрещать их открытие в настоящее время более, чем когда-либо прежде, несправедливо, странно и вредно для всей России…

1869 год.

<«КАЖЕТСЯ, НЕСОМНЕННО, ЧТО ПРЕДСКАЗАНИЯ…»>

Кажется, несомненно, что предсказания, сделанные некогда издателю «Колокола» нашими славянофилами, исполнятся над ним со всею неотразимостию пророчеств. Москвичи, издавна знавшие Искандера на основании известных им свойств его характера, горячего, порывистого и искреннего, предрекали ему, что рано или поздно для него непременно ударит час, когда он откроет в своей прошедшей заграничной деятельности длинный ряд непростительных заблуждений и с свойственною ему прямотою не устыдится всенародно сознать их, а затем попросит отпущения своих грехов и позволения снова явиться на родную землю. Час этот предреченный, должно быть, уже ударил или, по крайней мере, ударяет. Бесполезность продолжения своей литературной деятельности г. Герцен уже сознал, что мы с достаточною ясностию и видели из напечатанного в «Nord» письма его к его другу, г. Огареву. Затем наш варшавский корреспондент недавно сообщил нам, со слов газеты «Славянин», что г. Герцен близок к самоосуждению и находится на повороте в другую сторону от той, куда шел с первого дня своей эмиграции. Г. Герцен явился в Вену и имел свидание с известным священником нашего посольства в Австрии, отцом Раевским. В каких соображениях и целях Искандер искал свидания с отцом Раевским? корреспондент наш утвердительно сказать не мог, и новых сведений этим путем о г. Герцене мы не получали. Но первое известие, перепечатанное из «Биржевых ведомостей» всеми нашими газетами, возбудило во многих петербургских кружках большой интерес и довольно сильные толки. Молва утверждает, что г. Герцен виделся с отцом Раевским именно для того, чтобы поверить ему свое желание просить у Государя дозволение возвратиться в Россию. Утверждают даже определенно, что о. Раевский избран г. Герценом в ходатаи за него перед правительством и что о. Раевский принял на себя такое ходатайство и уже будто писал об этом в Петербург одному из уважаемых духовных лиц, пользующихся доверием всего августейшего русского дома. Как ни шатки все эти толки, но они не умолкают, и некоторые из них получают все новые подкрепления, хотя опять не вполне неопровержимые, но тем не менее довольно замечательные. Одно частное лицо, заинтересованное всеми приведенными нами слухами и толками, обратилось к проживающему в Вене своему приятелю с просьбою: разъяснить по возможности, что именно во всех последних слухах о Герцене можно считать достоверным? В ответе, полученном на это письмо, уведомляют, что, по венским соображениям, есть основания считать достоверным очень многое из того, что говорят об Искандере в Петербурге. Хотя при разговорах г. Герцена с от. Раевским никто не присутствовал и ничего утвердительного о предмете собеседований их сказать невозможно, но тем не менее некоторые данные оставляют очень мало сомнений, что г. Герцен решился принесть повинную и будет просить позволения возвратиться в отечество. Говорят, что давно уже томившая Герцена тоска по отчизне в последнее время принимает для него роковое значение; он не может сносить массы нелепых, злобных клевет, расточаемых о России заграничною печатью, с ужасом глядит на партии, которым часто служил в прежнее время, и ревниво завидует тем, кто, неся тяготу друг друга, может дома служить великим национальным вопросам настоящего времени. Русское сердце заговорило в груди старика! В письме из Вены прибавляют, что г. Герцен, кажется, будет искать милостивого дозволения возвратиться на родину одновременно себе с семьею и г. Огареву; а если ему и г. Огареву не